Эскадра его высочества - Алексей Владимирович Барон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы считаете? Почему?
– Таково влияние эпикифора Робера. Видите ли, при всех своих м-м… совершенствах, нынешний люминесценций – не злодей.
– Вы так считаете?
– Не только я. Поговаривают, он большой книгочей. Впрочем, у меня была возможность составить о нем и собственное представление.
– И что же?
– Мне показалось, что многие из своих решений великий сострадарий принимает вовсе не потому, что считает их правильными, а под давлением обстоятельств. Во всяком случае, без очень большой необходимости он не прибегает к Ускоренному Упокоению. Даже в отношении небесников. Представляете?
Мартин усмехнулся.
– Прямо святой.
Фань подозрительно оглядел стены камеры.
– О, да, да, разумеется. Будем уповать на его святость. И на то, что наше пребывание здесь не слишком затянется.
– Аминь, – сказал Мартин, зевая.
Он тоже рассчитывал, что его пребывание в Призон-дю-Мар не слишком затянется, поскольку в тюрьму попал всего-то за рыбную торговлю без лицензии околоточного эскандала. И попал только потому, что сам этого хотел, точно зная максимум, который бубудуски давали в подобных случаях.
Так они и жили, со вкусом беседуя и без аппетита обедая. Фань – в ожидании момента, когда иссякнет алчность имперского правосудия, а Мартин – в ожидании момента, когда его место потребуется для кого-то еще. Именно при этих двух условиях было возможно их освобождение.
* * *
Но случилось то, чего ни Фань, ни даже фон Бистриц предусмотреть не могли. Случилось то, что влияние его люминесценция эпикифора на его величество базилевса-императора неожиданно пошатнулось. И для возвращения оного эпикифор решил прибегнуть к испытанному средству – припугнуть повелителя.
По какой прихоти судьбы, почему из многих тысяч заключенных, которыми в любое время располагала Святая Бубубсида, выбор пал именно на Фаня и Мартина, – это останется загадкой навсегда. Вполне возможно, свою роль сыграл перевод в привилегированные апартаменты Призон-дю-Мар, что и обратило на себя рассеянное внимание какого-нибудь бубудуска-исполнителя. Но как бы там ни было, под рукой у люминесценция очень кстати оказались два крупных злодея.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Фань является беспросветно черным магом, намеревавшимся навести порчу на все императорское семейство. А Мартин – и того хуже, – вылитый небесник. Обо всем этом, несколько смущаясь, им объявил не кто-нибудь, а лично начальник тюрьмы. Негодяев тут же заковали в железы и перевели прямо в Сострадариум, во дворец самого обрата эпикифора. Перевели, и, что особо не понравилось им обоим, поместили в очень приличную камеру, в которой даже пол оказался паркетным. Камера эта находилась отнюдь не в подвале, а гораздо выше, в одной из башен дворца. С мелкими правонарушителями Бубусида так не церемонилась.
– О, замечательный вид, – восхитился Мартин, подходя к окну. – Гораздо лучше, чем из Призон-дю-Мар. Весь Домашний флот как на ладони… Взгляните, напротив нашего окна стоит линкор «Орейя». А на «Тубане Девятом» опять вечеринка. Так и сияет…
– О чем вы думаете, Мартин! Бросьте. У меня дурные предчувствия, – заявил Фань. – Очень дурные. Мы здесь оказались совсем не по ошибке! Разве вы не понимаете? Это хуже. Это политическое решение! Возможно – самого великого сострадария.
– И что, будем и впредь уповать на его святость? – спросил Мартин.
– У вас еще есть охота шутить? – уныло удивился Фань, дуя на слегка отдавленные пальцы.
Неожиданно их посетил тот самый околоточный прокурор, по милости которого Фань оказался за решеткой.
– Послушайте, я далеко не ангел, но в этом повороте никак не замешан. Что могу для вас сделать?
– Все, что могли, вы уже сделали, – со страстью заявил Фань. – Уходите. И не думайте, что я облегчу вашу совесть.
– Зачем же так, Лю, – мягко вмешался Мартин. – Что сделано, то сделано. Никому хуже не будет, если мы примем сострадание этого доброго обрата.
– В пределах возможного, – поспешно вставил прокурор. – В пределах возможного.
– Что ж, давайте попытаемся определить эти пределы. Возможно ли нам выкупиться?
Слуга закона печально развел руки в кружевных манжетах.
– Решение принято на таком уровне, что… Взять-то возьмут, это никогда не было проблемой…
Мартин стало смешно, но он спохватился и напустил на себя скорбный вид.
– Понятно. А можно ли нам выкупаться?
Прокурор просиял.
– О, это я устрою. Вы не поверите, но я люблю делать людям добро.
– Почему? Верим. Просто вам, по-видимому, это редко позволяют…
Прокурор нахмурился.
– …разные обстоятельства.
Прокурор вновь разулыбался.
– Вот-вот! Именно так. Что поделаешь? Обстоятельства. Вы хороший человек, сударь.
– Разумеется. Иначе меня давно бы выпустили.
– Это была шутка, правда?
– Правда.
– Вот я и говорю, что шутка.
– Ну да. Для тех, кто не может позволить себе правды.
– О, вы-то теперь вполне можете. Видите, есть плюсы и в вашем положении, ха-ха. Но не всем так везет.
– Хотите поменяться?
Прокурор посмеялся еще раз.
– Для этого нужно любить правду несколько больше, чем я могу себе позволить. Вместо этого позволю себе заметить, что правда – это еще не все, что можно любить на белом свете.
– Святая правда. Опять же.
Прокурор приподнял бровь.
– Сударь! Да вы презанятный собеседник. Жаль, что снисхождение невозможно к таким ужасным преступникам, как вы.
– Точно? – на всякий случай переспросил Фань.
– Да точно, точно. Точнее некуда. Но коль скоро это так, быть может, вернемся к пределам возможного? Что еще вы хотите?
– Одежду приличную. Камеру чтобы почище убрали да кормили по-человечески. Сколько нам еще осталось?
– Пока эшафот соорудят… впрочем, нет, вас же к костру приговорят. Но процесс организуют по всем канонам, не сомневайтесь. Это означает, что потребуются и заседания, и свидетели ваших черных дел. С десяток, не меньше. Их еще нужно обучить… правилам поведения в королевском суде. Дней пять-шесть у вас будет, нечестивцы.
* * *
Прокурор свое слово сдержал. Тем же вечером в камеру прикатили бочку и наполнили ее водой. После того, как злоумышленники искупались, к ним явился улыбающийся благодетель.
– Вы так любезны, – сказал Мартин, надевая не новую, но почти чистую рубашку. – По-моему, от меня перестало пахнуть.
– Чистого человека и судить приятно, – пошутил прокурор. – Всего доброго, господа.
Пожилые бубудуски укатили бочку.
– Чистому еще больше хочется жить, – печально сказал Фань. – И зачем вы это затеяли?
– Люблю удобства.
Вошел надзиратель Мормидо. Подозрительно осмотревшись, он велел вновь надеть на преступников кандалы. Потом скривился и спросил:
– Жалобы есть?
Мартин пожаловался на несправедливость.
– Ох! Взрослые вроде люди. Я же серьезно спрашиваю.
– Серьезно? А, тогда другое дело. Нас еще ни разу не брили. Подстричься тоже не мешает.
– И так сойдет, – ответил тюремщик, лицо которого постоянно скрывала щетина.
