Новый Мир ( № 4 2007) - Новый Мир Новый Мир

И столь же реалистична — до жестокости — проблема самой жилплощади. Жизненное пространство все сильнее сжималось, от st1:metricconverter productid="8 кв. м" 8 кв. м /st1:metricconverter на человека в 1924 году до st1:metricconverter productid="5,5 кв. м" 5,5 кв. м /st1:metricconverter в 1930-м и st1:metricconverter productid="4 кв. м" 4 кв. м /st1:metricconverter в 1940-м. Жилье по большей части было ведомственным, тенденция эта выходила на первый план, в том числе и для Москвы тридцатых годов. Если в двадцатые годы ведомственное жилье составляло 25 процентов, то в сороковые — уже 40 процентов. “Даже на таком элитном московском заводе, как „Серп и молот”, 60 процентов рабочих в st1:metricconverter productid="1937 г" 1937 г /st1:metricconverter . жили в общежитиях того или иного рода”5, притом основная форма общежитий для рабочих и студентов — это бараки. Оформленный в виде особого постановления в 1934 году запрет Моссовета ничего не изменил, бараки продолжали строить, их было более 5000, а цифра все росла.

Конечно, дядя Степа жил отнюдь не в бараке (вспомним, он принимает с утра холодный душ, тогда как о существовании ванных большинство моск­вичей узнали только в шестидесятых), но житейские тяготы знакомы и ему. Нехватка элементарных продуктов (карточная система действовала по 1935 год включительно) усугублялась нехваткой элементарных вещей, в том числе одежды и обуви (из-за массового забоя скота возник дефицит кожи). Качество приобретенных по чудесному стечению обстоятельств вещей было ниже всякой критики. Отчасти в этом смысле, а не только из-за вели­каньих размеров героя и следует понимать стихи о покупке дядей Степой одежды:

Купит с горем пополам,

Повернется к зеркалам —

Вся портновская работа

Разъезжается по швам!

Претензии к качеству одежды были не новостью, у одежды зачастую не хватало даже рукавов. Единственным спасением от государственной торговли оставались колхозные рынки, где начиная с 1932 года крестьянам разрешалось торговать своей продукцией, однако шла торговля и подержанными вещами. В борьбе с ней государство потерпело поражение, чему были несказанно рады рядовые граждане, в том числе и дядя Степа.

Он разыскивал на рынке

Величайшие ботинки,

Он разыскивал штаны

Небывалой ширины.

Купленная с рук вещь расползалась не столько из-за отвратного пошива, а — вполне вероятно — из-за того, что давно выношена или срок ее годно­сти истек.

И все же оставим исторические экскурсы и вернемся к тексту поэмы. Интересна и такая деталь: если окружающие знали о дяде Степе почти все, читателям о нем неизвестно ровным счетом ничего. Читателям, в отличие от безымянных его современников, персонажей, присутствующих за кулисами поэмы, не сообщается про близких Степанова — про отца, про мать и прочих родственников, что очень странно. Родственность, семейный круг высоко ценились, человек вряд ли мог восприниматься полноценно как обособленная, не имеющая никаких родственных связей единица.

Автор в мемуарах признается, что был вынужден создать Егора, сына дяди Степы, в ответ на бесконечные расспросы детей6. В детском сознании не укладывается мысль о существовании человека вне семьи, особенно человека привлекательного, постоянно находящегося в центре внимания. Еще меньше может это уложиться в сознании взрослого человека тридцатых годов, когда любая анкета содержала длинный ряд вопросов о родителях, о родных и близких, о социальном происхождении и проч. Забвение родственников могло иметь место только в том случае, когда происхождение было предосудительным — от лишенца до принадлежавшего к эксплуататорским классам социально чуждого элемента. Впрочем, и отказ от родственников не спасал, как любые формы сервилизма, карательная система действовала безостановочно, пусть и давала серьезные сбои (характерно, однако, что в Конституции 1936 года была провозглашена новая классовая политика, сняты ограничения по классовому признаку, оставшиеся лишь при призыве в армию; но поскольку дядя Степа в армии служил, происхождение героя было если не образцовым, то уж точно не предосудительным).

Возникновение у Степана Степанова семьи в дальнейшем не снимает проблемы. Отчего семьи не было в самом начале? Возникает мысль: не был ли герой поэмы детдомовцем, в пользу чего свидетельствуют его имя и фамилия. Удвоение — Степан Степанов — вряд ли случайно. Детям, позабывшим свою фамилию, зачастую фамилии давали по их именам. К смыслу имени героя мы еще вернемся, а пока отметим, что внесемейность дяди Степы эмблематична. Не зря герой выделен из среды, из окружения современников. Это новый человек, который лишен связей с прошлым. Он укоренен в настоящем и движется вместе с ним по истории. Дядя Степа всегда современен — и в середине тридцатых, и в середине пятидесятых. Такая логика прослеживается во всех частях поэмы.

