Эскадра его высочества - Алексей Владимирович Барон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не пора?
Мартин зевнул.
– Рано. Спите, я разбужу.
В четвертом часу утра за узким окном башни начало сереть. Со стороны бухты донеслись первые крики чаек. Мартин сбросил тюремное одеяльце, растолкал Фаня и подошел к двери.
На стук отозвались не скоро. Явился отекший, заспанный Мормидо.
– Что за… твою мать! Чего беспокоите? И цирюльник был, и рубашки чистые. Поскорей бы вас… Чего еще надо?
– Ничего. Но мы видели лохмаку, – испуганно сообщил Мартин.
– Кого?
– Лохмаку.
– Это еще кто?
– Подземный дух.
– Дух? Где? Да откуда он в башне-то?
– То-то и странно, как он сюда забрался.
– Врешь ты все, небесник.
– Не вру. Лохмака – дух особый. Только в зеркало и виден. На, глянь.
Мартин подставил полированные браслеты под свет фонаря.
– Не видишь?
– Нет.
– А ты присмотрись, присмотрись. Что там?
Мормидо старательно уставился в тусклое металлическое зеркало.
– Вроде шевелится кто-то.
– С хвостом?
– Ну да. С хвостом.
Мартин задрожал.
– Так и есть. Лохмака. Наручники старые?
– Ну да.
– Из подвала?
– Откуда ж еще?
– Что ты натворил! Через старые, да из подвала они и выползают! На, полюбуйся еще!
Мормидо еще раз взглянул.
– Ох! Ну и харя…
– Его нужно убить. Он очень опасен, понял?
– Дык как?
– Быстро расстегивай наручники. Иначе лохмака сначала меня сожрет, а потом за вас, дураков, примется.
Мормидо изумленно уставился в глаза Мартина.
– Че-чего?
Выражение его лица медленно менялось.
– Расстегни наручники, – раздельно повторил Мартин. – Тебе очень хочется расстегнуть наручники. Прямо мочи нет удержаться.
И Мормидо послушно выполнил требование.
– Так, – сказал Мартин. – Теперь эти наручники вместе с лохмакой надо утопить. Он воды боится.
– Где утопить?
– В параше, где еще. Быстро!
Мормидо утопил и закрыл крышкой. Мартин тут же уселся сверху.
– Теперь возьми у часового мушкет.
– Не даст.
– Стукни по голове.
– Часового?
Мартин вновь посмотрел ему в глаза очень долгим взглядом.
– Делай, что говорю, – гнусавым голосом затянул он. – Делай, что тебе говорят. Я этого беса долго не удержу.
И вдруг заорал:
– Всех, всех пожрет, всех! Ну?! Чего стоишь?! Ждешь, когда из тебя кишки повыпустят?! Живо!
Надзиратель попятился к выходу в коридор. Вскоре там глухо упало тело. Держа на вытянутых руках ружье, глядя прямо перед собой стеклянными глазами, Мормидо шагнул в камеру.
– Молодец! Расстегни кандалы у меня на ногах, сейчас мы этого лохмаку скрутим. Да быстро, быстро!
Но лохмака оказался зверюгой сильной, все время вырывался. Параша выла и скакала. Пришлось снять наручники и с Фаня. Втроем они кое-как опять загнали нечисть в гадость, а сверху придавили скамьей.
– Пухнет. Скоро выберется, – зловеще объявил Мартин. – Знаешь, что будет?
– Что?
– Раздуется тогда – вообще. Абзац.
– Что такое абзац?
– Абзац? Ну, это – все. Аннигиляция!
– Что – все? – шепотом спросил Мормидо.
– Все – это все. Кухун придет. Пиши – пропало. Хвост у него раздвоенный, вроде жала. Нападает снизу. А жрет с головы! Хрусть, хрусть… только зубы выплевывает.
– З-зубы…
– Да. Потом ползет во все щели и – шасть по ногам, шасть по ногам! Все, что хочешь, может отгрызть.
– И… это самое?
– Лакомство. В первую очередь! Пухнет, пухнет, пу-ухнет… Уже скоро выползет, чуешь вонь?
