Осень на Шантарских островах - Борис Казанов

Они перешли разрытый огород, путаясь ногами в картофельной ботве, и стали спускаться в распадок. Воздух был холодный и ясный, и солнце красиво освещало зеленые пологие склоны распадка и поток, широко разлившийся посредине. Они видели озеро, которое смутно голубело через долину у верхней границы леса, -- до него уже не долетал солнечный свет, -- и силуэты аянских елей на берегу, а еще выше -- стадо диких коз, которое цепочкой спускалось к водопою по голому склону. Распадок был покрыт кедровым стлаником, он рос прижатый ветром к земле, а понизу так переплетался корнями, что некуда было поставить ногу. Везде на кустах виднелись клочья линялой медвежьей шерсти. Внизу их оглушил шум потока. Они переходили его, широко разводя ноги на скользких валунах, чтоб не упасть, вода была такой холодной, что это чувствовалось даже сквозь резиновые сапоги, и там, где ступала нога, образовывалась пенная воронка, а дно искаженно отражалось в бегущей воде. Полудворянин нагнулся напиться и увидел, как рыбина тенью мотнулась вверх по ручью и стала на струе в пяти шагах от него: "каменка" -- красно-пятнистая форель, а потом по воде замелькали большие тени, он поднял голову и увидел морских уток, которые низко летели над потоком. Это были крохали -длинноклювые, с белыми пятнами по серому перу, и гаги, белобокие утки. Они были жирные, только отлиняли, крылья казались очень маленькими по сравнению с туловищем, и летели они, неуклюже перевешиваясь корпусом назад; среди них было несколько топорков... "Поздновато стаиваются топорки, -- подумал Полудворянин, -- видно, засиделись в этом году на яйцах..." Утки непрерывно летели над потоком к морю, и было видно, как они, раскрыв крылья, садились на воду за полосой наката -- внизу, по правую сторону от них.

На море был полный отлив, и волны беспорядочно вздувались далеко за береговой чертой. Полудворянин видел по волне, что скоро пойдет сильная зыбь, потому что уже задувал горняк -- сильный северо-восточный ветер. По всему берегу белели громадные остовы китов, полузасыпанные песком. Здесь было "китовое кладбище" -- облюбованное этими зверями место на земле, куда они выбрасываются перед смертью. Может быть, это была легенда, что киты выбрасываются, скорее всего, они просто не успевали до отлива уйти в море и тем самым губили себя. Полудворянин как-то видел кита на мели, он был еще живой и все пытался перевернуться на бок, но не смог этого сделать и задохнулся, раздавив собственной тяжестью грудную клетку. Наверное, это была ерунда, насчет "китового кладбища", но во всяком случае остовов было очень много.

Лодка корейца лежала на борту -- перо руля ушло глубоко в песок. Они поставили ее на ровный киль, развернули, ухватившись за фалинь, и столкнули в воду. Полудворянин сел за руль и повел лодку к тюленьему лежбищу, которое находилось по ту сторону острова. Уже смеркалось, когда они подошли к месту. Прямо перед ними поднималась гранитная стена длиной с версту, вода в тени казалась черной, как деготь, лодку сильно качало, она ударялась днищем о камни. Полудворянин снял руль и положил его в лодку, чтоб его не поломало на камнях. Отталкиваясь шестами, они подошли к берегу и в темноте чуть было не наехали на затонувший лихтер -- он лежал на дне, наполовину занесенный песком и галькой, только мачты виднелись над водой. Они приткнули лодку у скалы и стали обходить ее, направляясь к лежбищу. Скала была продырявлена птичьими норами, в тишине было слышно, как птицы стучали клювами в гнездах, а потом скала осталась позади, сразу посветлело. Они увидели огромное котиковое лежбище, пустые дощатые бараки, в которых во время промысла жили сезонные рабочие, и туннели, через которые рабочие пробегали с дубинами на лежбище. Возле бараков стоял щит общества охраны природы, сообщавший, что лежбище охраняется законом. Пароходам не разрешалось подавать сигналы на расстоянии в две мили отсюда, над лежкой было запрещено летать самолетам -среди зверей мог возникнуть такой переполох, что они передавили б друг друга. На лежбище было, наверное, несколько тысяч голов зверя. Ближе к воде лежали сивучи, чуть повыше -- морские котики; холостяки занимали верхнюю часть лежки. Самки лежали вместе с детенышами, секачи возвышались над ними. Они ревели, мотая головами из стороны в сторону. Один секач, сивуч, отрыгивал камни с человеческую голову величиной -- сивучи глотают их, чтоб они перетирали им еду в желудке. Гаремы уже распадались, но секачи еще были ревнивы и драки из-за самок возникали то здесь, то там. Они видели, как разгневанный секач схватил зубами вторгшегося на гаремную площадь холостяка весом в полтонны и отбросил его метров на десять в сторону. У одной самки происходили родовые схватки: она часто изгибалась и ложилась на спину и вдруг легла на грудь, оперлась на передние ласты и высоко подняла заднюю часть тела... Потом она обернулась к новорожденному, разорвала зубами плаценту и сбросила с него остатки родовой оболочки. Детеныш лежал без движения, и мать приводила его в чувство, осторожно ударяя нижней челюстью... Животные, казалось, не обращали на них внимания, но Полудворянин знал, что лучше не маячить у секачей перед глазами.

