Криптонит - лебрин

Но мне было всё ещё чихать. Так что я поднялась и бесцеремонно втянула его в поцелуй, выражая своё наглое отношение к его дурацким правилам. Я собиралась быть очень наглой и строптивой.

Я почувствовала губами его улыбку.

— Нет, — сказал он, отстраняя меня, усмехаясь, глядя на меня горящими глазами — специально, чтобы позлить меня. И я разозлилась, резко притягивая его за шею к себе. Царапая. Не давая и шанса отстраниться.

А потом он выдохнул, и это сразу же сделало меня послушной. Потом он медленно скользнул языком мне в рот, и мне стало трудно дышать.

Он будто отпустил свои мысли, примерился ко мне, тоже стал послушным. Его пальцы на моей талии и его вздох, его дрожь, когда я снова царапнула его шею — как символы поражения, белый флаг.

— Я сказал тебе нет, — отстранившись, сказал он.

— Мне плевать.

Он фыркнул, будто его это не оскорбляло. И как понимать этого человека? Я не понимала — лишь двигалась наощупь. А он, не включая свет, с интересом наблюдал за мной. Он мог видеть в темноте.

— Ты пришла только для того, чтобы продемонстрировать мне свой подростковый бунт?

— Я не знаю, что делать, — выпалила я. Он приподнял бровь. — Мне нужно к директору. Красильникова и её родители…

Парни всегда оказывают своим девушкам поддержку. Но у меня всё было не так — я не умела просить её. Я знала, что мне её не дадут, так что всё это было абсолютно бесполезно.

Но та недобитая частица, которая хотела верить, что меня прижмут к груди и вытрут слёзы, заставила меня выпалить это.

И резко ударилась о его холодный взгляд.

Он моментально выстроил стены, несмотря на то, что его поза по-прежнему была расслабленной, как и всегда, будто он совсем не стеснялся заполонять собой пространство.

Спустя много лет я буду держаться также, и совсем никто не сможет прочесть, что у меня на душе. Никто не будет знать, у кого я это украла.

— И чего ты от меня ждёшь? Что я пойду к Санычу и скажу, что ты тут жертва? — он всегда говорил такие вещи таким тоном, что ты сразу чувствовал себя тупым, никчёмным и растерянным.

Прямой взгляд как пуля. Мне было нечем крыть и нечем защищаться.

— Я не жертва. Но и она тоже нет, — злобно возразила я.

— И тебе тринадцать, чтобы заниматься таким? Во взрослом мире люди несут ответственность за свои поступки.

Это было как снег за шиворотом. Холодно и отрезвляюще.

Таким я его и запомнила — бьющим в мою броню, лишь чтобы закалить её, сделать крепче. Он никогда не шёл на моих обидчиков с ножом — лишь чтобы я сама брала его в руки и шла сражаться.

Тогда я ушла, резко хлопнув дверью. Тогда у меня потёк макияж. Тогда я обняла себя, восполняя недостаток чего-то важного, и тогда я впервые поняла, что реальность всегда будет другой. В моей реальности его любовь — это пустыня. Или другая галактика, а я без скафандра. Он всегда будет написан на другом языке.

Но спустя много лет я — наконец-то — перестала нуждаться в защите. Он бы мной гордился.

* * *

В нашем городке был один-единственный клуб, так что это было совсем неудивительно. Было совсем неудивительно, когда в наш вечер ворвался звонок Насвай: «Девки, собирайтесь, мы идём… туда, — многозначительная пауза, — брат Гришани проведёт нас». Это благоговейное туда многое говорило о том, что мы вообще знали о клубах. Знали только, что туда ходят самые крутые наши одноклассницы со своими взрослыми парнями. У меня теперь тоже был такой. Я была немного вне закона.

Так что мы надели надменные личины этих одноклассниц, нацепили короткие юбки, ярко накрасились и встали возле входа, пряча трепет. Брат Гришани оказался взрослым бугаем, на которого мы посматривали с испугом, но отчаянно делали вид, что нам всё это привычно. Развязно просили закурить, спрашивали про алкоголь, смеялись в ответ на обидные шутки про малолеток. А у самих от восторга и страха тряслись коленки.

Это неудивительно, что у меня затряслось и сердце, когда я почувствовала на себе взгляд арктических глаз, когда увидела, как он поднимает бровь. Ведь у нас такой маленький городок, а клуб один.

Я резко отвернулась от барной стойки, где он сидел с двумя другими парнями, и мы сели на диванчик в тёмном углу. Гришаня позвал нас втроём в свою компанию, где были и девушки, и парни. Они отмечали Новый год. Это было третье января. У нас начались каникулы, и Ира уехала в другой город повидать подругу.

— А вас мама не наругает, детишки? — спросил брат Гришани, Дима, приобнимая Насвай, которая сразу присосалась к кальяну. К ней он относился как к сестрёнке.

— Очень умно, вот так самоутверждаться, — презрительно кинула Вера, и парни засмеялись. Она смотрела на них с ненавистью. Обычно она молчит, с иронией наблюдая за происходящим, но иногда находит на неё. Особое настроение.

— Зачем парни ходят в клуб? — вдруг спросила я, не замечая, что голос у меня был пришибленный.

— Глупый вопрос, — фыркнул Дима. — Если не компанией, как мы, то найти кого-нибудь… на вечер.

Мне резко захотелось с ним потанцевать, но спросить я не решилась. Так что я начала просто накидываться шотами и слишком громко смеяться.

Уже очень скоро я была довольно пьяна — мне это было привычно. А через какое-то время мы вышли танцевать. Я так хотела, мечтала, чтобы ко мне прицепился какой-нибудь парень, но танцевали мы с девочками в кругу.

Было невероятно душно и тесно, и мне нравилось. Если бы не чувство, что у меня из груди вырвали сердце. Но ни Вера, ни Насвай ничего не заметили. Ведь эта дыра была прикрыта чёрной блузкой.

— Как вам тут, девки? — захлёбываясь восторгом, заорала Насвай.

И вдруг меня обдало запахом сигарет и знакомой дрожью, когда мимо меня проскользнули. Прикосновение к лопаткам словно невзначай.

Я обернулась.

В темноте у него были обострённые черты лица, а мальчишеская ухмылка казалась галлюцинацией. Как и слегка завитые от влажности волосы. В них даже застряло пару снежинок, и я бы стряхнула их, если бы мы были одни.

Наверное, он выходил покурить.

Я не знаю, что он думал обо мне. Но он ничего не сказал — снова вернулся к барной стойке.

Девочки его не увидели.

— Я пойду куплю коктейль, — пробормотала я и пошла за ним. Он усмехнулся, когда я