Павел и Авель - Андрей Баранов

– Я подумаю… – его величество, устроясь после танца на хрупком кресле поудобнее, вознамерился испить третью чашку кофе, собственноручно налитую из кофейника дрожащими руками. – Терпеть не могу эти балы и карнавалы, у венецианцев это лишь поощряет невежество и распущенность, подрывая благополучие республики… – заявил он лукаво.

– Да, я подумаю.

– Тут и думать нечего! – Лиза обмахнулась веером, грудь ее вздымалась, вероятно от жары и волнения, а может быть и от недавней близости с коронованной особой, пусть и в изгнании.

– А вы знаете, мадемуазель, я пожалуй соглашусь, если тамошние женщины похожи на вас! Ведь в вас легко влюбиться… – король усмехнулся. – Любовь играет немаловажную роль в политических играх, вот например некий швед так втюрился в супругу моего непутевого братца, Марию-Антуанетту, что и устроил все это бегство в карете!

– Боже, как это любопытно и увлекательно! Неудивительно, что королевские особы вызывают любовь у простых смертных… – при этих словах Лесистратова закатила глаза куда-то кверху, а возвращая их в исходную позицию, заметила в зале какое-то новое движение.

– Ну это столь естественно! – тучный король захохотал.

– Но мне пора бежать, ваше величество, меня ждут, а с вами несомненно еще свяжутся! – тут Лиза присела в реверансе и оставила Луи наедине с его грустными мыслями и кофе.

В это время в зале появился седой сухопарый господин, на которого все невольно обращали внимание. Он был одет во все черное, с переливчатым шитьем, и носил черную же как вороново крыло маску, толпа раздвигалась когда он проходил мимо, от него, казалось, веяло холодом могилы и все поникало при его приближении как последняя трава осени пред дыханием суровой зимы.

Присутствующие перешептывались, уж не сам ли это постаревший Джакомо Казанова, знаменитый венецианец, сердцеед и масон, который был не только авантюристом, но также увлекался магией и каббалистикой, кстати именно благодаря ему гамма венецианских карнавальных костюмов значительно расширилась. Некоторые же масоны, подобно Гольдони, видели в масонстве лишь лишнюю возможность устроить веселую вечеринку.

Тут красный арлекин, выскочив опять из ниоткуда, подошел вместе с седым сеньором прямиком к Лизе. Сердце Лесистратовой забилось еще чаще, хотя это было вряд ли возможно.

– Позвольте вам представить – мессир хозяин! – арлекин Клаус склонился в поклоне.

– Оставьте нас, – произнес мессир повелительно, с непонятным акцентом, и шута тут же и след простыл.

– Сударыня, я давно хотел взглянуть на вас поближе! – так начал свою речь странный господин, причем Лесистратова была вынуждена признать, что он не лишен некоторого шарма и обаяния. – Вы еще прекраснее чем я думал… а прекрасная женщина должна быть разумной, не так ли?

– Ах, мессир, прекрасные женщины редко бывают разумными! – Лесистратова попыталась выиграть время, дабы собраться с мыслями.

– Не скажите – женщины гораздо практичнее чем иногда может показаться, и вам ли этого не знать! – возразил черный господин. – Вы пытаетесь устроить и торговые дела, и любовные, и послужить своему государю – все вместе! Это похвально, но не лучше ли служить кому-то одному?

– Кому же? – Лиза сделала вид, что совершенно не догадывается о чем идет речь.

– Мне! Только не притворяйтесь, что вы еще не поняли, кто я таков. Вам очень повезло, что в нашу последнюю встречу в Париже вы выбрались из Лувра живой и здоровой… не всем присутствующим так пофартило, мадемуазель!

– О мой бог! Мне кажется, сударь, что вы сам дьявол! – заявила Лизавета, понемногу приходя в себя.

– Ну что вы, я вовсе не легендарный персонаж, я вполне реален. Хотя мое могущество, как вы могли уже заметить, несомненно велико и я предлагаю вам службу. Вы будете богаты, счастливы и довольны. Ваш ответ?

– Ах, господин барон, мне ужасно хочется согласиться… Но что же будет, если я все же откажу? – попробовала прибегнуть к кокетству наша героиня, что, впрочем, не возымело должного действия.

– Лучше не думать об этом! Мой гнев страшен, – произнес Черный барон, а это был разумеется он, мрачно. – И не рассчитывайте на ваших спутников, они все равно не смогут вам помочь.

