Собрание сочинений. Т. 1 - Саша Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГАРМОНИЯ*
(«Направо в обрыве чернели стволы…»)
Направо в обрыве чернели стволыГигантских развесистых сосен,И был одуряющий запах смолы,Как зной неподвижный, несносен.
Зеленые искры светящих жуковНосились мистическим роем,И в городе дальнем ряды огоньковГорели вечерним покоем.
Под соснами было зловеще темно,И выпи аукали дружно.Не здесь ли в лесу бесконечно давноБыл Ивик убит безоружный?..
Шли люди — их лица закутала тьма,Но речи отчетливы были:«Вы знали ли Шляпкиных»? — «Как же, весьма —Они у нас летом гостили».
«Как ваша работа»? — «Идет, — ничего,Читаю Роберта Овена».«Во вторник пойдем в семинар?» — «Для чего?»«Орлов — референт». — «Непременно».
«Что пишет Кадушкин?» — «Женился, здоров,И предан партийной работе».Молчанье. Затихла мелодия слов,И выпь рассмеялась в болоте.
<1908>СЕВЕРНАЯ ЛИРИКА*
Танец диких у костров.Пламя цепенеет,Вяло лижет вязки дровИ в тумане рдеет.
Стынут белые рядыТелеграфных нитей.Все следочки, да следыУ казенных питей.
Горе! Малый весь дрожит,Бьет рукой о донце…В пелене, как сыр, сквозитРозовое солнце…
Пар от окон, стен и крыш,Мерзлые решетки.Воздух — сталь, Нева — Иртыш.Комнату и водки!
Лопнет в градуснике ртуть,Или лопнут скулы,Тяжелей и гуще муть,Холод злей акулы.
Замерзаю, как осел.Эй, извозчик! Живо,В Ботанический пошел!Понеслись на диво…
Еду пальмы посмотретьИ обнять бананы.Еду душу отогретьВ солнечные страны.
Эскимосы и костры!Стужа сердце гложет —Час тропической жарыТолько и поможет.
<1909>КАРНАВАЛ В ГЕЙДЕЛЬБЕРГЕ*
Город спятил. Людям надоели Платья серых будней — пиджаки. Люди тряпки пестрые надели, Люди все сегодня — дураки.
Умничать никто не хочет больше,Так приятно быть самим собой…Вот костюм кичливой старой Польши,Вот бродяги шествуют гурьбой.
Глупый Михель с пышною супругой Семенит и машет колпаком, Белый клоун надрывается белугой И грозит кому-то кулаком.
Ни проехать, ни пройти,Засыпают конфетти. Щиплют пухленьких жеманниц.
Нет манер, хоть прочь рубаху!Дамы бьют мужчин с размаху, День во власти шумных пьяниц.
Над толпою — серпантин,Сетью пестрых паутин, Перевился и трепещет.
Треск хлопушек, свист и вой,Словно бешеный прибой, Рвется в воздухе и плещет.
Идут, обнявшись, смеясь и толкаясь,В открытые настежь пивные.Идут, как братья, шутя и ругаясь,И все такие смешные…
Смех людей соединил, Каждый пел и каждый пил, Каждый делался ребенком.
Вон судья навеселе Пляшет джигу на столе, Вон купец пищит котенком.
Хор студентов свеж и волен —Слава сильным голосам!Город счастлив и доволен,Льется пиво по столам…
Ходят кельнерши в нарядах —Та матросом, та пажом,Страсть и дерзость в томных взглядах.«Помани и… обожжем!»
Пусть завтра опять наступают будни, Пусть люди наденут опять пиджаки, И будут спать еще непробудней — Сегодня мы все — дураки…
Братья! Женщины не щепки —Губы жарки, ласки крепки, Как венгерское вино.
Пейте, лейте, прочь жеманство!Завтра трезвость, нынче пьянство… Руки вместе — и на дно!
<1909>ИЗ «ШМЕЦКИХ» ВОСПОМИНАНИЙ*
Посв. А. Григорьеву
У берега моря кофейня. Как вкусен густой шоколад!Лиловая жирная дама глядит у воды на закат.
