Штрафной удар сердца - Алекс Винтер

У ног Лаврентьева стоял открытый портфель. Я нагнулся и поднял его. Внутри ничего не было. Торадзе, надо отдать ей должное, быстро взяла себя в руки.

– Простите, господа полицейские, но Владимир сейчас очень занят, – холодно сказала она и поднялась, показывая, что аудиенция закончена. – Вы и так злоупотребили моим вниманием. Предлагаю вам назначить для встреч другое время. А сейчас прошу покинуть мой кабинет…

– Госпожа Торадзе, я здесь не политесы развожу, а расследую убийство, – злобно перебила Агата. – И мне глубоко фиолетово, чем занят господин Лаврентьев. Или мы побеседуем сейчас, или я вызову наряд, и его выволокут отсюда за задние ноги.

Торадзе прищурилась и потянулась к телефону. Агата ядовито усмехнулась и подняла одну бровь. Торадзе отдернула руку, грузно осела в кресло и неприязненно процедила:

– Хорошо. Беседуйте.

– Вы что, хотите присутствовать? – удивилась Агата. – Зачем?

– Это мой кабинет, – с нажимом произнесла Торадзе, не желая упускать инициативу. – И потом, я должна быть уверена, что здесь не произойдет никаких провокаций. Я вызову юриста, а пока он идет, буду присутствовать сама…

– Софико Левановна, – перебила Агата, – мы тут не ведем светских бесед. Это допрос, и, если вы не адвокат господина Лаврентьева, я прошу вас покинуть кабинет.

– Софа, не надо, – тихо сказал Лаврентьев, но услышали все.

Мы с Агатой переглянулись, и это не осталось незамеченным. Торадзе резко встала.

– Ладно, – с вызовом сказала она. – Но перед тем как уйду, хочу сказать, что намерена забрать заявление о краже драгоценностей и денег.

– Как так? – притворно удивилась Агата.

Торадзе сконфуженно развела руками.

– Произошло недоразумение. Я просто положила все в другое место. Никто ничего не крал. Я ошиблась. Прошу меня за это простить. Сегодня же заберу заявление, готова заплатить штраф, или как там у вас принято?..

Агата сжала губы, а когда она заговорила, в ее вкрадчивом тоне было столько угрозы, что и супермена бы проняло. Торадзе тоже вздрогнула, услышав ласковый тон, но мужественно удержалась на ногах, бледнее с каждым словом все сильнее.

– То есть мы совершенно напрасно проводили все следственные действия? – отчеканила Агата. – Софико Левановна, если вы сейчас говорите это под принуждением…

– Нет никакого принуждения. Смотрите, вот мои драгоценности. Все в целости и сохранности…

Торадзе торопливо подбежала к сейфу, распахнула его и, схватив пригоршню сверкающих драгоценностей, бросила их на стол, придавив несколькими пачками пятитысячных купюр. Агата бросила многозначительный взгляд на пустой портфель, а затем, небрежно выудив из папки протокол со списком украденных украшений, излишне медленно сверила их с валяющимся на столе бриллиантовым великолепием. Торадзе молчала и зло сверкала глазами. Агата равнодушно поворошила сверкающую кучку шариковой рукой, словно боялась испачкаться.

– Да, кажется, совпадает, – сказала она.

У Торадзе дернулись губы, она выдавила жалкую улыбку.

– Теперь все в порядке? – спросила она до странности визгливым голосом. – Я могу быть уверена, что сыну Владимира ничего не угрожает?

– Не можете, – холодно ответила Агата и уселась обратно, – поскольку есть еще труп. Я не знаю, что вам пообещал Лаврентьев, но всех его усилий не хватит, чтобы вернуть Романова к жизни. А сейчас я прошу вас покинуть кабинет. Заявление можете составить сейчас.

Торадзе метнула на Лаврентьева испуганный взгляд, но ничего не сказала и вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что стены затряслись. Безопасник посмотрел ей вслед с тоской, а потом перевел взгляд на Агату. Она ткнула ручкой в стул, и Лаврентьев уселся напротив, уставившись в столешницу потухшим взглядом. Агата открыла папку, вынула стопку протоколов и, приготовившись писать, насмешливо поинтересовалась:

– Владимир Иванович, скажите, как получилось, что вы не узнали родного сына на видео, которое мы показали?

– Картинка была плохая, – буркнул Лаврентьев.

– Неужели? До такой степени, что он вам даже знакомым не показался?

– Не могу этого объяснить. Видимо, глаз замылился.

– Какая интересная избирательность у вашего зрения, – зло рассмеялась Агата. – А как с вашей памятью? Вы помните, где сейчас находится ваш сын?

Лаврентьев чуть заметно помотал головой, так и не подняв взгляда. На его лысой голове выступили крупные капли пота, в подмышках, на синей ткани рубашки расплывались темные пятна.

– Я не видел его больше недели, – безжизненным, равнодушным голосом ответил он. – Денис взрослый человек и передо мной не отчитывается ни как проводить время, ни где. Да, оказывается, он был в бассейне, о чем я не имел представления.

– Ну, это понятно, – чуть более миролюбиво сказала Агата и добавила: – Как вы можете объяснить его присутствие в объекте, который запирался на ключ и сдавался на пульт охраны? Каким образом Денис… или называть его Эндрю?.. отключил все камеры?

– Называйте, как хотите, я зову сына Денисом. Никак не объясню. Я не давал ему ни ключей, ни кодов.

– Еще одно удивительное совпадение, – наигранно удивилась Агата. – Как и то, что при устройстве на работу из вашего дела таинственным образом исчезла запись о неоднократных приводах вашего сына. С таким родственником до охраны объекта вас бы не допустили. Ваше досье основательно подчистили. Кто? Вы сами?

Лаврентьев не произнес ни слова, только потел все сильнее и сильнее. Агата злилась и, кажется, едва сдерживалась, чтобы не начать орать. Я вопросительно взглянул, мол, давай я? Она покачала головой и яростно произнесла:

– Молчите? Хорошо. Я думаю, вы сразу узнали сына на видео и сделали все, чтобы подозрение пало на кого-то другого. Вы одним и первых оказались на месте преступления, обнаружили, что камеры выключены, и сообразили, кто мог это сделать. Вы подобрали молоток, отнесли его обратно в подсобку, а потом сдали нам рабочего, как возможного преступника. Или же вы сами отключили камеры и стерли все следы причастности вашего сына к преступлению? Значит, видели, что именно он убил Антона Романова, и тогда являетесь соучастником преступления. Не хотите признаться? Ну, Владимир Иванович? Вы же знаете, что чистосердечное признание облегчает наказание. Вспомните свой прошлый опыт.

Молчание, настолько густое, что его можно было резать ножом. Выждав с минуту, Агата захлопнула папку. Лаврентьев вздрогнул.

– Нет? – уточнила она. – Тогда я вас задерживаю по подозрению в соучастии совершения тяжкого преступления. Может, за сорок восемь часов у вас в голове немного прояснится.

Я позвал ребят из приемной и передал им Лаврентьева. Заковав в наручники, наряд вывел его из здания. На лице секретарши была высшая степень обалдения. С открытым от удивления ртом она выглядела невероятно глупо.

– Думаешь, он слил сыну коды и дал ключи? – спросил я Агату.

Она скривилась.

– Не уверена. Это же совсем тупо так рисковать карьерой ради развлечений сыночка. Сынок вполне мог и сам подсуетиться. Осталось найти