Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стой! Циркуляции нет!..
Поглощение возобновилось, и снова уставшие до предела люди начали борьбу с непокорными земными недрами.
2
В синих сумерках все возвращались в барак. Под ногами крепко потрескивал снег. Ныли натруженные мускулы, хотелось поскорее вымыться в горячей воде и, расправив уставшее тело, завалиться спать.
Шли по тропинке гуськом, наступая на пятки идущих впереди. Беззлобно переругивались.
— А з-здорово п-поработали мы нынче, — проговорил Петр Андреянов.
Никто не откликнулся. Все понимали и без слов, что поработали действительно здорово. В скважину закачали еще двадцать кубометров глинистого раствора, но циркуляцию восстановить не удалось. Долго совещались, прежде чем решили закачивать раствор цемента. Цемента было мало, и его берегли для заливки обсадной колонны. Мастер ходил вокруг сложенных в штабель мешков с цементом, что-то примерял, прищурив левый глаз, что-то подсчитывал, шевеля обветренными губами. И все-таки разрешил:
— Ладно, начинайте! — сказал он и так саданул кулачищем по тугому мешку, что прорвал его, и кулак погрузился в цемент. — А для колонны со дна моря достану…
И здесь оказалось, что кончилась вода. Ее в эти дни хватало, и расходовали без опаски. Четыре трактора подвозили воду регулярно. Сегодня они сделали два рейса и в полдень отправились в третий. За главного был Пашка Клещов. Перед отправкой в очередной рейс он о чем-то шептался с Грицко Никуленко, и физиономия его так и расплывалась в широченной улыбке. Трактористы уехали, и вот их нет до сих пор. Саша Смирнов даже на вышку лазил смотреть, не возвращаются ли, но степь была пустынна и молчалива. Прождали до сумерек.
Наконец мастер хмуро сказал:
— Нечего носы морозить, пошли в тепло…
Что и говорить, поработали они сегодня здорово, но на душе неспокойно, холодно. Что случилось с трактористами?
Размышления прервал все тот же Петр Андреянов.
— Братцы, а ведь с-скоро н-новый г-год! — вдруг выкрикнул он, словно открытие сделал. — У к-кого часы есть? П-п-посмотрите, с-сколько времени?
— Пять уже, — ответил кто-то, да толку-то в этом? Все равно отмечать не придется — гастронома здесь нет…
И заговорили все сразу. О наступлении нового года как-то забыли — некогда было думать об этом, а если и думали, то молчали — и вот людей охватило радостное возбуждение.
— Домой бы сейчас, баба разных плюшек-финтифлюшек напекла бы, пузырек, конечно, само собой… Холодец из поросячьих ножек…
— Эх и погулял бы я!..
— Люблю плясать, так люблю!.. Особливо «Барыню»… У-ух!..
— На елке игрушки, детишки радуются…
— Черт! Пропал праздник!..
— Это как сказать, — неожиданно откликнулся Никуленко на последний возглас. — А вдруг не пропал праздник?
Алексей круто повернулся к Никуленко.
— Ты на что намекаешь?
Грицко остановился тоже. Помолчав, ответил, мрачно поглядывая на Алексея.
— Я хочу сказать то, что сказал… У мастера должна быть горилка…
Вся кровь бросилась Алексею в голову, зашумела в висках.
— Да ты что… с ума сошел? — надвигаясь на Никуленко, проговорил Алексей. — Откуда, какая горилка? Ты понимаешь, что говоришь?
— Не пугай, мастер, не пугай, — отступил Грицко, — мы не из пужливых…
— Вот ты, оказывается, каков, — сказал Алексей, пристально вглядываясь в странно мерцающие глаза Никуленко. — По-твоему получается так: раз праздник, значит можно бросить скважину, которая находится в осложнении, собраться и пить горилку? А вот мы думаем по-другому: сначала пустим скважину, а потом соберемся и отдохнем, как полагается… Ясно?
— Ясно, чтобы не погасло, — ухмыльнулся Грицко, оскалив большие зубы.
Алексей повернулся и широкими шагами пошел к бараку. И только сейчас он заметил, что погода резко изменилась. Дул легкий ровный ветерок и тянул за собой поземку. Мелкий снег длинными гибкими змейками извивался у ног, обжигал разгоряченное лицо. Алексей оглянулся на ярко освещенную буровую. Она была как в тумане. Покачивались электрические фонари. Снежная пыль размыла, притушила льющийся из них свет, окутала вышку и переливалась радугой. «Неужели метель разыграется? — подумал Алексей и поднял воротник шубняка. — Не должно бы… Пока страшного ничего нет… Но куда же запропастились трактористы?»
Его догнал Альмухаметов. Шагая рядом и закрывая лицо большой рукавицей, он заговорил:
— Плохо дело, мастер! Тце-тце… Гришка ругаться стал, обзывал тебя…
Алексей не ответил, хотя тон, каким говорил Альмухаметов, располагал к откровенному разговору.
— Однако метель собирается, — не дождавшись ответа мастера, снова заговорил Альмухаметов. — И воды нет… Отложить заливку придется. Никулка — хитрый — все утро был с Пашкой. Плохо дело, мастер, вай-вай, плохо… Я знаю немножко Пашку… Из тюрьмы пришел… Лихой человек, скрытный… Зачем молчишь?
— Заливку будем делать — это необходимо, — упрямо нагнув голову вперед, ответил Алексей. — Скважина уже два дня стоит пустая — может начаться обвал стенок или еще хуже — выброс воды или газа… Неужели не понимаешь?
— Плохо, — согласился Альмухаметов. — Я понимаю.
— Вот поэтому и надо торопиться… Как только привезут воду, начнем завивку. А что касается Никуленко и Клещова… посмотрим.
Альмухаметов промолчал, и только подходя к бараку, коротко бросил:
— Злой шайтан Никулка… Душа — два дна.
3
В коридоре барака, у входа на кухню, их встретила тетя Шура. Была она в простеньком ситцевом платье с белыми цветочками по синему полю, в черной, с длинными кистями шали на плечах. Выглядела тетя Шура празднично, но лицо у нее было невеселое, сумрачное.
— Алексей Константинович, — позвала она, — зайди на минуту.
Алексей прошел на кухню и остановился, пораженный.
— Вот это да-а, — протянул он, оглядывая длинные столы, уставленные закусками. — Вот это ты постаралась!..
На столах дымились тарелки с борщом, который уже успел подернуться тонкой желтой пленкой жира; подрумяненное на сковородках мясо, сначала протушенное с лавровым листом, луком, перцем и томатом, испускало такой головокружительный аромат, что рука сама тянулась за вилкой; граненые стаканы, наполненные до краев вишневым киселем, искрились на свету так ярко и заманчиво, что, казалось, наполнены они не простым сладким киселем, а какой-то драгоценной жидкостью.
— Молодец, тетя Шура! — с восхищением воскликнул Алексей. — Ну, прямо молодчина!
Тетя Шура хмурилась, глядя себе под ноги, и молчала:
— Ты чего ж это молчишь, а? Разве плохо? — озадаченно спросил Алексей и тоже посмотрел под ноги, куда так упорно уставилась тетя Шура.
— А что ж говорить, Алексей Константинович? Разве это по-праздничному? Срамота одна…
— Ну, это ты брось…
Тетя Шура двинула табуретом и со вздохом села.
— Срамота одна, как есть срамота. Будь у
