Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Марьян Камали
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такую самоотверженную любовь я тоже пытался ей дарить, хотя временами это было трудно. Я думал, что ты тоже полюбишь ее со временем. Несмотря ни на что.
Другие люди считали моего отца слабым, но я больше так не думаю. Он был добрым и преданным. Он изо всех сил старался быть справедливым. Он во многом не вписывался в патриархальную систему нашего общества. Он уважал мою мать. Он старался помочь ей справляться с ее психозом и горестями. Он не осуждал ее так жестко, как наша культура осуждает людей с психическими заболеваниями.
Мои родители поженились, нарушив традиции, и я всегда наивно думал, что моя мать понимала, что такое любовь. Вот что такое брак по любви. Я знаю, что многие считают это романтической чепухой. Поэты, наши, персидские, так много писали о любви, американские фильмы тоже полны ею. Но конечно, у нас все еще сохраняется традиция брака как договора для приобретения или сохранения определенного статуса.
После нашей встречи я был потрясен – я утонул в тебе. Я видел только тебя. Я осмелился мечтать о нашем с тобой будущем. Мои надежды подкреплялись тем, что ты, казалось, отвечала мне взаимностью. Я не мог думать ни о ком, кроме тебя. Но моя мать постоянно твердила мне о Шахле.
Тогда я сообщил ей, что мы с тобой любим друг друга.
В тот момент она занималась каллиграфией – я никогда этого не забуду. Ее успокаивало это занятие, и доктор рекомендовал его в качестве средства от нервных припадков. Когда она услышала мои слова, по ее лицу промелькнула нежность. Но мать тут же нахмурилась и заявила: «бассех».
«Хватит, – сказала она. – Не говори ерунды».
Наше финансовое положение было шатким, хотя мать любила хвастаться нашей «виллой» у моря. Я видел, как тебя раздражало ее хвастовство. Я готов был сгореть со стыда, когда она говорила тебе о нашем «богатстве». Даже теперь мне досадно вспоминать некоторые вещи, которые ты выслушивала от нее. Но правда в том, что мой отец не получал повышение по службе. Он застрял в своей должности инженера. Хоть он сам из влиятельной семьи, родственники отвернулись от него, когда он женился на моей матери. Это означало, что он не мог просить у них никакой помощи, особенно финансовой. С годами психическое состояние матери стало еще одной причиной избегать его родни, потому что сестры отца, все-таки бывавшие у нас несколько раз, ясно давали понять, что ее болезнь лишь подтверждала: он поступил опрометчиво, взяв в жены крестьянку.
Семья Шахлы богата благодаря близости к шаху. Отец занимает влиятельный пост, и мать считала мою женитьбу на Шахле почти что спасением для нас. Она все время твердила, что они покупают в Париже одежду и украшения. Как будто меня это интересовало хоть на крысиный волос. Меня волновала судьба нашей страны. Я был сторонником Мосаддыка, потому что он обещал нам прогресс, демократию и независимость. Я терпеть не мог шаха с его бесхребетной политикой и уступками иностранцам. Меня восхищала решительность Мосаддыка. Но я отклонился от темы. Достаточно сказать, что Шахла вообще никак не входила в мои планы на будущее.
Там была ты.
Когда я получил твое последнее письмо, где ты написала, что не хочешь связывать со мной свою жизнь, что состояние моей матери слишком пугает тебя, что ты не хочешь выходить замуж за парня с такой нездоровой психической наследственностью, – что я мог поделать? Я не собирался навязываться тебе. Я не мог изменить состояние матери, как бы ни хотел. Я был так обижен, Ройя-джан, твоим отношением к ней и ко мне. Что я мог ответить на это? Она – моя мать, и ее невозможно было исключить из нашей жизни. Я не хотел нарушать твои планы. Мне пришлось отпустить тебя. Ты не хотела меня видеть, и я с уважением отнесся к этому.
Теперь я жалею, что не боролся за тебя. Я должен был объяснить тебе, что она не виновата в своей болезни, рассказать, что привело ее к этому. Но мне было стыдно и неловко. И я обиделся.
В тот день, когда Джахангир сообщил мне о твоем отъезде, мне показалось, что с меня содрали кожу. Я не мог даже представить себе Калифорнию. Но как удивительно думать, Ройя-джан, что ты теперь живешь в стране Кэри Гранта и Лорен Бэколл, Хэмфри Богарта, Эрнеста Хемингуэя и президента Эйзенхауэра. Больше мне некого и назвать. Не хочу упоминать ЦРУ. Промолчу. Хоть у меня до сих пор кипит кровь при мысли о том, что они приложили руку к подготовке переворота в моей стране. Я хочу радоваться за тебя, что ты живешь в Америке, и я радуюсь. Вот только что правительство твоей новой страны натворило у нас… Когда-нибудь это будет предано гласности. Когда-нибудь мир узнает, что американское правительство свергло нашего премьер-министра. Ради чего? Погибшие, страдания людей – зачем?
Я никогда не пойму, почему у нас все так вышло в 1953 году. У нас с тобой, я имею в виду, – не говоря уж о всей стране, черт побери. Не пойму, даже если доживу до ста лет.
По-моему, мы все потеряли в этой стране.
Что поняло наше поколение в то лето? Что если даже мы делали правильные вещи и боролись за перемены к лучшему, иностранные державы и коррумпированные иранцы разрушат все за один день, за считаные часы.
Я вновь и вновь прокручиваю в памяти события 28 мордада (19 августа по вашему западному календарю). Даже сейчас мне хочется увидеть тебя на той площади рядом со мной, обнять тебя. Мы бы пошли зарегистрировать наш брак. Я продумал все до минуты. Сотрудник, с которым я договорился, обещал подготовить все бумаги заранее.
Джахангир, вероятно, говорил тебе, что я работаю теперь в нефтяной компании. Это просто одна из спиц в колесе капитализма. Мы не всегда осуществляем свои мечты и становимся теми, кем мечтали. Это точно. Господин Фахри, да благословит
