Эра воды - Станислав Михайлов

Это я знал и без нее. Профессор Марков любил вворачивать русские поговорки. Было у него еще про бабушку в день Юрия Гагарина, первого орбитальщика, но я забыл, как там дословно и в чем прикол, поэтому не рискнул рассмешить Катю еще больше. Вместо этого указал на вращающуюся модель озелененного Марса:

— Вы хотите это реанимировать? Этот проект?

И только тут я догадался. Все же очевидно, шито белыми нитками. О, я дурак… И меня прорвало, я заговорил быстро и горячо:

— Вы поэтому прячете мое открытие? Чтобы не знали о цивилизации древнего Марса? Но это же преступление! Даже только сокрытие знаний — преступление! А если вам удастся начать преобразование, вы же уничтожите все! Все следы, что там от них осталось, дома, храмы, кладбища, это сейчас под песком и подо льдом…

— Пол, успокойтесь, — ее теплая, чуть влажная ладонь легла на мою руку и осталась на ней. От неожиданности я замолчал. Сердце заколотилось как безумное, и не знаю, от чего сильнее, от возмущения недопустимым, страшным преступлением против Человечества, или от прикосновения ее кожи к моей. Я молчал, захлебываясь судорожными глотками воздуха, а Катя смотрела на меня ласково и держала за руку. Наконец, удалось прийти в себя.

— Ну, вот и хорошо, — она улыбнулась. — Вам не говорили женщины? Вы очень эмоциональны. Но дослушайте меня до конца, хорошо?

Катя отпустила мою руку. Не знаю, легче мне от этого стало или наоборот, но, по крайней мере, я смог дышать ровнее.

— Проект преобразования Марса изменился. Новая редакция будет представлена в Совет завтра. Это станет неожиданностью. Оппоненты не готовы. Натуралисты не успеют повлиять на ход дела. Главный наш козырь в том, что преобразование несет в себе не только разрушение. Мы строим еще один живой мир. Так было всегда, когда люди приходили в новые места, что-то исчезало, что-то варварски истреблялось, но на этом месте возникало другое, может быть, и не более ценное, чем потерянное, но кто скажет, что менее ценное? И более близкое нам, нынешним людям.

Я попытался было открыть рот, но она приложила палец к моим губам, и я онемел.

— Будьте послушным мальчиком, доктор Пол, позвольте мне закончить, потом можете возражать. Знаете ли вы, что больше всего тормозит исследования на Марсе? Почему мы до сих пор ковыряемся в нескольких десятках закрытых городков и станций? Я вам отвечу. Марс непригоден для нас. Мы тратим время и силы на защиту от него. Чего же плохого в том, чтобы вернуть планету к жизни? Мы законсервируем все найденные организмы, все эти тринадцать видов, чудом уцелевшие в здешних жестоких условиях, создадим купольные резервации. Пусть их изучают неизмененными. А остальные, да, приспособятся или погибнут. Так ли это страшно, Пол, если вдуматься? И главное, скажите мне, представьте и скажите, что предпочли бы древние жители этой планеты? Чтобы мы оставили их могилы в покое или дали их земле новую жизнь? Как вы думаете, Пол?

«Ого, — подумал я, — а ты тоже краснеешь, Катя, правда, совсем чуть-чуть…»

— Не знаю, — ответил я вслух. — Мало ли, какие у них были традиции, религия…

— Пол, это все чушь! Вы же видели лицо, вам снилась эта женщина! — Катины глаза сверкнули. — Вы знаете, чего бы она хотела.

— Но подождите, мне не женщина снилась, а камень, статуя, ну, барельеф, сделанное из камня лицо… — попытался вывернуться я, но уже понимал, что она права. Иррационально, необъяснимо, но я был совершенно уверен, как в том, что лицо в стене овального грота принадлежало женщине, так и в том, что она хотела бы воскрешения. И своего личного, и всего ее мира. Только вот надо ли это нам? В состоянии ли мы понять, к чему может привести такое воскрешение?

Мне стало холодно, но я отбросил эту тень и решил говорить о практической стороне:

— Вы правы, освоение планеты пойдет намного быстрее, если сделать ее пригодной для жизни. Мы не повредим археологические остатки, когда растопим лед, мы только расконсервируем их и сделаем более доступными. Что-то потеряется, но зато многое найдется. Не знаю, что хуже. Наверное, глупо сидеть возле закрытого ларца, терзаясь любопытством и, одновременно, боясь потревожить пыль в замочной скважине. Но глупо и рушить стены здания, пытаясь добраться до этого сундука. Как бы не оказалось, что они ценнее, чем то, что в нем хранится.

Катя кивнула:

— Вечный выбор, Пол. Сохранять или использовать. Делать новое или держаться за старое. А как будет лучше людям? Что вы думаете?

Мне вспомнился вид из ее кабинета. Окно, за которым по морю катились волны, наваливаясь на подошву древнего ударного кратера, гребень и склоны которого поросли лесом. Уверен, месяц назад ответил бы иначе. Может быть, даже пару недель назад, до этой оранжереи, так сблизившей меня с Землей.

