Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От чего зависят судьбы людей в реальных исторических обстоятельствах, Пушкин хорошо знал; да мы и сами, читая его повесть, видим, сколько раз могло случиться непоправимое с нашими прекрасными и благородными героями. Не так уж часто вознаграждаются те, кто не поступился своими представлениями о верности и чести. Александр Блок, наверное, сознательно используя пушкинский образ, напишет о другом историческом катаклизме: «Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных…»[141].
Но в последней пушкинской повести все не так, как бывает, а так, как должно быть в мире, где торжествуют, вопреки жестокости, благородство и человечность.
(Правда, приходится сделать грустноватое отступление. Даже такого мощного гуманистического заряда, какой получает читатель от «Капитанской дочки», может оказаться недостаточно для нынешнего восьмиклассника. На вопрос: «В каком стане вам легче себя представить?» – я получила неожиданный ответ: «Ну, это просто. Смотря когда. В начале – у Пугачева, потом – в войсках императрицы. У того, кто побеждает. Человек же хочет спастись…» – «Как Швабрин?» – «Ну ладно, проехали…»)
«Капитанская дочка» – эталонное произведение, и писатели других эпох, обращаясь к нашей истории, не могут не оглядываться на него, даже если хотят оспорить идеи, лежащие в его основе. Сравнение может многое прояснить. Стоит обратиться в 8-м классе к повести Л. Толстого «Хаджи-Мурат», не для подробного изучения, а для беседы на сдвоенном уроке внеклассного чтения.
После сообщения об исторической основе перейдем к главному.
Что общего между двумя повестями? Идут военные действия, в них вовлечено и мирное население. Есть герой, который хочет спасти своих близких. Противоборствующие стороны изображены на разных уровнях: есть сцены, в которых появляются те, кто возглавляет борьбу (здесь – Шамиль и Николай I), есть их окружение и рядовые участники противостояния. В обеих повестях приводятся письма, предписания, приказы командования, либо неразумные, либо неисполнимые, и лживые реляции. В обеих есть верные слуги, готовые жизнь отдать за своего господина (а в повести Толстого – и погибающие вместе с ним). Любимая песня Хаджи-Мурата о смерти и кровной мести заставляет вспомнить исполняемую пугачевцами песню о виселице, вызвавшую «пиитический ужас» в душе Петруши Гринева, а тавлинская сказка о пойманном людьми соколе, вернувшемся потом в горы к своим, но в путах с бубенцами, – калмыцкую сказку о вороне и орле, которую рассказал Пугачев. И даже окровавленная отрубленная голова героя в финале есть и в повести Пушкина, и в повести Толстого.
Что принципиально отличает «Хаджи-Мурата» от «Капитанской дочки»? Другой взгляд на людей, на мотивы их поведения – жесткий, беспощадный взгляд позднего Толстого. Никакой высокой цели у воюющих нет – есть привычные, рутинные действия, приводящие к бессмысленной гибели множества людей с обеих сторон, есть соображения карьерные, честолюбивые, есть поступки, продиктованные местью и коварством… Вопрос, как поступить честно и справедливо, не стоит ни перед кем из участников кровавых событий. И вполне полемически по отношению к «Капитанской дочке» изображены правители – русский царь Николай I и имам Шамиль. Существенно, что вместо благородного и несколько простодушного участника событий, рассказывающего о своих встречах с предводителем восставших и передающего рассказ не менее благородной и сердечной героини о встрече с императрицей, в «Хаджи-Мурате» берет слово всеведущий автор. Ему известны потаенные желания и мысли царя и имама, он с видимой бесстрастностью, за которой легко различить отвращение, рассказывает об их сластолюбии, самовлюбленности, жестокости и беспощадности к людям, судьбы которых находятся в их власти. Здесь нет места милосердию. Шамиль грозит юному Юсуфу, сыну Хаджи-Мурата, что отрубит ему голову, а потом, «пожалев», обещает не убить его, а выколоть ему глаза. Воронцов просит передать Хаджи-Мурату, что «государь так же милостив, как и могуществен», и следует ожидать «милостивого решения… повелителя» – а через несколько страниц мы читаем, что Николай I приговаривает польского студента к двенадцати тысячам шпицрутенов и что «ему приятно было быть неумолимо жестоким». Вследствие предписания Николая «тревожить Чечню» и был совершен набег и разорен аул. Описание последствий этого набега дети признают одним из самых сильных, страшных, потрясших их мест повести. (Правда, восприятие, как показывает практика, могут запутать ложные историко-политические представления. Было так, что, даже прочитав о чувствах, которые испытали чеченцы, увидев убитого ребенка, загаженные мечеть и фонтан, сожженные ульи с пчелами: «Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ», восьмиклассники на вопрос, кто все это сделал, отвечали: «Шамиль».)
Место сказки, воплощения мечты о человечности, занимает страшный, беспощадный рассказ о том, на какое зло способен человек.
Полемическое обращение к «Капитанской дочке» можно увидеть и в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина. В частности, есть прямые отсылки к повести в «Истории одного города». В главе «О корени происхождения глуповцев» князь, которого головотяпы, не умевшие жить по своей воле и сами пожелавшие себе кабалы, просят «володеть»[142] ими, объявляет свои правила: «И тех из вас, которым ни до чего дела нет, я буду миловать; прочих же всех – казнить»[143]. Как тут не вспомнить великодушное решение Пугачева, выслушавшего твердый отказ Петруши Гринева перейти на сторону восставших: «Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь»[144]. Здесь же звучит песня «Не шуми, мати зеленая дубравушка!», памятная по «Капитанской дочке», только поют ее не удалые казацкие старшины, только что принявшие на военном совете дерзкое решение идти на Оренбург, а плачущие покорные головотяпы.
Но еще интереснее сравнить пушкинскую повесть со «сказками для детей изрядного возраста», написанными Щедриным в 80‑е годы. Прямых отсылок здесь нет (разве что, по контрасту с заветом старого пескаря пескарю премудрому «пуще всего беречься уды», вспомнится напутствие старого Гринева Петруше «беречь честь