– Чу-чую.
– Знаешь, что лично с тобой сделает?!
– Свят, свят, – забормотал Мормидо. – Как же спастись-та?! А?
– А во дворце петухов много?
– Да какие петухи! Ни одного! Какие там петухи в Сострадариуме… Одни крысы.
– Во влипли… Слышь, Фань, петухов у них нет.
– Какой ужас! – простонал Фань. – Без петухов его не остановишь!!!
Потом, неподдельно трясясь, предложил удирать.
– А что? Самое время, – кивнул Мартин. – Пока лохмака не очухался.
– Гаррр! – рявкнула параша и гнусно запахла.
Скамья упала. Вот этого Мормидо перенести уже не смог. По-козлиному взбрыкнув, он рванул в коридор. Мартин поймал его за штаны.
– Стой, стой! Камеру, камеру кто запирать будет?
* * *
Час спустя, уже на одной из портовых улочек, Фань оглянулся на приметный купол Сострадариума и признался:
– А вы знаете, я ведь его тоже видел.
– Кого?
– Да этого лохмаку вашего. Пренеприятное существо!
Мартин оглянулся и сипло прошептал:
– Сам боюсь.
– Послушайте, для бродяги вы слишком уж лихо владеете гипнозом.
– Да, неплохо получилось. Впрочем, и материал был благодатный. Дремучий такой материалец, рассуждать не приученный.
Фань остановился.
– Речь и манеры у вас тоже далеко не простонародные.
Он хлопнул себя по лбу.
– И как это раньше мне в голову не пришло? Скорее вы из обедневших аристократов… Хотя – нет, слишком для этого демократичны. Да кто же вы такой, Мартин?
– Вас это очень занимает?
– Гораздо больше стоимости грузового фрахта.
– Как ни смешно, я именно тот, за кого меня принимает обрат эпикифор.
– Помилуйте! Не хотите же вы сказать…
– Хочу, дорогой Лю, хочу. Ну что вы на меня так смотрите? Успокойтесь. Небесники пожирают людей только тогда, когда их держат впроголодь. Но вы ведь угостите меня добрым обедом, не так ли?
– Что за вопрос! Однако сколько вопросов теперь у меня…
– И у меня. Вопрос первый: как насчет обеда?
– Дорогой мой спаситель, очень скоро вы узнаете, как кормит благодарный сианец!
И пока Мартин это узнавал, обрат эпикифор успел объявить за их головы бальшу-ую награду.
Очень скоро эту награду получила некая аббатиса из монастыря Нетленного Томата. Только вот на костре пришлось сжечь совсем других бедолаг, поскольку ни Фань, ни Мартин вновь попадаться в лапы бубудусков решительно не попадались. Мало того, оба очень неплохо умели это делать, хотя школы прошли совершенно разные.
11. Базилевс, эпикифор и маршал
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
ЕГО ЛЮМИНЕСЦЕНЦИЮ ЛИЧНО
Обрат эпикифор!
По донесению фрегата «Дюбрикано» померанская эскадра уже в дельте. Все выходы из Теклы перекрыты, высланы разведывательные дозоры. Однако акватория велика, сил все еще не хватает, полностью исключить вероятность прорыва нельзя. Прошу ускорить отправку недостающих кораблей.
Да пребудет во веки веков свет над Покаяной!
Аминь.
Преданный Вам
аншеф-адмирал Василиу
Писано июля 12-го дня 839 года от Наказания
Борт Его Величества Базилевса-Императора «Упокоитель»
* * *
Его Величество Тубан Девятый, базилевс-император Пресветлой Покаяны, колыхаясь, задыхаясь и отдуваясь, героически поднялся на балюстраду. Он опоздал всего на три четверти часа. Вопреки всем благовониям от него так разило, что великий сострадарий не смог удержаться, отшатнулся. Тут же, стараясь отвлечь внимание от своего непроизвольного движения, почтительнейше склонился, оправдывая титул эпикифора. То есть, Согбеннейшего.
– Прикажете начинать, сир?
Базилевс насмешливо поднял бровь:
– А, ваша люминесценция! Это вы? Кто