— Я с вами, Катя. — Ответил я.

И добавил через силу, короткими фразами выдавливая из себя слова и ничего не видя перед собой. Глаза застил туман, в ушах стучало:

— Не потому, что вы мне нравитесь, как женщина, хотя это так. Я думаю, вы правы. Марс надо изменить. Они хотели бы этого. Чтобы мы вернули Землю. То есть Марс. То есть Землю на Марс… И людям было бы лучше… Быть вместе с этим, и на Марсе, как дома…

Слов не хватало, они начали путаться. Катастрофически заплетался язык, в глазах совсем потемнело. Возможно, от того, что они закрылись.

Я почувствовал ее губы. Не в награду за согласие, надеюсь, не в награду.

И мы нарушили инструкцию, прямо там, в оранжерее, прикрытые от систем наблюдения мобильным экраном. Инструкцию, запрещающую снимать гермокостюм вне зоны двойной защиты.

Моя женщина — суперагент, лидер-инспектор КК, большая шишка, не знаю, гордиться или смеяться. Но у нас общий взгляд на вещи, это прекрасно. И, как бы там ни было, уж мне-то не показалось, уж я-то влюбился в нее по-настоящему и с первого взгляда, при первом же звуке ее голоса. Почему бы не поверить, что также было и у нее?

Пребывание на марсианской базе Контроля затянулось еще на неделю. Мне предоставили полную свободу, возможность общаться с кем угодно. Мэгги несколько часов подряд, до хрипоты, расспрашивала о приключениях в пещерах. Жак изредка вворачивал вопросы, в основном касающиеся микроклимата. Он отделался от очков и, конечно, не стал огромным блондином, но помолодел лет на двадцать. Любовь — страшная сила даже для ученых сморчков, особенно если подкреплена современными технологиями обновления организма.

Звонил Марков. Вести о моих похождениях докатились и до Ганимеда. Я боялся и, признаться, все-таки ждал звонка от Жанки, но его не последовало.

Только двух тем я избегал, не упоминая их даже в разговорах с друзьями: «длиннохвостая кошка Сильвии» пока оставалась нашей маленькой тайной, и, разумеется, барельеф.

Катя хмыкнула, когда я высказал озабоченность по поводу спасателей, мол, захотят ли они молчать.

— Думаешь, они обычные спасатели? — Катя снова и снова заставляла меня краснеть, ужасная какая-то традиция. — Сильвия была ведущим группы, она эксперт в одной из служб Контроля. У нее есть определенные способности, которыми трудно управлять, но они бывают полезны. А Надир на самом деле ее муж. Да вы еще поболтаете, я тебя уверяю, все обсудите, посмеетесь и поохаете, ведь для них это тоже было не рядовое приключение.

— Ну… А Роб? — пошутил я. — Он тоже подсадная утка?

— Роб? — улыбнулась Катя, сделала драматическую паузу и вдруг позвала. — Роб!

Дверь распахнулась, и появился мой робот.

— Да, Катя. К твоим услугам, Пол — он замер в двух шагах, белый и красивый, как раньше.

— Юн Хо поработал над ним и обещал кой-чему тебя научить, когда будет время. Роб останется с тобой. Тебе ведь нужен универсальный робот?

Она импровизировала или подготовилась заранее? Я опешил, а когда пришел в себя, поцеловал ее в щеку и бросился к роботу, ощупал его гладкие бока. Модуль «С» оказался на месте. Не думаю, что они полезли под завал, он так и останется лежать там. Поставили новый модуль. Под сердцем неприятно защемило, но я отодвинул ощущение.

В любом случае, она у меня умница. С ней легко и интересно. Понимает с полуслова, или даже с полувзгляда, с полувздоха. Интересно, их этому учат или у нее врожденное? И сколько таких, как я… Или нет? Вдруг я для нее особенный, «именно тот, который»… Вдруг это потому, что мы так подходим друг другу? Я не спрашивал, она не говорила. И не спрошу.

Мы договорились попридержать информацию об открытиях еще месяц-другой, а тем временем заняться раскопками самостоятельно, благо квалифицированные кадры у Контроля есть. Время не терялось даром, к овальному залу с барельефом давно проложили широкий тоннель, удобный и надежный. С поверхностью он соединялся шахтой, пробитой всего метрах в трехстах южнее, если смотреть по поверхности Марса.

Под землей пока побывали только роботы. Внимательный анализ данных сканирования показал, что из зала, возможно, был еще один выход, который когда-то замуровали. Роботы освободили ото льда стены, гладко полированные марсианскими руками или механизмами многие тысячелетия назад. Освободили и то, что я принял за фрагмент барельефа. Это оказался не фрагмент. Только лицо, словно выдавленное, выпирало из стены, больше ничего, ни тела, ни орнамента, ни стилизованных растений, каких-нибудь завитушек, ничего такого, что можно было бы ожидать.