Дорогая Эмми Блю - Лиа Луис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привеееееееееет, Эмсиииии!
– Привет, Том, – я стряхиваю его тяжёлую руку. Он неуклюже опирается на барную стойку и ухмыляется мне.
– Как оно всё?
– Нормально, – я киваю.
– Хочешь купить напиток?
– Да, – я вновь киваю. – Натанцевался?
Он гогочет, запрокинув назад голову, демонстрируя белые зубы и широкие раздутые ноздри. Он во вкусе Рози. Квадратная челюсть, борода, громкий голос. В клубах такие ведут себя развязно и дерзко, но всё это куда-то девается, когда вы приводите его домой и приходит время лечь в постель.
– Пока да. Угостить тебя чуточку? – он пытается изобразить шотландский акцент.
– У меня уже есть, спасибо, – говорю я и поднимаю вверх высокий пенящийся стакан, который только что поставил передо мной бармен. Том смеётся, толкает меня плечом.
– Я вижу, Эмси. Я имел в виду: купить тебе ещё?
Я мотаю головой.
– Нет, нет, спасибо.
– Как хочешь, – он вновь прижимается к барной стойке, я оборачиваюсь, сжав в руке напиток, и замираю, потому что Лукас и Мари целуются. Мягко. Нежно. Медленно. Закрыв глаза. Чуть соприкасаясь языками. Он «терпеть не может», когда целуются на публике. Он всегда говорил, что терпеть этого не может. Но вот, пожалуйста, целуются, сплетаются языками, не стыдясь, не смущаясь, в баре, полном незнакомцев. Элиот поворачивается ко мне, и я не успеваю вовремя отвести взгляд, и он видит, как я на них смотрю. Он натягивает улыбку, робкую, почти печальную, и вновь пьёт. Господи, как будто он всё понимает и ему меня жаль. Неужели он знает? И если да, знает ли Лукас? Нет. Нет, конечно же нет.
– Ну, что скажешь, мм? – мне на плечо снова ложится рука Тома, горячая и тяжёлая. – Подружка жениха, эмм… Эммси, и я. Его д-друг.
Я отступаю в сторону, но от него никуда не деться, поэтому я наклоняюсь вбок, чтобы не чувствовать его горячего сбивчивого дыхания. Я стараюсь глубоко дышать, стараюсь успокоиться, чтобы сердце не колотилось так сильно. Потому что он просто пьян. И это просто Том. Это друг Лукаса Том из Лондона. Он постоянно приходит на вечеринки к Моро уже много лет. Дружелюбный, весёлый, пошлый Том. Всегда слишком громкий, слишком неуклюжий, когда напьётся. Большой и глупый Том. Только и всего. Нечего бояться.
– Я… да, д-для меня большая честь, – мямлю я.
– Для меня тоже, малышка, для меня тоже. Я, к-конечно, хотел быть шафером, да, но правда, ты и я… – его тяжёлые веки закрываются. – Вы же типа семья, ты же в курсе? Он тебя об-божает, и это… это о чём-то говорит.
– И я его обожаю, – говорю я, пытаясь вырваться, но безуспешно.
– Что? – кричит он мне в ухо.
– Я сказала: и я его обожаю! – воплю я. Его дыхание обжигает, рука давит на меня своей тяжестью, и я начинаю потеть, начинаю задыхаться.
– Его нельзя не об-божать, – он крепче прижимает меня к себе и кричит на весь бар: – Да? Да, Люк? Скажи, малыш? Мы тебя любим!
Он так орёт, что, даже несмотря на грохочущую музыку, люди отрываются от того, чем занимаются, и глазеют на нас. И все, кто сидит в нашей кабинке, тоже глазеют, как он одной рукой обнимает меня, другой размахивает в воздухе. Все: Лукас и Мари, Элиот и Ана, даже Люсиль и мистер Одеколон. Лицо Лукаса расплывается в улыбке, он поднимает большой палец вверх.
– Люблю тебя, Том! – кричит он.
Осмелев от этих слов, Том прижимается вспотевшей щетинистой щекой к моей щеке. Я чувствую его горячее дыхание, запах его кожи, пропитанной лосьоном после бритья. Паника. Она поднимается во мне, как вода в шланге. Я отстраняюсь от Тома.
– Иди сюда, ты, – он беззаботно смеётся, вновь неловко притягивает меня ближе, и вот оно. Жаркий, первобытный страх, стук сердца в ушах, в горле, покалывание в руках и ногах. Я пытаюсь уклониться от его объятий, словно от летящего в меня диска.
– Не надо, – говорю я и чувствую, как все смотрят на меня. Музыка слишком громкая, воздух слишком пропитан алкоголем и запахом тел других людей. Он усмехается, как будто это игра, и, когда я пытаюсь пройти к своей кабинке, выставляет руку, удерживая меня между собой и сияющим баром.
– Ну ты чего, Эмси? Иди сюда, пообщаемся. Ты же знаешь, что все говорят. Ты подружка, я…
Я не успеваю подумать. Мои инстинкты, мой страх, моя паника действуют за меня. Когда он вновь приближается ко мне, я толкаю его. Я выставляю вперёд обе руки, в одной из которых зажат лимонад, и толкаю Тома в твердую широкую грудь. Он спотыкается, хватаясь за стойку, чтобы не упасть, и роняет на пол несколько напитков. Его рука сжимает перекладину, костяшки пальцев белеют, и двое незнакомцев помогают ему подняться на ноги. Том разъярён. Его глаза вот-вот выкатятся из орбит, рот разинут. Он не может поверить в то, что сейчас произошло. Он в полном шоке от моей реакции. Я едва дышу, в висках стучит кровь.
– Я… я же… я тебя просила не… – бормочу я, но мой голос тонет в музыке, и я вижу, что за моей спиной стоит Элиот, нахмурив брови.
– Эмми?
– Какого хрена? – Том делает шаг вперёд. Элиот кладёт руку ему на грудь.
– Чувак, иди за столик, окей?
– Она меня толкнула, блин, ты видел?
Я больше не могу всё это слушать. Не могу стоять здесь, понимая, что меня видели. Что нас видел Лукас. Видела Ана. Видели Элиот и Мари. Так много людей меня видели, и значит, мои друзья тоже, и я не могу заставить себя повернуться и посмотреть на них, потому ухожу – очень быстро, почти убегаю. Налетаю на дверь, которую хочу открыть, но она на замке, и какая-то женщина касается моей руки.
– Вы в порядке? – спрашивает она, и я ничего не отвечаю, рвусь наружу, на улицу.
Зачем он это сделал? Почему он не услышал меня? Я ведь его просила. У меня не было выбора. Я даже не помню, когда вышла из-под контроля, но, кажется, всё дело было в его руке. Его рука, часы на запястье, невозможность вырваться, горячее дыхание, потная кожа. Я вновь вернулась туда. В тот кабинет, в котором грубая, потная рука Роберта Моргана сжимала моё бедро, его пальцы пробирались мне под трусики, его жаркий шёпот эхом отдавался у меня в ушах. «Ну, давай, Эммелина. Ты же думала об этом, правда? Думала? Я