Они поднялись к верхнему краю лежки, где отдельно лежали холостяки -неполовозрелые самцы, которые не смогли образовать гарема. Среди них, видно, были и просто неудачники, которым не повезло в любви... Они убили несколько тюленей-холостяков, тут же разделали их и перетаскали тяжелые шкуры в лодку. На шкурах стояло клеймо ТИНРО -- оно было выведено нитрокраской на основании хвоста, -- и Полудворянин подумал, что если их по дороге накроет рыбохрана, то неприятностей не оберешься. Но отвратительней всего было то, что все случилось на его острове, недалеко от его дома. Он знал, что через пять минут чайки прилетят сюда и расклюют этот песок с кровью, и все это занесет песком, и все равно ему было не по себе. Кореец никак но мог завести двигатель и возился в темноте под капотом, а потом зажег фонарь, и тут все загудело от свиста крыльев и птичьего крика: птицы бросились из гнезд на свет. Полудворянин прыгнул в лодку, задул фонарь и оттолкнулся от берега шестом.

2

Горняк только-только набирал разгон, и море волновалось под его дыханием, отзываясь глухим плеском. Волна шла длинная, невысокая, лодка хорошо отыгрывала на ней. Несмотря на то что ветер был попутный, они продвигались довольно медленно: в двигателе разошлась муфта, можно было идти только средним ходом, до отказа выжимая педаль сцепления. "Видно, переводил двигун с полного заднего на полный передний, вот и случилось это!" -- с неудовольствием подумал Полудворянин о корейце. Эту лодку он продал корейцу месяца полтора назад, когда принялся за постройку судна, но сохранил за собой право аренды: ему время от времени приходилось бывать на рыбокомбинате по разным причинам. Он посмотрел на часы: было уже восемь вечера. Таким ходом они придут на рыбокомбинат в половине одиннадцатого, то есть опоздают на полчаса к пароходу, который, по словам корейца, отходил в десять. Вполне возможно, что пароход их обождет. Полудворянин знал "человека в шубе": если тому понадобились тюленьи шкуры, то можно было смело рассчитывать на то, что он задержит пароход. Если бы ему приспичило, он мог бы остановить солнце, не то что пароход. И самое нелепое было то, что человек в шубе тем не менее -заклятый неудачник. Он был с запада, чужой среди них -- никто не давал ему поблажки.

Можно было ожидать, что и на этот раз у него не выгорит. Но Полудворянин знал, что это не остановит человека в шубе и он не возвратится к себе на запад: очень упрямый человек!

Они шли по ветру более часа, а потом Полудворянин стал забирать к югу, чтоб срезать угол. Ветер теперь дул в левый борт, лодка стала проваливаться на зыби. Кореец никак не мог усидеть посреди банки: когда лодка валилась на правый борт, он бросался к левому, когда она зарывалась левым бортом, кореец тотчас оказывался на правом. Все это привело к тому, что лодку стало забрасывать брызгами, они вымокли с ног до головы. Корейцу часто приходилось ходить морем, но он не был моряком, психология сухопутного человека была у него в крови: до него никак не доходило, что самое надежное в его положении -- сидеть на одном месте. Полудворянин кричал на него, но это было бесполезно... Морской трамвай пропыхтел мимо, оседая в воде на планшир, -шел с рыбокомбината в Северо-Курильск. Он намного задержался на комбинате, по времени пора было выходить из Северо-Курильска обратным рейсом. Наверное, из-за сезонниц, подумал Полудворянин. Капитан не смог к отходу собрать команду... В этом году на рыбокомбинате было много девушек, из-за них ломались все графики. Полудворянина интересовало, привез ли он инкассатора из Северо-Курильска. Если инкассатор отправится вторым рейсом, выдача получки может растянуться до рассвета. Тем более, что второго рейса могло и не быть: через несколько часов трамваю будет трудно пробиться к рыбокомбинату. Полудворянину не терпелось побыстрее вернуться домой и взяться за обшивку своей лодки, хотя он понимал, что все равно придется задержаться здесь на несколько дней: надо купить разные материалы, необходимые для работы, -- лучше всего, когда у тебя их будет с запасом. Кроме того, он повидает свою девушку -- не видел ее больше месяца. Сезонники скоро заканчивали работу, а потом девчонок уже не будет до весны. Полудворянин мог вполне обходиться и без них, но этой девчонки ему порой не хватало. Она была не похожа на остальных, с которыми он до этого был знаком, и, как показалось Полудворянину, сильно привязалась к нему. Он не особенно баловал ее встречами: в конце концов у этих западных девчонок одно на уме -приезжают сюда, чтоб выйти замуж, а Полудворянин считал себя человеком, не созданным для семейной жизни. Во всяком случае, сейчас у него были другие планы.