Дерево даёт плоды - Тадеуш Голуй

Наконец мы наткнулись на изгородь сада. Перед нами выросли глыбы домов, замаячили огоньки, походившие в тумане на лунные блики. Под ногами я почувствовал твердое покрытие шоссе.

— Отворяйте! Отворяйте! — кричал Шатан, ломясь в ближайший дом.

— Aufmachen! Aufmachen![12] — повторял я на всякий случай по — немецки. Наконец отозвался певучий голос.

— Есть у вас тут какая‑нибудь машина, мотоцикл, лошади? — спросил Шатан. — Мы ловим бандитов, понятно?

Он потряс винтовкой. Спустя минуту нас впустили в просторные сени, где мы объяснили суть дела. Крестьянин в нижнем белье и с топором в руках заговорил напевно:

— Шоссе идет вдоль реки, и автомобиль есть — военный, германский, у Прокопюка стоит, на ходу даже. Вы пока выжмите одежонку, а я сбегаю.

— Только быстрей, ради бога!

Мужчина накинул на белье камуфлированную плащ — палатку и помчался к Прокопюку, между тем Шатан, припомнивший, словно в внезапном озарении, трассу, знакомую по первой поездке, обдумывал план дальнейших действий. Немцы либо разбились об рух. нувший мост, где‑то в получасе езды отсюда, либо поплыли дальше, потеряв, однако, ценное время на преодоление затора, или уже пристали к берегу, высадились и пустили баржи по течению. Дорога была каждая минута. Если бы удалось предупредить по телефону милицейские посты и местных жителей!

— Есть машина! — крикнул Блондин.

Прокошок подогнал к дому воинский «фольксваген» с деревянным кузовом. Мы вскочили в машину и, когда она тронулась, подробно объяснили цель нашей погони. Прокопюк, демобилизованный танкист, вел машину лихо, но уверенно. Время от времени он притормаживал и освещал фарами реку, пустынную и разлившуюся. И он принимал в расчет разрушенный мост, пролеты которого рухнули в воду, оставив лишь узкую горловину между опорами. Поскольку шоссе пролегало теперь по высокой насыпи у самой реки, мы мчались на предельной скорости, до боли в глазах напрягая зрение. К счастью, ливень обогнал нас, и видимость улучшилась настолько, что можно было различать крупные предметы. Прокопюк протянул нам пачку сигарет, мы осторожно, чтобы не замочить их, закурили и после нескольких глубоких затяжек прониклись уверенностью, что все обойдется.

В длинных лучах фар я увидел впереди какую‑то изломанную линию, и тут же машина сбавила скорость.

— Вот они, — шепнул Прокопюк. — Не ожидают нас, верно?

— Возможно. Выключай мотор.

Мы уже освоились с одеревеневшей от сырости одеждой, но, когда я вылезал из машины, зубы у меня выбивали дробь. Баржи действительно остановились у затора, образованного взорванным мостом; неприкаянные, они стучали бортами о металлический остов, выступавший из воды словно огромная лестница. Только и всего удалось разглядеть при свете фар. Но где же немцы? Если на баржах никого нет, значит, экипажи покинули их раньше, где‑то высадились и, уж конечно, не посреди реки. Не верилось, что эти пожилые люди преодолели вспученную реку вплавь.

Вместе с товарищами я сбежал вниз, а Прокопюк осветил берег и мост. Все баржи были налицо, сгрудившиеся в том месте, где между стальными конструкциями, опорами, грудами бревен и принесенными течением обломками домов просматривался свободный проход. Баржи, как живые существа, искали выхода, сталкивались, расходились, пятились, чтобы снова ринуться на преграду. «Они раздавят, разобьют друг друга, — подумал я. — Через мгновение пойдут на дно вместе с грузом. Что делать?»

— Можно расчистить путь, но тогда они уплывут к черту на рога, — сказал Прокопюк. — Или пробить еще одну брешь, чтобы течение успокоилось. Тогда не будет такой болтанки и баржи, возможно, уцелеют.

Ветер принес слабый голос, зовущий на помощь, мне показалось, что я слышу: «Hilfe!»[13]

— Съезжу посмотрю, — решил Прокопюк. — И вы полезайте в машину, иначе совсем размокнете. Надо взять людей из деревни, тросы привезти, речников поискать. Сматываемся, от одного глядения толку не будет.

Мы медленно ехали назад, пока не повторился крик: «Hilfe!» На берегу лежал с раздробленной ногой немец из нашей команды.

— Где остальные? — спросил я, когда его перенесли в машину. — Говори правду, предатель, где твои дружки?

— Не знаю. Мы выскочили по сигналу, берег был близко, герр Ио… близко, но меня снесло в сторону. Камнем придавило. Спасите меня, спасите! Больно! Больно!

— Что вы задумали?

— Пустить баржи на мост и вернуться.

— Едем, — заторопился Прокопюк. — Положите его на пол, в деревне перевяжут.

— Постойте, постойте, что‑то мне не верится, чтобы на всякий случай эти старые мошенники не назначили места встречи. Пугни‑ка его, Роман, — заговорил Шатан.

