Орхидея с каплей крови - Наталия Николаевна Антонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты у нас известный аналитик, – отшучивалась подруга и чмокала Шуру в макушку. А потом выдавала что-нибудь немыслимое, не вписывающееся ни в одну тщательно выстроенную им логическую цепочку. И попадала в цель! Он негодовал! Выпускал пар! А потом сдавался и действовал так, как советовала она. Ещё ни разу ему не пришлось расплачиваться за допущенную ею в расследовании ошибку по той простой причине, что она их не допускала. Нет, Волгина не была безупречной, как и работа, которую она вела, ошибаясь в процессе и допуская промахи. Но ему-то в клюве она приносила только тщательно проверенную версию. И ему иногда казалось, что у неё в кобуре припрятан не пистолет, а волшебная палочка, притворяющаяся огнестрельным оружием в целях маскировки. Вот и теперь он ждал от Мирославы чуда.
Работая параллельно сразу над несколькими делами, Наполеонов за это время успел пару из них отправить в суд, ещё в трёх значительно продвинулся, обнаружив новых свидетелей и неоспоримые факты. И только дело об убийстве Гурьяновой не двигалось с места. Наполеонов с надеждой посматривал то на служебный, но на свой мобильный телефон, но оба они молчали как заговоренные, хотя обычно и тот и другой трезвонили без умолку.
Ему давно было пора идти домой – «мать, наверное, заждалась», – думал Шура. Софья Марковна Наполеонова не имела привычки то и дело названивать сыну. Она смирилась с тем, что рабочий день у следователя не нормированный. И никогда не беспокоила его по пустякам. Могла прислать, как сегодня, эсэмэску: когда будешь выходить, позвони, я поставлю тушить картошку.
Шура с детства обожал картошку, тушённую со свининой, и мать время от времени баловала его этим блюдом. Мясо и бульон у неё, конечно же, приготовлены заранее, а пока он доедет домой, потушится и запущенная в него картошка. Горяченькая! Как раз к его приходу. У Шуры от этих мыслей потекли слюнки, и рука потянулась к телефону. Сейчас он позвонит матери и отправится домой. В этот момент зазвонил телефон на его столе, Наполеонов отдёрнул руку и чуть не свалился со стула. «Что-то я нервным стал, – укорил он сам себя и тут же нашёл оправдание, – станешь тут нервным с такой работой».
Звонила подруга детства.
– Чего тебе? – спросил Шура, подняв трубку стационарного телефона. Перед его глазами тотчас нарисовалась яркая картинка – Мирослава полулежит на диване, рядом с ней мурлыкающий Дон, поодаль Морис, наблюдающий за обоими умильным взглядом.
Однажды Шура не удержался и спросил его: «Что ты смотришь на неё глазами беременной коровы?»
Морис не обиделся, а только щёлкнул его тихонько по носу и пообещал: «Будешь дерзить старшим, оставлю без сладкого».
Старший нашёлся! Все они были ровесниками. Только и Морис и Мирослава высокого роста, а Шура нет, вот и дразнили его маленьким все кому не лень.
– Шур, ты что опять не в духе? – донёсся до него тем временем голос Мирославы.
– С чего бы мне в нём быть? – ответил он сердито.
– Завтра День святого Валентина.
– И чего с того?
– Нежный праздник.
– Ага. Мне только и осталось при моей работе предаваться телячьим нежностям.
– Не ворчи! – оборвала она его. – У всех работа не сахар.
– Не скажи, – проговорил он сердито, – некоторые вон задницей вертят перед носом у баб, и им за это деньги платят.
– Завидуешь? – усмехнулась Мирослава.
– Ещё чего! – огрызнулся Наполеонов.
– А то, если хочешь, я могу составить тебе протекцию, – засмеялась она.
– Издеваешься? – обиделся он.
– Ну что ты, Шурочка, я же люблю тебя!
– Любит она, – проворчал он более миролюбиво, – говори, чего звонишь.
– Тётя Виктория пригласила нас в гости.
– А я тут при чём?
– Она велела и тебя привезти.
– Зачем?
– Соскучилась, – и, не давая ему возразить, добавила: – Тётя Зоя тоже будет. – Шура уже хотел вставить своё «и чего», но она продолжила: – Витя прислал длинное бумажное письмо. Там он просит всем нам привет передать и пишет интересно о месте, где сейчас служит. Будем читать вслух.
Виктория и Зоя были сёстрами и тётками Мирославы. Виктория была известной писательницей, и Шура питал к ней самые светлые чувства со времён своего детства. Тётя Зоя была матерью его самого близкого, за исключением Мирославы, друга Виктора. Все они росли в одном дворе и дружили не только они, дети, но и их родные. Получалась одна большая семья. Деда и бабушки Мирославы уже нет, отец Шуры погиб в авиакатастрофе. Отец Виктора был офицером и погиб в «горячей точке», когда сыну едва исполнилось десять лет. Виктор, несмотря на мольбы матери, протесты родственников и уговоры друзей, пошёл по стопам отца. Так что виделись они с ним очень редко. Иногда он присылал электронные письма Мирославе, Шуре, Виктории, изредка звонил. Но бумажные письма писал в основном своей матери, понимая, что ей хочется видеть письмо, написанное сыном от руки, перечитывать и носить его с собой.
Впрочем, иногда, но очень редко, бумажные письма Виктор писал и двоюродной сестре. Мирослава так же, как и тётя, хранила письма брата.
Все его письма читали и перечитывали вслух, собравшись вместе. Вот и теперь… Разве он мог отказать? Нет, конечно, поэтому Шура спросил:
– Мне приехать сначала к вам?
– Да, наверное, – согласилась она. – Хотя в принципе, Шура, ты мог бы сразу ехать к тётке. Но по её мнению, лучше нам приехать вместе.
– Ладно, тогда я приеду утром к вам, – сказал он, – сейчас не могу. Обещал матери заночевать дома.
– Конечно, Шурочка, – отозвалась она. – Передавай Софье Марковне от нас привет.
– И от кота тоже? – не удержавшись, фыркнул Наполеонов.
– От Дона в первую очередь, – вполне серьёзно ответила Мирослава. – И ждём тебя завтра утром.
– Приеду рано, – предупредил он.
– Хорошо, будем ждать с пяти утра.
– Можете поспать до восьми, – милостиво разрешил он и на этот раз даже сказал: – До свиданья.
– До свиданья, Шурочка.
Ночью выпал снег. Утром Наполеонов выглянул в окно, увидел занесённый снегом двор, и сердце его упало. Промелькнула мысль: «Как же я теперь поеду». Тем не менее он умылся и прошлёпал на кухню.
– Ты чего с утра такой унылый, – спросила сына Софья Марковна, – не выспался?
– Ма! Я же договорился со Славой, что приеду сегодня к ним, – проговорил он, глядя на мать укоризненным взглядом.
– Я прекрасно помню об этом, – усмехнулась женщина и пошутила: – Девичья память от меня давно легкомысленно упорхнула, а маразм где-то застрял по дороге, видно, его радикулит скрючил.
– Ну, ты даёшь, ма, – невольно