Лесистратова поискала глазами в кружащейся танцующей толпе графа Г. и Морозявкина, но и впрямь они были далеко, танцуя с какими-то красотками и не думая более ни о чем. Вольдемар рассказывал жгучей черноокой сеньорите о своей охоте на медведей в России, и о том как однажды он голыми рукам и ножиком для чинки перьев уложил троих матерых зверюг, а граф повествовал о двух своих роскошных дворцах в Москве и Петербурге и о сказочном имении, в котором он имел честь и наслаждение жить райской жизнью. Итальянские дамы, несмотря на паршивое владение своих кавалеров языком Бокаччо, слушали, внимая каждому слову.

– Лучше представьте себе сударыня, от чего вы отказываетесь! Это вечная молодость! Я могу не только состарить человека, но и омолодить его, и заставить всегда выглядеть на столько лет, на сколько он сам захочет! В кого вы превратитесь лет через двадцать – особенно в холодной и мрачной России, где женщины моментально обращаются в сгорбленных годами старух? А я способен сохранить вас юной и прекрасной навечно! – барон в этот момент очень походил на Сатану.

– Не может быть! – Лиза охнула, в ее сердце неумолимо начал разгораться пламень желания, нет, просто жажда, неутолимая жажда вечной юности.

– Посмотрите на мое лицо – ни одной морщины! – барон на секунду снял маску, дабы Лиза удостоверилась в его словах, его лицо, и вправду без морщин, напоминало морду хищной птицы. – А седина – это просто краска.

Несколько секунд Лесистратова размышляла. Предложение черного барона было необычайно заманчиво, но для того чтобы его принять, нужно было пожертвовать очень многим, и прежде всего душевным спокойствием, на что она пойти никак не могла, даже ради такого прекрасного в своей негативной ауре кавалера. Необъяснима все же дамская логика. Ну как казалось бы можно променять вечное цветение молодости на эфемерный душевный покой. И все же…

– И все же, сударь, я говорю вам – нет! Нет и нет! – Лиза нагнула голову, ожидая что после этих слов в нее непременно ударит молния.

– Несчастная, противиться мне? Ну что ж… Схватить ее! Заточить! Не выпускать! Вы узнаете, сударыня, всю силу моего гнева! – барон, несостоявшийся лизонькин мессир, хлопнул в ладоши и неведомо откуда появившиеся стражники уволокли ее прочь.

Краем глаза Лесистратова заметила, как на помощь к ней пытались пробиться граф Г., отчаянно рубившийся со стражей, и даже кажется кого-то заколовший, и Морозявкин, размахивавший руками и вопивший как оглашенный, но ничто не помогло. Дворец дожей был соединен с темницей посредством моста вздохов, который назывался так потому, что именно по нему проводили заключенных в тюрьму. Сей мрачный мост с крытой галереей зловеще нависал над каналом Рио ди Палаццо. Несчастные родственники осужденного бросали на него последний взгляд через зарешеченное окошечко и испускали последний вздох – оправдательных приговоров выносить тогда было не принято.

Вскоре с местным правосудием ознакомилась и Лесистратова, скоротавшая ночь в тюремной камере. Комедия суда, в которой ей довелось поучаствовать, была весьма похожа на те самые «Комедии дель арте», которые разыгрывались в местных театрах. Казалось, что это те же актеры, которые просто сменили костюмы и грим.

Наследники суда инквизиции, или «Совета десяти», моментально постановили, что сеньорита Лесистратова виновна во всех смертных грехах и достойна самого сурового наказания. Негодяй барон тут же клятвенно засвидетельствовал, что самолично видел как распущенная Лесистратова не только соблазняла всех несчастных, имевших неосторожность оказаться возле ее юбки, но и носила маску как во время Карнавала, так и до него, за что согласно декрету «Совета десяти» полагалось суровое наказание – публичная порка на площади Сан-Марко и изгнание на четыре года с территории Венецианской Республики. Однако барон, пожевав сухими губами, рекомендовал не прибегать к столь тяжкой каре, которую следовало заменить только ссылкой.

– Сеньора, в наказание за вашу развращенность и распущенность вы приговариваетесь к заточению… Куда вы хотите чтобы вас сослали – в публичный дом или же в монастырь? – поинтересовался инквизитор с любопытством.

Несколько секунд Лесистратова колебалась, ее мысль отчаянно металась между двумя этими ипостасями. Наконец, как ей ни хотелось пожить свободно и развязно, не прислушиваясь к занудливым велениям долга, она все же выдавила из себя:

– В монастырь!

– Быть по сему! – подвел итог судья.

Морозявкин и граф Г., тогда с большим трудом выбравшиеся из рук местной стражи, проводили влекомую тюремщиками мимо зарешеченных окошек Лизу печальным взглядом и не менее печальным вздохом, как и предписывалось многовековой традицией, а она послала им на прощание воздушный поцелуй.