Павел и Авель - Андрей Баранов

– В монастырь!

– Быть по сему! – подвел итог судья.

Морозявкин и граф Г., тогда с большим трудом выбравшиеся из рук местной стражи, проводили влекомую тюремщиками мимо зарешеченных окошек Лизу печальным взглядом и не менее печальным вздохом, как и предписывалось многовековой традицией, а она послала им на прощание воздушный поцелуй.

Дабы спасти товарку из цепких лап местного правосудия следовало держать военный совет. Этим Вольдемар с графом и занялись в кафе «Флориан», в котором бывали все венецианские знаменитости. Откушав ризотто с телятиной, поленту из кукурузы и вкуснейшую печень по-венециански с луком и анчоусами, дабы привести в должный порядок мысли и успокоить нервическую систему, приятели принялись обсуждать, как бы вызволить несчастную из узилища.

– Ты вызнал, куда ее уволокли? – поинтересовался Морозявкин сумрачно, умяв две тарелки рыбного супа «Zuppa di pesce» кряду и приступив к весьма распространенной в Венеции «Pasta e fagoli», состряпанной из макарон и фасоли.

– Да, в монашескую обитель. В женский монастырь Санта-Мария-дельи-Анджели, сырое и мрачное узилище, как сказывают аборигены.

– Представляю, как страдает там наша бедняжка! Сплошное воздержание, посты и молитвы, – пробормотал Морозявкин, потянувшись за очередной бутылью, оплетенной итальянской соломой. – А ты был у русского посланника?

– С этой тупой скотиной я говорил три раза, – злобно пробормотал граф Г. – Даже хотел вызвать его на дуэль. Но он зол на то что Лизонька обратилась к французскому королю в изгнании через его голову, мол это лишь посольская прерогатива. Помогать наотрез отказался, дескать не его дело и все. Посоветовал рассчитывать на дружескую поддержку. Я даже хотел вызвать его на дуэль, ну а потом просто двинул в зубы.

– А он что? – с интересом спросил Морозявкин.

– Неважно, – поморщился граф и почему-то потер скулу. – Важно лишь что нам делать теперь?

– Предоставь это мне, дружок! Я ее вытащу, нашу птичку! – после вина друг Вольдемар весьма раздухарился, как это обычно и случалось.

– Ты? – граф Г. казалось не был вполне уверен в способностях приятеля. – Но каким путем, скажи на милость?

Морозявкин нагнулся к графскому уху и что-то горячо зашептал…

Глава 15. Монастырь по-венециански

Тем временем жизнь в обители Convento di Santa Maria degli Angeli текла своим чередом. Однако же там процветали не только посты и молитвы, как по неопытности предположил Морозявкин. Европейские монастыри, как про то доподлинно вызнали путешественники из России, начиная еще с царя Петра I, служили местом заточения надоевших жен, светских львиц, пытавшихся снова стать добродетельными, и непристроенных дочек. Их «приданое» было весьма полезно монастырской казне. В монастыри удалялись также и вышедшие в тираж венецианские дожи, подобно Пьетро I или Витале Кандиано.

Даже сам Казанова, этот вечный любовник, не пропускал женские монастыри, причем уверял, что посещение оных было вполне сравнимо с публичными домами, разве что дамы проигрывали в опытности и разнообразии утех, хотя тоже не всегда, не всегда…. Вельможи жаждали чувственных удовольствий и осаждали эти рассадники добродетели, не довольствуясь обычными светскими куртизанками.

В общем под жарким итальянским солнцем расцветали не только розы, но и многочисленные любовные романы и похождения, причем повсеместно. Закон также не оставался глух к велениям плоти – например распоряжение XV века предписывало венецианкам хорошо питаться, дабы лаской и своими пышными формами отвлекать мужчин от греха содомии.

Сам же остров Мурано, спутник островного города Венеция, располагался в Венецианской Лагуне, наряду с островами Бурано и Торчелло. Здесь еще с античных времен селились венецианские стеклодувы. Они делали превосходное муранское стекло, зеркала, даже очки, и выхлопотали себе привилегию завести от аристократки ребенка, имя которого впоследствии заносили в «Золотую книгу» венецианских патрициев. Далеко ходить было не нужно – вельможи строили себе тут виллы, и предавались возвышенным философским и научным дискуссиям.

