Графъ - Аля Пачиновна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- А, - моргнула отяжелевшими веками, - где накидалась, там уже нет…
И икнула, дрянь.
Потом чавкнула сухим ртом и попыталась встать со ступеньки, но не удержалась на вдатых ногах, плюхнулась жопой обратно. Всхлипнула, захихикала.
Глеб выдул первый пепел идиоматических выражений в адрес умника, снабдившего ее алкоголем.
- Фи, Граф, - Новодворская перестала хихикать и капризно выкатила нижнюю губу. - Где ваши манеры?
Про манеры вспомнила? А про прокушенные мягкие ткани забыла? Напомнил бы, да не по вкусу ему разбавленная алкалоидами кровь.
- Вас матушка разве не учила, что воспитанный аристократ должен подать даме руку в сложной ситуации? Или она из наших?
Желая сделать акцент на последнем слове, Валерия Ильинична цинично хрюкнула и снова развеселилась. Правда быстро захлопнула балаган, стоило ему шагнуть на ступеньку выше и нависнуть сверху. Нос к носу.
Сколько же в ней булькало? Судя по дыму, не меньше пол-литра, хотя ей бы и понюхать хватило с лихвой.
- Нет. Не учила, - голос внезапно осел, задребезжал болезненно в связках, - матушку я свою помню пьяной. В перерывах между запоями она отрыгивала детей в детский дом, пока не сгорела, уснув с зажженной сигаретой.
Девчонка виновато хлопнула ресницами и округлила губы в немое «о». Не знала маленькая, что мужчина с высоким уровнем тестостерона эту артикуляцию понимает однозначно, как готовность отведать его горячего достоинства. Была бы она заурядной шлюхой, уже бы чавкала только так. Но эта… пьянь вызывала чувство, не подающееся логической трактовке. Смесь ненависти и щемящей жалости, знакомую до горечи. То ли придушить хотелось, то ли отодрать, то ли спать уложить. Или все вместе.
Пульс заглушил сознание. Глеб не сразу понял, что сжимает в пальцах шею девчонки. Такая тоненькая, нежная, трепещет под кожей…
Сука! Все испортила!
Отпустил со злой досадой, убедившись, что она не рухнет с высоты своих ходуль.
- Что за представление? - спросил холодно, комкая гнев в кармане брюк.
Нарисовав бёдрами параболу девчонка ещё раз икнула, потирая ладонью горло. Кумачовые щёки сияли в вязкой серости лестничного пролёта ярче семафора. Она хмыкнула и приняла позу, которую, видимо, считала соблазнительной.
- Хотела вернуть, Граф, ваш мундир, - каблук взбрыкнул, но Лера быстро вернулась в образ роковухи с острым языком, - вас, наверное, никто без него не узнаёт?
Глеб прошёлся взглядом по Новодворской, проглотил слюну и принял взятку:
- Ну, давай, возвращай.
Смело отступила назад, на ступеньку выше. Обдала сверху винным облаком. От его носа до маленькой пуговицы между ее острыми сосками меньше полуметра. Выдрал бы зубами, да челюсть свело. Ни одной его бабе раньше не требовалась анестезия, только чтобы раздеться. Моментально из трусов выпрыгивали. А эта…
Дрожащими пальцами Валерия выпутывала из петель пуговицы. Торопливо, неловко, а потому, Глебу казалось, что очень медленно. Наконец, скинула рубашку с плеч, позволила шёлку стечь под ноги.
Если в ее новом гардеробе всё белье такое, то Глеб не успокоится, пока не увидит на ней «весь бурлеск до последней ленточки»!
- С огнём играешь, Новодворская, - сказал он, обращаясь к двум сочным полушариям. - Нарываешься на мой член отчаянно. Уверена, что готова?
Кое-как отлепил взгляд от тончайшей чёрной паутины кружев, пришлось ущипнуть себя за бедро через карман, чтобы не дать плоти пойти против принципов.
- Уверена, что никогда не буду к этому готова! - фыркнула, развернулась, и понесла трусы наверх, осторожно переставляя туфли с одной ступеньки на другую.
Качала она при этом бёдрами для него или это промилле влияли на траекторию заноса багажника? Глеб предпочёл бы первое. Но въедливая, как кислота, обида за испорченный вечер выжигала все фантазии на этот счёт под корень.
Стерва прошаренная!
Или дура наивная?
Может, время тянет или цену набивает, а может, специально утопила сознание в вине, чтобы вывести из строя органы чувств, обезболить совесть, притупить память? Неужели, он - Граф Глеб Гордеевич не достоин того, чтобы она запомнила его на всю оставшуюся жизнь, как самого первого мужчину? Он же не маргинал какой, не сявка, а уважаемый бизнесмен, человек-пароход. Перед такими тают льды Арктики, двери и ноги распахиваются одновременно. А Граф не обделён ещё и физически. Неужели в этом причина? Она непосредственно его анатомии боится? Не знает просто маленькая, как вместительна может быть в умелых руках…
Трусы удалялись. Нужно было заглянуть ещё раз в ее пьяные глаза, чтобы убедиться, что они именно - пьяные.
Глеб быстро сократил расстояние, подсел, сгрёб в охапку голые ноги, и, закинув тепленькую на плечо, потащил к гостевой.
Снаружи, напротив окна фонарь уличного освещения. Если не зашторивать его, в комнате идеальная атмосфера - все, что нужно видно, а что не нужно - не замечаешь. Сгрузил ношу на кровать, в самый центр прямоугольника света.
Этот прямоугольник отражался в ее осоловелых, влажных глазах и Глеб видел там себя, смотрящего на себя же…
Сука… идеально же всё! Могло быть! Сегодня.
Но эта девочка сейчас так же нелепа, как пьяная Снегурочка на детском утреннике.
Губы выставила, ага. Целуйте ее. Она же смелая под градусом. И сообразительная. Додумалась предложить себя, как курицу, маринованную в вине. Думает, он животное какое-то примитивное, быстро пожрёт и уляжется? Был бы это гастрономический аппетит, было бы проще. Суть в том, что чем проще, тем меньше хочется. Чем легче - тем меньше в этом смысла. Да и такая жертвенная покорность убивает либидо.
- Нет, дорогая, нет, - процедил он ей на ухо.
Поднялся, принял горизонтальное положение и отступил в тень.
- Это всё? - донеслось из центра светового пятна. - Ты что, меня больше не хочешь?
- Хочу… - Глеб перестал воевать с краями сорочки, пытаясь заправить их обратно за пояс брюк. Посмотрел на кровать.
- Ну, так в чём… - она захлебнулась, вероятно от волнения, - дело? - Поднялась на локтях, ноги в коленях согнула, скидывая туфли. Глебу казалось - ещё немного, ещё чуть чуть и она разведёт бёдра, осмелев.
- Я не
