Зелёная земля - Евгений Клюев

У меня вот тут есть гирька

небольшая, килограмма на четыре – нет, на пять:

Если Вас шарахнуть в темя

и спросить, как Ваше имя,

Вам же даже и не вспомнить – хоть горшком Вас назови!

Впрочем, имя… имя – немо,

боль терзает анонима,

ей с высокой колокольни наплевать, кого как звать,

ей что Вы, что… Чарли Чаплин:

каждый за полцента куплен

и готов служить ей – лишь бы не терзала без конца:

гимны петь; язык поганя,

говорить «моя Богиня»,

предварять любую прихоть, пребывая начеку,

спать в ногах и кушать падаль,

с бантом танцевать, как пудель,

и вылизывать ботинки – после дождичка (в четверг)!

Боль – Царица, Боль – Хозяйка

(«Знаю, больно… знаю, зайка!»),

только хлыстиком нацелит – станет шёлком кремешок!

Где уж там свобода воли -

тут одна свобода боли:

абсолютной, что твой разум абсолютный – мировой.

Кто Вы ныне? Вы игрушка…

деревянная матрёшка -

в недалёкой перспективе вся сходящая на нет.

Вот и прекратилась личность -

остаётся только вечность:

масса времени и места – заходите навсегда!

В этой массе Ваша масса -

небольшой кусочек мяса:

это мясо для разделки (для разделки под орех) -

дух скончался, разум помер…

как Вам мой блестящий юмор?

Я ведь лезу вон из кожи, чтобы Вас развеселить!

И, протягивая лапки,

я подобие улыбки

подарил ему на память – перед тем как ускользнуть

в бессознательную область…

Он сказал: – Меrci за доблесть,

только я, прошу прощенья, задержу Вас на часок.

Приступ пятый

– То Вы распускали нюни,

то теряете сознанье -

прямо царская невеста, а не гражданин страны!

Как же можно, извините,

на такой высокой ноте

взять и попросту исчезнуть – по-английски, так сказать?

Кстати, эти англичане…

Я бы сдох от огорченья,

если б чем-нибудь случайно сам бы их напоминал.

Старые комедианты!

Истерические бунты -

это дело их холёных рук – по локоть в перстеньках.

Их дожди и их туманы,

разумеется, отменны,

или Тауэр, допустим, превосходный бастион,

или Кромвель – тоже душка,

или… эта нескладушка -

лимерик! – надёжней нету средства против стариков!

Но зато всё остальное

в этом самом Альбиное -

извиняюсь, Альбионе – просто оторви да брось:

королева с глупой ролью

ветхого мешочка с пылью,

пара пэров, пара сэров да с полсотни париков -

вроде как над стариками,

только их под париками

часто просто не бывает: хватишься – да где ж старик?

Обратишься к камеристке -

«Удалился по-английски!» -

…значит, то ли стрекача ли – задал, то ли дуба – дал!

Старики – они ведь прытки:

раз – и в дамки… то есть в предки!

И ищи потом по стенам – средь портретов родовых,

а на стенах – холст да масло,

то есть ни полпенса смысла:

сто балбесов в толстых рамах – и ни слова, ни гугу!

Что ни Авель, что ни Каин -

поглядишь: давно покоен -

и поди пойми, какой он был при жизни старикан!

Все надменные, как цапли, —

и не скажешь, что усопли,

будто правда удалились по-английски в мир иной…

Да и Вы туда же, впрочем…

дескать, так: возьмем и спрячем

нашу индивидуальность в некое небытие!

А другим одна досада -

как бы к Вам туда отсюда…

чтоб на все на Ваши муки поглядеть одним глазком!

Я подумал: что за притча!..

я отважился напрячься,

ненадолго отложивши посещенье мира грёз, -

и, почти теряя разум,

простонал: «Не верю грёзам!» -

чувствуя, как мистер Хортон водит бритвой по щеке.

Приступ шестой

– Вы, пожалуй, дайте клятву,

что боготворите бритву,

потому что я иначе Вас не стану щекотать, —

ибо мне на самом деле

важно, чтобы Вы хотели

выйти за свои границы – захотите наконец!

Вы ведь в курсе, что граница -

это только то, что мнится,

что граница не снаружи, а наоборот – внутри?

Где поставишь, там и станет:

этот стонет – тот не стонет,

ибо взял и передвинул пограничные столбы!

Полицейские, таможня -

привиденья: как же можно

слушать тех, кого ты сам же сдуру и понаплодил?

Без тебя б тут было пусто -

и везде росла б капуста

или сахарная свёкла, скажем… на худой конец!

Никаких тебе туристов,

никаких тебе арестов,

никаких контрабандистов, перебежчиков и проч.:

вынешь линию из мысли -

и катайся сыром в масле

по всему по белу свету, ибо нет других границ!

Так и с болью: нестерпимо -

то, чему мы дали имя

«нестерпимое»… терпенью, значит, подведя черту.

А вот если б эта пытка

называлась «незабудка»,

Вас от пытки бы тогда бы за уши не оттащить!

Вот Вам веха… или вешка:

мир – словесная ловушка,

Вы, мой милый, просто жертва Вашего же словаря,

превращенная в игрушку…

всё на свете понарошку:

позабудь значенье слова – и рассеется предмет.

Всё на свете в Вашей власти,

и от радости до злости

расстояние – три звука, три мгновения пешком!

А от злости и до лести

(пусть хоть лопнут моралисты!) -

только два, причём пешком же… так сказать, рукой подать.

Нету «высшего закона» -

есть законы лексикона:

назовите дом тюрьмою – и не выйти за порог,

назовите дом ковчегом -

и, глядишь, под стать пичугам,

через миг, покинув землю, сядете на Арарат!

Ой, у Вас порез на шее…

впрочем, ранка небольшая

и едва ли помешает продолжать наш разговор…

Право, жаль, сказать по чести,

что Вы снова безучастны…

«Нет, – воскликнул я, – вглядитесь: я живее всех живых!»

Приступ седьмой

– Ох, как трудно Вам поверить…

но не буду лицемерить:

Вы на вид скорее живы, чем мертвы, да вот внутри

Вы щепотка бренной пыли,

Вас сто лет назад отпели

и оплакали, а после с почестями погребли.

Право, Вы весьма умело,

хоть и не сказать чтоб мило,

игнорируете смертность и цепляетесь за жизнь:

это-то как раз и дурно,

ибо жить, как Вы, бездарно -

ради собственных мучений – не годится никуда.

Вам бы вот… ослабить хватку -

душу отпустить на ветку:

пусть чирикала бы птичка о прекрасном никогда,

где понятья не хранятся,

где не знают про границы…

там-то он Вас и обнимет, Ваш любимый Абсолют!

Там, уже не ерепенясь,

Вы поймёте: Вы японец -

Бога в боли ровно столько, сколько, например, в любви!

Обойдитесь сим примером -

и ступайте себе с миром

воплощаться в птиц и в кошек, кушающих этих птиц…

…чем сверлить меня глазами,

лучше бы сообразили,

что меж нами нет различий: Вы и я– одно лицо.

Вы к себе попали в лапы -

и претензии нелепы!

Хм… любой, кто притязает, истязает сам себя.

Полюбуйтесь, как неловко -

в бровь себе воткнув булавку -

Вы случайно угодили, так сказать, не в бровь, а в глаз!

Полюбуйтесь, как Вы сами

ножницами искромсали

ухо левое – притом что… ухо вовсе ни при чём!