Занимательная механика - Вадим Панов

— В России этот человек… — начал Федор.

— С подачи американцев его называют Призраком, — сообщил Шипилов.

— Пусть так. — Волков поморщился, он не любил громкие фразы. — В России Призрак работал?

— Нет. Но география его преступлений широка.

— Какие-нибудь зацепки? Следы? Версии?

— Нет.

— Вообще? — удивился Очкарик.

— Абсолютно, — подтвердил Андрей. — Его ищут американцы, англичане, французы, немцы, израильтяне и китайцы. Безуспешно.

«Чем дальше, тем интереснее…»

— Кажется, я понимаю, чего вы от меня хотите, — усмехнулся Волков.

— Несмотря на вашу репутацию и послужной список, я не верю, что вы его возьмете, — честно сказал Шипилов. — Тем не менее шанс есть, и поэтому я решил встретиться. Нас интересует не заказчик, а исполнитель, разработчик плана. Призрак. Если поймете, что взяли след, — обращайтесь за любой помощью. Я знаю о вашем особом положении в МВД, но поверьте: мы можем значительно больше.

Андрей протянул Федору визитку:

— Здесь указан мой телефон.

— Я должен буду доложить о нашем контакте, — сообщил Очкарик, принимая картонный прямоугольник.

— Разумеется, — не стал протестовать Шипилов. — Но ваше руководство уже в курсе. С ним разговаривал мой шеф.

Он не попрощался, просто направился к машине, оставив Волкова у подъезда.

Второй раз за день Федору предлагали любую поддержку в расследовании смерти Арифа. Если так пойдет и дальше, то скоро следует ожидать появления раскаявшегося преступника.

Сибирь 2004 год, тридцать восьмой день экспедиции

— Ты говорил, что путь не займет и трех недель, а мы блуждаем по тайге больше месяца, — холодно и предельно жестко произнес Остин, глядя на проводника в упор. — Как ты это объяснишь?

— Шаманы дорогу прячут, — манси жалко улыбнулся и в поисках поддержки покосился на профессора Кантора.

Эммануил промолчал.

— Шаманы? — переспросил Джеймс.

— Да.

— Как прячут?

— Они хорошо тайгу знают, — дрожащим голосом пояснил проводник. — Умеют прятать. Они много умеют.

Его звали Ерофеем, Ерофеем Портянкиным, и этот спившийся охотник был главной надеждой Кантора на успех миссии. Собственно, не будь у профессора этого козыря, не видать бы ему средств на экспедицию как своих ушей.

Отыскалась надежда самым случайным образом: о Портянкине Кантору рассказал безвестный русский ученый, фанатик, одержимый поисками сибирских сокровищ. Бедолага грезил лаврами Шлимана, жаждал всемирной славы, а потому рыскал по таежным углам в поисках то золота Ермака, то золота Колчака, то золота Станина, то персидского серебра. Упорства, как и всяким одержимым, ему было не занимать. Он искал, расспрашивал, наблюдал и в результате отыскан в дешевом привокзальном буфете спящую под столом, храпящую и воняющую мочой жемчужину. Ерофея Портянкина. И, поговорив с ним, понял, что вытянул счастливый билет: после второго стакана Ерофей похвастался, что знает дорогу к главному капищу Золотой Бабы.

Однако безымянный ученый допустил обычную в таких случаях ошибку. Он мечтал заполучить все и сразу, не хотел, чтобы судьбу дела всей его жизни решали престарелые советские академики, которых он абсолютно не уважал, или, что еще хуже, академики новые, скоробогатеи, прикупившие недорогое звание в расплодившихся «академияхсамыхразныхнаук», которых он и вовсе ненавидел. Он мечтал найти честных людей, но, как это часто бывает, не преуспел. Не доверяя соотечественникам, одержимый имярек принялся искать выходы на «цивилизованных ученых» и сумел привлечь внимание Кантора. И не просто привлечь, а заинтриговать.

Для Эммануила же информация русского стала слаще манны небесной. В те дни Кантор как раз переживал кризис, с тоской вспоминал, что последнюю статью в научном журнале опубликовал больше года назад, никак не мог найти подходящее направление для исследований и всерьез подумывая над тем, чтобы впасть в краткосрочную, недели на две-три, депрессию.

И вдруг!

Весть о том, что существует человек, знающий дорогу к капищу таинственной Золотой Бабы, вернула Кантора к жизни, заставила надавить на все доступные ему рычаги. И даже на недоступные. Он провел колоссальную работу: всего за несколько месяцев нашел финансирование, поддержку от американского правительства, договорился с РАН — добился сотрудничества, не раскрывая главной цели экспедиции, завершил подготовительный этап и перебросил людей и оборудование в Сибирь. Правда, русскому ученому места в составе экспедиции не нашлось. Да о нем никто и не помнил. Тем временем «жемчужина» шумно высморкалась, а Джеймс строго произнес:

— Я хочу знать, когда мы достигнем цели?

— Ерофей давно не ходил к капищу, — примирительным тоном произнес Кантор. — Ничего странного в том, что он слегка путается.

Последние две недели Эммануил повторял эту мантру так часто, что сам стал в нее верить.

— Возможно, он бы путался меньше, если бы прекратил пить, — угрюмо заметил Остин, перейдя на английский.

В день Портянкин выпивал, или, как он сам говорил: «vyzhiral», не менее двухсот пятидесяти граммов водки. Наливать проводнику сверх этой дозы Джеймс запрещал категорически: в самом начале пути экспедиция потеряла целый день из-за невозможности разбудить упившегося ночью Ерофея. Но и заставить Портянкина отказаться от регулярного употребления спиртного оказалось невозможным. Вот и сейчас от него пахло: первое, что сделал Ерофей по окончании дневного перехода, — потребовал сто граммов из ежедневной дозы.

— Если бы он не пил, то вряд ли бы согласился вести нас к Золотой Бабе, — так же по-английски ответил профессор.

— Вы думаете?

— Я уверен, — резко произнес Кантор. — Ведь ему грозит месть.

— То есть сказки о шаманах…

— Не сказки, — перебил офицера Эммануил. — И давайте сначала закончим с Ерофеем, а затем переговорим обо всем остальном. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Остин. Он вновь повернулся к проводнику и по-русски спросил: — Посмотри на карту. Ты можешь сказать, где мы находимся?

Портянкин неуверенно пожал течами:

— Нет.

Экспедиция остановилась на ночевку на небольшой поляне, со всех сторон окруженной непроходимой тайгой. Ее размеры делали невозможным конфиденциальный разговор, и потому Джеймс увлек Кантора и Портянкина ближе к деревьям. Источником света служил висящий на ветке фонарь, а топографическую карту офицер расстелил прямо на земле.