Павел и Авель - Андрей Баранов

Эти оргии и попойки с музыкой и обязательным последующим уединением, если не свальным грехом, уже начали действовать ей на нервы. Лизе постоянно приходилось принимать участие в подобных кутежах наравне с другими сестрами, и надо отметить что она ни в чем им не уступала, и даже наоборот, гости сразу стали выделять «русскую красавицу» из общей толпы и специально искать ее общества.

Лесистратовой оставалось лишь надеяться на известную выдержку и душевную устойчивость, а также «кондомы» из бараньих кишок, которые, как считалось, спасали от всех болезней, ну и разумеется на то что старые кавалеры вспомнят о ней и спасут, проявляя должную снисходительность к тому ужасному положению, в которое она попала не по своей вине.

В это время Морозявкин решился наконец вызволить свою непутевую спутницу из затруднительной ситуации и монастырских оков. Для этого он выбрал уже проверенный, как ему казалось, путь – переодеться женщиной и под видом безутешной странницы попросить приюта у монахинь, так как считалось, что замаскированным в Венеции можно пройти куда угодно.

К сожалению, после многочисленных встреч с Черным бароном и негативного влияния его чар Вольдемар тянул лишь на женщину весьма уже немолодую, однако все еще с искрой. Гладко выбрив свой подбородок и одев длинное до пят платье, много дней он изучал подходы к монастырским стенам, план и общую обстановку, а потом мысленно составив диспозицию, предстал перед воротами монастыря и жалобным голосом рассказал свою ужасную историю, выдуманную буквально на ходу.

– Добрые сеньоры, сама я не местная, – так начала свое повествование новоявленная миру «странница». – Я отстала от обоза, и вообще сирота. Меня жестоко обманули, ограбили, надо мной надругались негодяи, я осталась без гроша и всемилостивейше прошу вас сжалиться над моими страданиями и предоставить мне приют в вашей обители, этом прибежище покоя и спокойствия для всех страдалиц…

Монахини, встретившие его у порога, переглянулись между собой, и с большим сомнением посмотрели на странницу, которая жалобно глядя на них торчала у ворот как не слишком стройный тополь.

– На что она такая нам нужна? – поинтересовалась строгая старшая сестра Мальвазия. – Наш аристократ на такую и не взглянет…

– Зато среди простолюдинов, купцов и мастеровых могут найтись охотники! – возразила ей сердобольная сестра Терезия. – Пока приставим к черной работе, а там будет видно… Как тебя зовут, дочь моя?

– Вольдемария…

– Проходи, Вольдемария, и будь как дома под нашими стенами.

Так Вольдемар Морозявкин неожиданно для себя превратился в монастырскую послушницу. Его пристроили при кухне, приказывали носить всякие тяжести, корзины с овощами, ухаживать за монастырскими грядками, иногда приходилось даже копать землю. Вначале он надеялся быстро найти Лизу и убежать вместе с ней, однако скоро понял, что это будет не так-то легко.

Хотя он как женщина и не отличался особой красотой, однако же и на него нашлись охотники, как и предвидели догадливые сестры-монахини. Неизвестно что происходило между ним и веселыми горожанами в курятнике, кладовой и на сеновале, но некоторые оставались в крайнем недоумении, а иные наоборот уходили вполне довольными.

По прошествии многих дней Морозявкину наконец-то удалось пересечься с Лесистратовой на узкой дорожке. Он с трудом узнал в монахине, скрывавшей под капюшоном золотистые локоны, прежнюю задорную мадемуазель, впрочем та была удивлена не менее, когда мрачная послушница, скорее похожая на скотницу, внезапно заговорила с ней сиплым шепотом.

– Постойте, сеньора! Вы не узнаете меня? Это я, Морозявкин! Я пришел чтобы спасти вас из этого вертепа! – проговорила «послушница» скороговоркой.

– Вот как, мадам… то есть месье Морозявкин? Я по правде говоря полагала, что спасать меня прибудет кто-то более мужественный и галантный… – сходу нахамила Лизавета.

– Да уж берите что есть! – отвечал ей в тон Морозявкин. – Выбирать в вашем положении уже не приходится.

Вольдемар даже не обиделся, ибо монастырь, с его жестоким укладом удивительным образом воспитывал в душах смирение и послушание, даже какую-то возвышенную отреченность.

– А где же ваш друг, смелый граф Г.? Почему он отправил на выручку вас? У самого не хватило мужества, и решил отсидеться в кустах? – продолжила свой напор недовольная Лиза.

Дело в том, что у нее никак не начинались с особым нетерпением ожидаемые симптомы отсутствия зарождения новой жизни во чреве, что ее безмерно пугало, угрожая сломить все планы на ближайшие как минимум месяцы.

