Утраченный звук. Забытое искусство радиоповествования - Джефф Портер

могу двигаться, сегодня вечером я подслушала телефонный разговор, который чуть не свел меня с ума. По поводу женщины, бедной женщины, которую должны убить в одиннадцать пятнадцать сегодня… И если кто-нибудь не придет ко мне сейчас же, я просто за себя не ручаюсь.

При этих словах миссис Стивенсон слышит щелчок на своей линии — звук снятой трубки параллельного телефона внизу. В дом кто-то проник. Миссис Стивенсон тут же кладет трубку, застывает в напряжении, прислушиваясь — то есть делая то же, что и ее радиоаудитория. Приглушенным голосом она говорит: «Я не сниму ее [трубку]. Я не разрешу им подслушивать. Я буду лежать тихо, и они подумают…» Оператор звонит в полицейский участок, но уже слишком поздно. Мы слышим, как за окном миссис Стивенсон проезжает поезд, заглушая ее крики о помощи и звуки борьбы с убийцей. Пьеса заканчивается, когда убийца снимает трубку и отвечает сержанту Даффи: «Простите, не тот номер».

Агнес Мурхед получила множество хвалебных отзывов за свою игру в этой постановке. Пресса восхищалась способностью актрисы передать «взвинченную» личность женщины, которая, казалось, постоянно преступала границы социально приемлемого женского поведения. Миссис Стивенсон не только невротична и параноидальна, но и раздражительна, язвительна, недоброжелательна и злобна. («Я попытаюсь проверить, мадам», — отвечает оператор на просьбу миссис Стивенсон отследить телефонный звонок, на что та раздраженно реагирует. «Проверить! Проверить! Вы ни на что больше не способны. Идиотизм! Тупость!» — кричит она, бросая трубку). Она — акустическое зрелище, извержение женской истерии, и способность Мурхед запечатлеть неприглядную сторону говорящей женщины захватила воображение слушателей, побудив многих звонить на Си-би-эс с просьбой о дополнительных трансляциях радиоспектакля.

Дискурсивная девиация

Что же такого было в голосе Мурхед, что вызвало всеобщее восхищение? Мысль о том, что женщина не может быть в безопасности даже в собственном доме, безусловно, актуальна и убедительна; однако, как предполагает Элисон Маккракен, в этой истории миссис Стивенсон, может, и жертва, но она же здесь и «монстр»[351]. Мурхед, описанная журналом Time как одна из «лучших киностерв Голливуда», превратила голос миссис Стивенсон в нечто отвратительное, представив избыточную женскую субъективность, по словам Люсиль Флетчер, «капризной, эгоцентричной, невротичной»[352]. Персонаж миссис Стивенсон благодаря голосу Мурхед получил избыток субъективности, поразительный в контексте нормативных гендерных ролей, распространенных на радио (особенно в «мыле»). Вместе Люсиль Флетчер и Агнес Мурхед прощупывают границы девиантной женской субъективности, гиперболически изображая миссис Стивенсон как чокнутую на чердаке и раскрывая в тридцатиминутной радиопьесе анатомию кричащей женщины.

Агнес Мурхед сделала карьеру, изображая, как пишет Патрисия Уайт, «женское различие»[353]. Хотя она была одной из самых востребованных актрис озвучивания в 1930-х и 1940-х годах, играя, например, Марго Лейн в «Тени» и Элеонору Рузвельт в «Марше времени», Мурхед, как отмечает Уайт, умела создавать «девиантную версию женственности»: в ее репертуаре были хабалки, сплетницы, ипохондрики, ворчуньи, карги и старые девы, не говоря уже о ведьмах[354]. Роль в «Простите, не тот номер» была написана специально для Мурхед, потому что Флетчер нужен был сварливый голос для озвучивания миссис Стивенсон. Мурхед справилась. Как с восхищением отмечала пресса того времени, миссис Стивенсон в исполнении Мурхед была особенно «язвительной», «разочарованной» и «суровой» женщиной.

То, что миссис Стивенсон была злобной, несчастной замужней женщиной, которая отказывалась проглотить свое разочарование, может указать на нечто такое в ее характере, что было одновременно столь привлекательным и отвратительным в глазах национальной аудитории. Она не только нарушает традицию «хорошей жены», которая должна говорить тихим, мягким, успокаивающим и приятным голосом, но и усложняет положение слушателей, вовлекая их в ее собственные трудности. Как объясняет диктор «Саспенса» во вступительной части программы, «Простите, не тот номер» — история женщины, которая «подслушала разговор со смертью». Иными словами, миссис Стивенсон — слушательница. Она поглощена тайной, сюжетом убийства точно так же, как радиоаудитория настроена на триллер Си-би-эс. «Саспенс» миссис Стивенсон — во всех отношениях наш.

Однако то, что эта позиция является общей, не заставляет слушателя сочувствовать инвалиду в исполнении Мурхед. Сами высказывания Флетчер о миссис Стивенсон как об «одинокой» и «невротичной» женщине, чья беспомощность раскрывает «пустоту», в которую погрузилась ее жизнь, демонстрируют удивительно мало сострадания к главной героине[355]. Мир миссис Стивенсон не больше ее кровати, а ее крики о сочувствии («я человек нервный, меня нельзя беспокоить») вызывают жалость, но не сострадание. Как бы то ни было, близость к жертве делает нас некомфортно близкими к миссис Стивенсон и ее трансгрессивному голосу, и это, вероятно, усиливает отвращение слушателей к ней. Не-такое-уж-и-тайное желание слушателя «Простите, не тот номер» — чтобы главная героиня умерла и ее голос умолк. Миссис Стивенсон понимает это слишком поздно: «Я не разрешу им подслушивать. Я буду лежать тихо, и они подумают…» Но уже слишком поздно: незваный гость всего в нескольких шагах от нее.

Шионовская «точка крика» наступает только в конце пьесы, но мы с нетерпением ждем этой точки — момента, когда женский голос замолкнет. Пьеса вызывает тревожную амбивалентность. Нас раздражает голос миссис Стивенсон, но при этом мы не можем не признать страданий, причиняемых ей плохой технологией. В середине пьесы раздаются два загадочных телефонных звонка. Миссис Стивенсон поднимает трубку, с нетерпением ожидая услышать голос мужа, но на другом конце — тишина. «Алло. Алло. Черт, что творится с нашим телефоном?» Она набирает номер в системе, требуя разъяснений. «Станция, я не знаю, что творится с моим телефоном, он меня буквально сегодня сведет с ума. Никогда еще меня так скверно и неумело не обслуживали… Мой телефон звонит не переставая. Звонит и звонит каждые пять секунд, звонит, а когда я снимаю трубку, он молчит».

Миссис Стивенсон с нарастающим отчаянием пытается совладать с непокорной — если не сказать неисправной — коммуникационной сетью, но вместо того, чтобы связать ее с помощью извне, система лишь усугубляет ее изоляцию и беспомощность. Это извращенная технология, которая, как ни странно, стремится навредить миссис Стивенсон. Телефонная система непрозрачна и безответна, она не в состоянии обеспечить контакт, необходимый для передачи ее предупреждения. «Наша система автоматическая, — говорит оператор, — если кто-то пытается набрать ваш номер, мы не имеем возможности проверить, по какому каналу осуществляется вызов до тех пор, пока тот, кто вас вызывает, не обратится к обслуживающей его телефонистке». Тон ответа миссис Стивенсон — «Идиотизм! Тупость!.. (вешает трубку)», — может, и неуместен, но смысл передан верно. Хоть полицейский и признает, что «телефон — штука забавная», он отклоняет просьбу миссис Стивенсон о помощи