Я схватил немца за мокрые волосы и приподнял его голозу.

*— Мы уедем, а ты останешься, — сказал я ему. — >Думал нас одурачить, дружкам хотел помочь, не так ли?

— Не бросайте меня, господа! Я хочу жить!

— Где место встречи?

— Не могу сказать, не могу!

— Включайте мотор и садитесь. Не хочет говорить, но наверняка скажет, когда увидит, что мы уезжаем.

Я повторил вопрос, на этот раз раненый, заикаясь, пробормотал правду, точно указав сборный пункт, где немцы условились встретиться, если их рассеет, и ждать до рассвета. Теперь мы могли вернуться в деревню. Дождь почти прекратился, но туман окутывал землю и все более сгущался, а когда мы достигли деревни, видимость сократилась до расстояния вытянутой руки. Пока Прокопюк, колотя в обломок рельса, подымал по тревоге солдат — переселенцев, мы выжали куртки и рубашки, растерлись водкой и выпили для сугреву по кружечке. Постепенно сходились люди, большинство в солдатских мундирах и трофейных плащ — палатках.

— Родные, помогите! — просил Шатан. — Надо спасти баржи, на них продовольствие для рабочих и машины. Надо найти этих мерзавцев, иначе мы не доберемся до цели. Надеюсь, вы не хотите, чтобы немцы остались в выигрыше. Я секретарь партийной организации, а он, — Шатан показал на меня, — вы даже не представляете кто. И нас дожидаются голодные, они убить могут, если мы вернемся с пустыми руками, и будут правы.

Все смотрели на Прокопюка, и он начал распоряжаться. Послал в отдаленный городок за милицией, отрядил группу к реке, сам же решил ехать за оставшимися в укрытии немцами, выбрав только двух сопровождающих. Мы вернулись к мосту на этот раз в повозке, вооружившись баграми, веревками, топорами и карбидными лампами. Дело предстояло рискованное, но я верил, что эти бывшие солдаты справятся, тем более что до войны некоторые из них жили на Буге и Припяти и поэтому знали речное ремесло. Двое спустились на веревках с уцелевшей фермы моста и попробовали растащить баграми зыбкий завал древесных стволов, тростника и бревен. Работая на ощупь, раскачиваясь в воздухе, они тщетно пытались расчистить проход и ослабить напор течения.

— Надо бы гранатами, иначе не выйдет, — заметил кто‑то.

— Где их взять? — спросил я. — А если бы были, то как ими воспользоваться, чтобы не повредить баржи?

— Гранат хватает. Сейчас попробуем.

Кто‑то побежал на мост, повозки отогнали за вал, кто‑то протяжно покрикивал, зажглись фонари, огоньки передвигались в густом тумане все быстрее. Какие-то темные фигуры сновали вокруг нас, кто‑то велел нам залечь в грязь, кто‑то еще объяснял, что связки гранат вполне достаточно, чтобы ликвидировать затор, что туда отправились бывалые саперы, что…

Раздался грохот. Едва он затих, я бросился к реке, но не увидел ничего, кроме первой опоры. Только шум воды внезапно изменил свою мелодию и тембр. Я хотел бежать на мост, но услышал рокот машины Прокопюка и пошел навстречу, понимая, что его товарищи во мне не нуждаются, и я только мешаю им работать. Затерявшиеся в тумане, занятые осуществлением плана, который возник без моего участия, почти не видимые, только рисовавшиеся в моем воображении как люди в солдатских мундирах, они вершили свое дело. Свое и мое.

Прокопюк привез связанных немцев.

— Прикажите им спуститься с моста, бросить нам концы и отвести баржи за опоры. По ту сторону можно пришвартоваться и подождать утра. Но за ними нужен присмотр. Лучше всего разместить на баржах своих людей. Прыгать умеете?

— Прыгну.

— Ну тогда я их развяжу, а вы говорите, что требуется.

Я повторил распоряжение Прокопюка по — немецки.

— Пуля в лоб за малейшую провинность, — сказал я, сдерживая ярость, но вдруг сообразил, что у нас только одна винтовка и одна обойма, однако я рассчитывал, что на немцев подействует присутствие солдат-переселенцев, военная форма, а остальное довершат туман и страх. Я сам здорово трусил, карабкаясь по железным конструкциям, чтобы подобраться поближе к середине реки и баржам. В свете автомобильных фар я видел немцев, которые связывали веревки и скользили по ним вниз. С моста спускавшихся подталкивали шестами, так чтобы они оказывались прямо над палубой очередной баржи. Теперь настал мой черед. Повесив винтовку на шею, я ухватился за веревку, какое‑то мгновение нащупывал ее ногами и, наконец найдя, спустился на несколько метров, потом ступни соскользнули с веревки, и я съехал вниз, до крови ободрав ладони. Но тут же стал подле немца с винтовкой наперевес, готовый стрелять в случае необходимости. На палубу спрыгнули еще двое переселенцев, немец, примостившийся у самого борта, велел отталкиваться шестами, что‑то крикнул своему товарищу, который занял место на другом конце баржи, и мы поплыли в полосе рассеянного света фар.