И тем разительней, что, выведенный за пределы семейного круга, герой охарактеризован термином родства, ставшим непременным дополнением к его имени, несмотря на молодость героя в первой части поэмы. Однако родство это, так сказать, непрямое или нетрадиционное. Слово “дядя” в данном случае не является обозначением родственных связей, это не “брат отца или матери”.

Вспомним известную, совсем не обидную детскую дразнилку. “Дяденька, достань воробушка!” — кричит ребятня, преследуя долговязого человека. Такое обращение в устах детей, во-первых, отражает их отношение к дяде Степе как к человеку немалого роста, что само по себе ставит его выше толпы, выделяет из сообщества равных. Во-вторых, тем самым указывается, что он воспринимается детьми как взрослый человек, не ровня: “В беседе человека средних лет честят дядей, как старика дедушкой, молодого братом, а иногда и сыном”7.

Вкупе с тем, что дядя Степа совсем не растет в чине, служа на флоте либо в милиции, и остается старшиной до старости (в таком случае “бывший старшина”), можно говорить о его константном состоянии, с младых ногтей до выхода на пенсию он продолжает быть старшим над ребятней.

Старшина, воинское звание, введенное в советских вооруженных силах 22 сентября 1935 года, “присваивается лучшим старшим сержантам. В ВМФ СССР званию „старшина” соответствует звание „главный корабельный старшина””8. Автор не уточняет, верно ли, что Степан Степанов — “главный корабельный старшина”. Возможно, имеются в виду звания “старшина 1 и 2 статьи”, введенные на флоте в 1940 году. Но дела это не меняет. Важнее, что старшина — звание младшего командного состава, это тот, кто всегда находится рядом с солдатом или матросом. И уместно вспомнить, что прежде в армии существовал “дядька” — бывалый солдат, который помогал постигать новобранцам воинскую науку: “...к каждому рекруту в полку также приставляют дядьку из старых солдат” (форма “дядя” столь же допустима, ср. хрестоматийное: “Скажи-ка, дядя, ведь недаром…”), в другом же значении “дядька” — “приставленный для ухода и надзора за ребенком, пестун”9.

Между тем “дядька” совсем молод. Исходя из того, что первая часть поэмы была написана в 1935 году, а герой еще и в армии не служил, можно предположить, что он, скорее всего, 1917 года рождения (совпадение с этой датой немаловажное). Если, будучи беспризорником, он не мог вспомнить свою фамилию, то попал он на улицу не позже 1922 — 1923 годов, пяти-шестилетним. Утратив важнейшие для человека связи — “отчество подчеркивает в имени духовную связь с отцом, фамилия — с родом”10, — герой приобрел нечто большее.

Удвоение имени есть удвоение функции. Так что же значит это со­четание?

По фамилии Степанов

И по имени Степан,

Из районных великанов

Самый главный великан.

Степан, старая форма Стефан, происходит от греческого слова “stephanos”, “венок”, то есть герой, самый главный из великанов, как бы венчает собой великанское соцветие. Это логично.

Дядя Степа воплощает в себе дух “культуры st1:metricconverter productid="2”" 2” /st1:metricconverter , а, как отмечал исследователь, “весь индивидуализм культуры 2 означал, что каждый коллектив имел своего индивидуального репрезентанта”, при том что требование индивидуальности “на деле <…> означало иерархию”11. И логично, что достаточно сомнительный титул “районный великан” со временем претерпит изменения.

Степан Степанов — это локальное московское божество, следящее за ходом миропорядка, отлаживающее движение уличной жизни. Но божество это как бы не слишком значительное, эдакий “гений места”, и места довольно ограниченного (кстати, связь термина родства “дядя” с представлением о малых “божествах” отмечалась в научной литературе).

Прозванный “Каланчой”, дядя Степа — крупный и высокий человек, конечно же, не великан в сказочном смысле, да и не богатырь (в одной из позд­нейших статей, посвященных поэме, его удачно охарактеризовали словосочетанием “советский богатырь”, что не одно и то же). Он в силах съесть двойной обед, но титанические количества еды ему не осилить (да и где их взять, эти титанические количества, — при распределительной системе приобретение пищи зависит не от потребностей, а от наличия талонов или карточек), в одиночку ему и не победить “несметные полчища басурманские”, как положено былинному богатырю, он может одержать победу лишь заодно с боевыми товарищами, в коллективе. Подвиги дяди Степы не выходят за пределы того, что посильно сделать крепкому и развитому физически человеку (и, очень немаловажно, человеку смелому и решительному).