Поручик Державин - Бирюк Людмила Дмитриевна

— Что вы читали? — спросил он, желая перевести разговор на другую тему, но, к его удивлению, Катя еще пуще смутилась.

— Так, ничего…

— Простите, ради бога! Однажды я задал тот же вопрос и обрушил на вас гнев матушки. Если б вы знали, как я клял себя за это!

— Что вы, Гавриил Романович! Я давно не сержусь, да к тому же вы были правы: "Венецианская монахиня" — пустое чтение. Есть книги получше!

— Какие, сударыня?

Она не успела ответить, потому что гости стали возвращаться с веранды: крестный ход, миновав дом Бастидоновых, направился к храму. Подождав, пока все соберутся, Мария Дмитриевна пригласила гостей на праздничный ужин. Державин галантно предложил руку Кате, и та, не сумев скрыть радостной улыбки, отправилась с ним в столовую. На ходу он успел бросить взгляд на диван и увидел оставленную Катей книгу. Это были его "Читалагайские оды"…

После ужина гостей позвали в залу, где три скрипки и старый клавесин наигрывали менуэты и полонезы. Державин сразу признался Кате, что в танцах не силен. Брал когда-то уроки в танцклассе Казанской гимназии, но без практики все забыл… "Впрочем, полонез очень напоминает церемониальный марш на параде, — пошутил он. — Рискнем?" Катя радостно подала ему руку.

Полонез — чопорный, но несложный танец. Надо только следить за общим строем и не становиться впереди всех. Именно первая пара ведет остальных то влево, то вправо или разделяет строй кавалеров и дам "прочесом". Державин все схватывал на лету, вызывая одобрение прекрасной Плениры, но в какой-то момент; после нескольких перестроений, они оказались первыми. Не зная, что делать дальше, Державин оглянулся на выстроившиеся за ним пары и шутя скомандовал: "Левый, стой! Вправо заходи!" Все рассмеялись, полонез смешался, но веселья только прибавилось. Было слышно, как дамы говорили между собой:

— Как он мил, не правда ли?

— О да! Но кто он?

— Поэт Державин.

— Не слыхала о таком…

"Ничего, еще услышите", — весело думал Державин.

Самое сладостное произошло напоследок… Усталые гости рассаживались по каретам, Мария Дмитриевна разговаривала у подъезда с какой-то дамой. Прощаясь с Катей, Державин учтиво поцеловал ей руку, а потом неожиданно для самого себя вдруг перевернул ее тонкую кисть и запечатлел нежный поцелуй на голубой жилке запястья.

Внешне Катя оставалась спокойной, и безмятежная улыбка все так же играла на ее губах. Но он почувствовал, что дрогнувшие пальчики вдруг скользнули по его щеке. Быть может, случайно? Или это ему показалось?

***

Он возвращался домой, переполненный счастьем. Карета мягко покачивалась на рессорах, слышно было, как кучер Прошка покрикивал на зазевавшихся прохожих: "Пади! Пади!"

Перед мысленным взором Державина то и дело проносились воспоминания, словно живые картины на представлении в домашнем театре. Всю дорогу он предавался мечтам, а когда вернулся домой, некая мысль вдруг грозно и беспощадно всплыла в его голове, нарушив безмятежное счастье. Он пытался прогнать ее, но она не уходила, словно издеваясь над его наивными надеждами.

Прошел почти год с тех пор, как был заключен договор с Дворянским банком о рассрочке долга, а он не сделал ни одного взноса. Через месяц он должен погасить долг в 25 тысяч рублей, иначе его посадят в тюрьму, как Ивана Блудова, чтоб ему пусто было!

Выкраивать из жалованья не имело смысла, этих денег все равно не хватило бы, к тому же он был обязан вести образ жизни согласно своему положению в Сенате: в чиновничьем мире за этим строго следили. Вознаграждение за участие в войне, которое он получил, оказалось ничтожным, а надежды на протекцию могущественных покровителей не оправдались. Он не выгораживал и не жалел себя. Сам виноват! Но его обожаемая Пленира… Неужели ему придется расстаться с ней?