– Граф Г. остался в резерве, как засадный полк князя Дмитрия Донского! – ответил Вольдемар, не медля ни секунды. – Но к делу, у нас мало времени, а то засекут. Вы знаете, сударыня, у кого хранятся ключи от ворот?

– У сестры Мальвазии…

– Какое винное имя… Их надо выкрасть! И вы обязаны это сделать – меня в ее келью не пустят и на порог! Дайте мне знать как только дельце выгорит – и в ту же ночь мы сбежим отсюда! Я обезврежу часовых… силой своего неотразимого обаяния!

– О, в таком случае им ничего не грозит… – с этими словами Лиза поспешила удалиться, а в голове ее роились мысли о том, как же выудить ключи у сестры Мальвазии, которая не расставалась с ними ни на секунду, пряча на ночь под подушкой.

К счастью, изобретательная Лесистратова быстро придумала способ, который должен был по ее мнению привести к успеху. Повстречав как бы невзначай сестру Мальвазию, женщину уже немолодую, но со стройной фигурой и неугасимым огоньком в глазах, в трапезной, она нашла предлог завести с ней беседу, и притворившись прилежной ученицей, вопросила:

– А правду ли говорят, что в нашем монастыре бывал сам Казанова?

– Да, сестра, захаживал, захаживал – ответствовала та, углубившись в сладостные воспоминания.

– А верно ли, что он крутил амуры сразу и с монахиней, и с матерью-настоятельницей? Вот уж наверное страстный любовник… – продолжила допрос Лиза, убедившись, что тему выбрала верно.

При этом она тихонько придвинулась к собеседнице поближе и глубоко и томно вздохнула, так, что ее грудь ощутимо поднялась из-под скудных покровов монастырского одеяния.

– Ну раз ты так интересуешься этим, то… – тут сестра Мальвазия бросила нескромный взгляд в глубокий вырез лизонькиной рясы, – то заходи ко мне в келью вечером, и я расскажу тебе все подробно… ты останешься довольна!

Этим же вечером Лесистратова, набросив вуаль и темную накидку стала гостьей скромной кельи монахини, которая рассказала ей и о том, что мать настоятельница была любовницей посланника Франции, и таким образом тот присоединился к их любовным утехам.

Слушая сестру Мальвазию и подливая ей в кубок кислое местное винцо собственного монастырского производства, Лизонька то краснела, то бледнела от этих откровений, но при том не забывала соблазнительно выставлять округлую ножку из-под рясы и призывно вздымать полуобнаженную грудь.

– Но не думай, сестра, что монастырь – это приют разврата! Мы очень благонравны – и свидетельство тому прекрасное «Благовещение», написанное живописцем Тицианом по заказу наших монахинь!

– О да, главное – сохранять господа в своем сердце, сестра… а почему у вас столь необычное имя? – вопросила Лиза.

– В честь этого прекрасного сладкого греческого вина, которое так любил мой отец, я ведь наполовину гречанка…

Мальвазия рассказала ей и о том, что лучшее средство, безотказно действующее на всех мужчин, независимо от возраста – это кнут либо розга, которой нужно отхлестать самца для его вящего возбуждения…

– У каждой монахини такой кнут имеется прямо в келье… Мать-настоятельница обучает этому искусству молодых послушниц, завтра ты сможешь лицезреть новый урок. Теперь нам не нужны ни шпанские мушки, ни пилюли любви…

– И у вас есть такой, сестра Мальвазия? – уточнила Лизавета с придыханием.

– Да, и у меня… Я сейчас покажу… – сестра слегка покачиваясь направилась к своему потайному шкафчику в стене кельи. Лиза, хоть и планировала подобный оборот событий, вся похолодела, не то от страха, не то от томительного ожидания новой, неизведанной еще страсти.

Описывать в подробностях дальнейшее действие означало бы вводить читателя в слишком большой соблазн, от которого как известно недалеко до греха, поэтому предоставим ему самостоятельно домыслить произошедшее. После полуночи, удостоверившись что сестра Мальвазия лежит на кровати пластом, не шевелясь и раскинув руки как нагое распятие, сердобольная Лиза накрыла простыней ее исполосованное кнутом тело и, не позабыв одеться, стащила ключи из-под подушки.

Подойдя к скотному двору, на котором коротал свои ночи Морозявкин, Лиза залихватски свистнула в два пальца. Через четверть часа сестра Вольдемария, продрав глаза и кое-как одевшись, была уже готова к побегу. Правда к чести Морозявкина надо отметить, что увидев в руках Лесистратовой вожделенные ключи, он засуетился и начал шевелиться гораздо быстрее.