Герои битвы за Крым - Юрий Викторович Рубцов

каждый раз отражались глубокое понимание Иваном Ефимовичем государственных задач, своей роли и ответственности за их выполнение, яркие качества глубоко партийного человека. Петров не терпел равнодушия, умел находить и ценил людей мыслящих, живых, работоспособных». Ласкин подмечал и личные свойства своего командующего: «Иван Ефимович отличался скромностью и безукоризненной честностью. Он не любил позы, всегда оставался простым и доступным, стремился быть среди масс, интересовался жизнью бойцов, и поэтому его знала и вся армия, и моряки, находившиеся в Севастополе. А как он умел по лицам читать душевное состояние и мысли человека! В коротких беседах командарм для каждого человека умел найти и нужные слова, и добрую шутку. В условиях осады это имело первостепенное значение для повышения морального духа войск»{160}.

Однако вернемся к последним дням обороны. С утра 29 июня стало окончательно ясно, что противник начал решительное наступление на всех направлениях, немецкие войска продвинулись вперед. Создав густую дымовую завесу над бухтой Северной и южным ее берегом, они открыли ураганный огонь по советским позициям и начали переправу на катерах и шлюпках. Форсировав бухту, немцы вышли в район Килен-балки и стали приближаться к Севастополю.

Одновременно противник повел наступление и на южном участке фронта в направлении высоты Карагач и Сапун-Горы, где оборону держали 9, 7 и 8-я бригады морской пехоты и 386-я стрелковая дивизия. Используя сильный огонь, удары авиации, враг танками и пехотой прорвал нашу линию обороны, вышел на Сапун-Гору и овладел районом хутора Дергачи. Чтобы не допустить здесь дальнейшего стремительного продвижения противника, командующий армией перенацелил сюда отдельные ослабленные подразделения 25-й дивизии и 9-й бригады морской пехоты и ввел в бой 142-ю стрелковую бригаду, только что переброшенную морем в Севастополь. Однако огромное превосходство противника в силах не позволило изменить ход событий. Немецкая авиация продолжала яростно бомбить последние очаги обороны, сбросив в этот день более десяти тысяч бомб! Бои на всем фронте от Северной бухты до высоты Карагач не стихли с наступлением темноты.

На правом фланге все еще держались 109-я дивизия генерала П. Г. Новикова и подразделения 9-й бригады морской пехоты полковника Н. В. Благовещенского. На Малаховом кургане била прямой наводкой из единственного уцелевшего орудия 701-я береговая батарея капитан-лейтенанта А. П. Матюхина. В течение дня эта возвышенность несколько раз переходила из рук в руки.

Тридцатого июня немцы подошли непосредственно к городу и завязали уличные бои на окраинах. Они возобновили атаки по всему, сжавшемуся теперь до 15 км фронту от Корабельной стороны до бывшего Георгиевского монастыря близ мыса Феолент. В этой полосе наступали части семи дивизий вермахта. Сопротивление наших воинов все больше принимало очаговый характер.

Город пылал от не прекращавшихся ни на минуту бомбардировок. Через 13 лет после тех трагических событий И. Е. Петров вспоминал: «Суровую картину представлял Севастополь, наблюдаемый с последних рубежей обороны. На всем видимом пространстве город горел. Сквозь пелену дыма и пыли были видны скелеты горящих разрушенных зданий. Огромное облако дыма, поднявшись в высоту до 5 км, зловещей тенью покрывало многострадальный город. На прилегающих к Севастополю высотах, удерживаемых нашими войсками, стояла сплошная стена фонтанов земли и дыма, вздымаемых артиллерийскими и авиационными разрывами. Непрерывный гул летающих вражеских самолетов, грохот артиллерийского огня стоял в воздухе. Но ничто не могло сломить мужество и упорство защитников Севастополя, до конца выполнивших свой долг перед Родиной»{161}.

В описании событий третьего штурма Иван Ефимович Петров, и без того не слишком словоохотливый, ограничился буквально двумя абзацами. И его понять легко: в последние две недели события спрессовались настолько плотно, что не только краткой журнальной статьи, но и целой книги ему не хватило бы для обстоятельного повествования. Да и не мог он даже 15 лет спустя рассказать всю правду, как по соображениям политической цензуры, так и по личным причинам. Быть лаконичным при описании последних дней обороны Петрова заставляло, если так позволительно выразиться, и обстоятельство непреодолимой силы: на рассвете 1 июля он, оставив свои войска, с группой генералов и офицеров управления Приморской армии эвакуировался на подводной лодке. Эти действия вызвали у многих участников обороны Севастополя и исследователей севастопольской эпопеи нелицеприятные для Петрова оценки. С ними можно соглашаться или не соглашаться, но скрывать — бессмысленно.

По свидетельству очевидцев, около 1.30 ночи 1 июля Петров, Моргунов, Крылов, Чухнов и ряд других командиров штаба армии, штабов соединений, командиров соединений и комиссаров спустились по винтовому трапу в левый подземный ход-потерну 35-й береговой башенной батареи, которая с прошлой ночи стала запасным командным пунктом как СОР, так и Приморской армии. Пройдя по потерне, они вышли на поверхность через левый командно-дальномерный пост недалеко от спуска к рейдовому причалу. На прибрежных скалах и в непосредственной близости от причала, охранявшегося бойцами из состава отдельного батальона охраны 35-й батареи, собралось несколько тысяч неорганизованных военных и гражданских лиц.

Подполковник Семечкин, начальник отдела укомплектования Приморской армии, позднее рассказывал: «Мы шли на посадку на подводную лодку. Я шел впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательски кричать: „Вы такие-разэдакие, нас бросаете, а сами бежите“. И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал…»{162} Кто стрелял — определять было не ко времени. Главное — удалось пройти к причалу, с которого на небольшом буксире «Папанин» комсостав был переправлен на стоявшую невдалеке подводную лодку Щ-209. Приняв на борт 63 человека, она в 2.59 начала движение на Новороссийск, куда и прибыла утром 4 июля.

О том, что предшествовало эвакуации, рассказал Маршал Советского Союза Н. И. Крылов, напомним — тогдашний начальник штаба Приморской армии. «Я оставался у телефонов, когда на батарее в восьмом часу вечера состоялось совместное заседание Военных советов флота и Приморской армии, на котором вице-адмирал Октябрьский огласил полученную из Москвы телеграмму с разрешением оставить Севастополь, ввиду исчерпания всех возможностей его обороны, и о порядке эвакуации.

Генерал Петров, куда-то спешивший, изложил мне все это очень кратко, и, помню, само слово „эвакуация“ прозвучало весьма неожиданно, — продолжает Крылов. — А что это относится и персонально ко мне, что я в числе других командиров должен через несколько часов отбыть на подводной лодке, Ивану Ефимовичу пришлось повторить дважды. Наверно, мое лицо все еще выражало недоумение, и командарм произнес уже строго:

— Мы же с вами военные люди, Николай Иванович. Где мы нужнее, решать не нам. Поймите — это приказ.

Не знаю, был ли в моей службе другой приказ, которому я подчинился с таким тяжелым чувством. Не понимал, почему должен уйти в числе первых. Мысль, что это, может быть, избавит меня от гибели, как-то не приносила облегчения…»{163}