— Мадам, отодвиньтесь немножко! Подвиньте ваш грузный баркас.Вы задом заставили солнце, — а солнце прекраснее вас…
Сосед мой краснеет, как клюква, и смотрит сконфуженно вбок.— Не бойся! Она не услышит: в ушах ее ватный клочок.
По тихой веранде гуляет лишь ветер да пара щенят,Закатные волны вскипают, шипят и любовно звенят.
Весь запад в пунцовых пионах, и тени играют с песком,А воздух вливается в ноздри тягучим парным молоком.
— Михайлович, дай папироску! — Прекрасно сидеть в темноте,Не думать и чувствовать тихо, как краски растут в высоте.
О, море верней валерьяна врачует от скорби и зла…Фонарщик зажег уже звезды, и грузная дама ушла.
Над самой водою далеко, как сонный усталый глазок,Садится в шипящее море цветной, огневой ободок.
До трех просчитать не успели, он вздрогнул и тихо нырнул,А с моря уже доносился ночной нарастающий гул…
<1909> Шмецке — вблизи ГунгербургаУЛИЦА В ЮЖНО-ГЕРМАНСКОМ ГОРОДЕ*
Звонки бирюзовых веселых трамваев.Фланеры-туристы, поток горожан…Как яркие перья цветных попугаев,Уборы студентов. А воздух так пьян!
Прекрасные люди! Ни брани, ни давки.Узнайте: кто герцог и кто маникюр?А как восхитительны книжные лавки,Какие гирлянды из книг и гравюр!
В обложках малиновых, желтых, лиловыхЦветут, как на грядках, в зеркальном окне…Сильнее колбасных, сильнее фруктовыхКультурное сердце пленяют оне.
Прилично и сдержанно умные таксыФлиртуют носами у низких витрин,А Фриды и Францы, и Минны, и МаксыПленяют друг друга жантильностью мин.
Жара. У «Perkeo» открылись окошки.Отрадно сидеть в холодке и смотреть:Вон цуг корпорантов. За дрожками дрожки…Поют и хохочут. Как пьяным не петь!
Свежи и дородны, глупы, как кентавры.Проехали. Солнце горит на домах.Зеленые кадки и пыльные лаврыСлились и кружатся в ленивых глазах.
Свист школьников, хохот и пьяные хоры,Звонки, восклицания, топот подков.Довольно! В трамвай — и к подъему на горы.………………………………………………………..О, сила пространства! О, сны облаков!
<1910>ТЕАТР*
В жизни так мало красивых минут,В жизни так много безверья и черной работы.Мысли о прошлом морщины на бледные лица кладут,Мысли о будущем полны свинцовой заботы,А настоящего — нет… Так между двух береговБьемся без смеха, без счастья, надежд и богов…
И вот, порою, Чтоб вспомнить, что мы еще живы, Чужою игрою Спешим угрюмое сердце отвлечь… Пусть снова встанут Миражи счастья с красивой тоскою, Пусть нас обманут, Что в замке смерти живет красота. Нам «Синие птицы» И «Вечные сказки» — желанные гостьи, Пускай — небылицы, В них наши забытые слезы дрожат.
У барьера много серых, некрасивых, бледных лиц,Но в глазах у них, как искры, бьются крылья синих птиц.Вот опять открылось небо — голубое полотно…О, по цвету голубому стосковались мы давно,И не меньше стосковались по ликующим словам,По свободным, смелым жестам, по несбыточным мечтам!
Дома стены, только стены, Дома жутко и темно, Там, не зная перемены, Повторяешь: «все равно…»
Все равно? О, так ли? Трудно искры в сердце затоптать,Трудно жить и знать, и видеть, но не верить, но не ждать,И играть тупую драму, покорившись, как овца,Без огня и вдохновенья, без начала и конца…
И вот, порою, Чтоб вспомнить, что мы еще живы, Чужою игрою Спешим угрюмое сердце отвлечь.
<1908><ДОПОЛНЕНИЯ ИЗ ИЗДАНИЯ 1922 ГОДА>