Имеет ли он право ухаживать за юной невинной девушкой, если над ним, как дамоклов меч, висит непосильный денежный долг? И что подумают Мария Дмитриевна и ее дочь, когда узнают, что он несостоятельный должник? Нет, он больше не должен ездить к ним…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})***

Весь следующий день Державин был рассеян, томился сомнениями, а вечером после службы поехал к Бастидоновым.

— Доложи обо мне, любезный, — велел он лакею.

Тот вернулся через минуту:

— Мария Дмитриевна просят в кабинет!

По резной дубовой лестнице Державин поднялся на второй этаж. Бастидонова вышла из-за письменного стола и протянула руку. Они присели в кресла у окна, дружески беседуя. Державин осведомился о здоровье Екатерины Яковлевны.

— Катя здорова… Вот о ней-то я хотела поговорить…

Она помолчала, потом осторожно, чтобы не обидеть гостя, поделилась с ним своими мыслями. Что тут скрывать? Катя — молодая красивая девушка на выданье, и нет ничего странного в том, что Державин весь вечер ухаживал за ней. Но надобно подумать о ее репутации! Если он будет часто видеться с ней, это может стать поводом для сплетен. Его-то никто не осудит, а вот Катя… Словом, хотелось бы знать, насколько серьезны его намерения. И Бастидонова испытующе посмотрела гостю в глаза.

— Я люблю Катю! — искренне вырвалось у Державина.

Мария Дмитриевна благожелательно кивнула:

— Об этом нетрудно догадаться. Но, простите… мне нужно знать, собираетесь ли вы на ней жениться?

С какой радостью Державин ответил бы: "Да!" Но проклятый долг словно кляпом заткнул ему рот. Заметив растерянность поэта, Бастидонова заверила, что не торопит его с женитьбой. Однако надобно объявить хотя бы о помолвке, и тогда его визиты будут оправданны.

— Сударыня, хоть сию минуту я готов обвенчаться с вашей дочерью. Но… некоторые финансовые затруднения, которые я надеюсь скоро разрешить…

Он в замешательстве замолк.

— Если все дело в этом, — прервала его Бастидонова, — мы подождем. Решайте свои вопросы… Но до этого, прошу вас, — никаких визитов!

Последние слова она произнесла, строго сдвинув брови, и решительно встала.

Державин ушел удрученный, не видя никакого выхода из той ямы, куда попал по вине мошенника-кузена. Напрасно он оглядывался, надеясь увидеть в окне свою милую Плениру: все окна были закрыты шторами. То ли матушка так велела, то ли девушка сама не захотела его видеть.

Когда карета примчала его домой, было уже темно. Петруша подал ему письмо, которое час назад принес гвардеец Преображенского полка.

— Его в полк доставили, — объяснил слуга. — Видать, не знали, что вы там уже не служите.

Неприятный холод вдруг пробежал в груди. Державин сломал печати…

В учтивых выражениях петербургское отделение Дворянского банка напоминало, что срок выплаты его долга в размере 25 тысяч рублей истекает через неделю. В случае неуплаты должник будет подвергнут аресту.

"Прощай, моя Пленира!" — мелькнуло в голове.

Он отпустил слугу и взял перо. Ни арест, ни тюрьма не пугали его так, как горечь неизбежной разлуки с любимой. И как всегда, он пытался излить душевную боль в стихотворных строчках.

Неизбежным нашим роком Расстаешься ты со мной. Во стенании жестоком Я прощаюся с тобой. Обливаюся слезами, Скорби не могу снести, Не могу сказать словами, Сердцем говорю: прости…

Он положил стихи на середину стола. Затем открыл нижний ящик, достал пистолет, осмотрел его, зарядил и положил поверх стихотворения.

— Вот и все! — сказал он вслух и вздрогнул от собственных слов. Неужели он, выросший в благочестивой религиозной семье, готов совершить тяжкий грех самоубийства? Но другого выхода нет…

И вдруг невесть откуда прилетевшая мысль пронзила мозг: "А что, если?.."

Нет, только не это! А как же его клятва?!