Вот в какое место угодила мадемуазель Лесистратова, сама того не подозревая. Отказавшись от ссылки в бордель, она полагала что обрела время подумать и собраться с силами для новых подвигов. Однако, как ей объяснили сестры, ее обязанности как образцовой послушницы должны были стать весьма обширными. Лесистратова боялась, что ее приставят как дворовую девку к черной работе на скотном дворе или в огороде, однако мать-настоятельница, внимательно и всесторонне ее осмотрев, и даже задрав по этому случаю выданную казенную рясу до грудей, нашла что она необычайно хороша собой и достаточна пышна формами, поэтому ей надлежит выполнять особые обязанности, вполне впрочем приятные. Лиза была порядком озадачена таким поворотом событий. Она конечно не раз слыхала уже сальные шуточки про монастыри и безутешных монашек, но никогда не придавала им серьезного значения.

– Видишь ли, дочь моя, – сказала настоятельница весьма томным, и в то же время авторитетным голосом, – у нас здесь есть много дам, которые желают вновь обрести утраченную в свете добродетель, и нам следует дать им возможность достичь этой высокой цели. С другой стороны, галантные миряне традиционно осаждают стены нашей обители, стремясь добиться взаимности от привлекательных сестер – особенно когда им отказывают строптивые горожанки…

– И поэтому сестрам надлежит удовлетворять их прихоти, а светские блудницы будут смирять в это время плоть постом и молитвой? – поинтересовалась с искренним возмущением догадливая Лизонька.

– Именно, постом и молитвой! Ты весьма догадлива, дочь моя. Ну а наши опытные сестры объяснят тебе все детали… – отрезала настоятельница, более похожая в этот момент на заурядную мамку из уездного дома терпимости.

Лиза поняла, что в суде ее обманули не только тогда, когда выносили приговор по лживому обвинению, но и тогда, когда предложили видимость выбора между публичным домом и монастырем, ибо выбор этот оказался между борделем и… еще хлеще борделем.

Сестры-наставницы немедля принялись обучать Лизу всевозможным премудростям. Они выдали ей в дополнение к грубой рясе стандартного закрытого покроя еще одну, с соблазнительными вырезами в округлых местах, показали ей как пользоваться «любовными пилюлями», дабы робевший до этого кавалер мигом превращался в дикого и разнузданного зверя, также монашкам надлежало пить обязательный кофе, для вящего возбуждения нервов и чувств.

– Иначе, сестра, ты не сможешь разбудить свою кошечку, что сладко спит под твоей юбкой! – поучали мадемуазель Лесистратову наставницы.

– Ах неужели вы думаете, что ее надо будить? Моя кошка никогда не спит! – отвечала Лизонька, приходя в ужас как от собственной смелости, так и от крайней распущенности монахинь.

За это время она узнала столько нового о таинствах интимной стороны жизни, сколько ей не удалось узнать ранее за весь свой короткий, хотя и боевой век. Несмотря на неудержимую тягу к новым сведениям, Лиза все же не испытывала большого счастья от ранее неведомого опыта, обрушившегося на нее столь внезапно. Однако сопротивление было бесполезно, ибо с первого же часа пребывания в этой обители чистоты и покоя наша героиня поняла, что попала не иначе как в половое рабство. А раз так, пришлось прикинуться до поры до времени покорной своей нынешней судьбе.

– Наши кавалеры так пресыщены эротическими впечатлениями что им просто не обойтись без возбудителей, помни об этом! – наставляли ею старшие по званию сестры-монахини. – И учти, что главное – не суетиться когда окажешься под кавалером, они этого не выносят…

Дни тянулись за днями, недели за неделями, и Лизе уже начинало казаться, что ей никогда не выбраться из монастырских стен. Природа острова, равно как и погода, была просто прелестна, но хотя Лизонька как мы помним отнюдь не была ханжой, местные нравы и ее заставили покраснеть, причем не раз. Монастырь в Мурано и его развеселые сестры выделялись даже на общем фоне итальянских женских обителей, их культ свободной любви казалось заполонил все.

В один из вечеров Лиза зашла в трапезную чуть позже обычного, и застала картину, воистину поразившую ее нескудное воображение. На нескольких столах одновременно, как на театральных подмостках, разыгрывались сцены лесбийской любви. Сестры, бесстыдно задрав свои одеяния, а кое-кто и вовсе избавившись от них, ласкали друг дружку по двое и по трое, извиваясь как гигантские змеи в серпентарии. Все это дикое зрелище наблюдали самые дорогие и почитаемые гости монастыря, а потом, теряя терпение, присоединялись к процессу с удвоенным рвением.

На этот раз Лизе удалось ускользнуть незамеченной, точнее она так понадеялась, что в разгаре событий ее не заметят. Но уже на следующий раз ее заблаговременно предупредили, подготовили и доставили на место. Отвертеться не удалось.