Из смерти в жизнь - Олаф Степлдон

это помню!) пережил странное, поразительное чувство, давно списанное на игру воображения, но незабываемое. Твои глаза представились мне окнами, и занавески на них раздвинулись, открыв на миг широкое, нежданное и неведомое пространство: затемненное расстоянием, но вполне определенное видение нашего общего будущего. Я, конечно, не мог рассмотреть его отчетливо, ведь зрелище мелькнуло лишь на миг, а я был глупым мальчишкой. Но я увидел, или так мне показалось, то, что теперь узнаю во всей нашей жизни, что так долго росло и только в последние годы начало расцветать. Сегодня волосы наши седеют, на лицах – след прожитых лет. Но цветы раскрылись. И странно, что я видел каждый цветок еще до того, как было посеяно семя.

Фантазии, чистые фантазии? Возможно! Но, когда мы думаем о времени и о вечности, разум мутится. Самые тонкие вопросы, на какие мы способны, оказываются сформулированы неправильно, ведь они – только трепыхание крылышек еще неоперившегося человеческого разума.

Первый акт творения, взорвавший космос к бытию, был – или не был (или то и другое сразу) – в вечной со-реальности с сегодня и с последним слабеющим теплом последней умирающей звезды.

Глава 5. Будущее Человека

Духу человеческому открывается видение. – Он пытается вспомнить видение. – Огромность и ужас. – Мотылек вылупляется из куколки. – Шесть человеческих миров. – Конец Человека

Духу человеческому открывается видение

Колокола! Колокола звонят о победе. Они пробуждают благодарность в каждом сердце и радость – во многих, а в некоторых – жесткую память о прошлых обещаниях, так и не исполненных до сих пор. И кое-кто в нестерпимом конфликте надежд и недобрых предчувствий охвачен молчанием. Они-то, и только они, в глазах смятенного духа человеческого обращены к стене тумана.

Равнодушный к колоколам и трубам, к парадам, знаменам и торжествам, дух человеческий смотрит в пелену будущего с надеждой и новыми опасениями. Он всеми своими глазами тщится пронзить непроницаемый туман. Он так сосредоточен на пелене будущего, что настоящее незамеченным проносится мимо него.

Он впадает в странный транс. На долгое мгновенье, пролегшее между двумя ударами полкового барабана, он был вырван из времени в вечность и вновь обрушился в гребень волны настоящего, обогатившись великим переживанием. Между двумя рыками трубы дух человеческий увидел все эры будущего, собственную старость и смерть. Увидел он и жизни тысячи миров, и смертный срок космоса. Он увидел Дух – истинный Дух, достигший наконец полного роста, но искалеченный, ощупью отыскивающий путь к Темной незнакомке. Но отдалась ли та своему возлюбленному, дух человеческий не узнал.

Он пытается вспомнить видение

Колокола все звонят. Толпы столицы ликуют. Но дух человеческий забыл о них, погрузившись в блекнущие воспоминания об этом великом мгновении.

Что сталось с ним? Если бы вспомнить пропавшее видение! Он помнит только, что в нем открылась огромность, непостижимая для человека: огромность одновременно (как незначительны, как досадно пусты эти стертые слова!) ужаснейшая и прекраснейшая неподвластным человеческому воображению образом. И в объятиях этого видения, подобно клетке в живом теле, подобно слову в великой песне, дрожью струны в огромном оркестре, мгновеньем бытия, давно забытого и вечного, жила и умирала наша вселенная пространства и времени, галактик со множеством миров, со множеством разнообразных духов. Леденея и отчаиваясь при смутных воспоминаниях об этой огромности, дух человеческий все же стремится нырнуть в нее, напиться ею, как олень водами ручья. Ведь эта громада, непостижимо чужая, в то же время (каким образом?) странно знакома и даже близка ему. И тот миг на отдаленнейшей вершине бытия был в то же время (но как, как такое могло быть?) потрясающим возвращением домой.

Отдаленнейшая вершина бытия? Нет! Дух человеческий, воспроизводя свои воспоминания будущего, признает, что не побывал на ней, потому что даже в тот душераздирающий миг над ним нависал недостижимый Чужак. Не к вершине унесло его видение, а к нижнему отрогу подножия. В далекой высоте, в облаках, скорее угаданный, чем увиденный, высился грозный пик, недостижимый ни для кого, даже для духа человеческого. И необъяснимо прекрасный. А далеко внизу, среди расщелин и горных лесов, на широких равнинах, ниточкой протекал ручей, один из множества, различимых сквозь дымку. И в том малом ручейке, в одном из множества, дух человеческий признал родную вселенную пространства и времени с галактиками многих миров.

Для нас, с нашим малым и краткосрочным опытом, вселенная полна жизни и перемен, но, видимая с подножия вечности, она была неподвижной и завершенной, а все ее эпохи присутствовали в ней одновременно.

Желая разглядеть вселенную вблизи, дух человеческий парил над ней орлом. Пребывая над нашей вселенной, он подробнее видел каждую излучину реки времени, от ее истока в вечности до застойного болота вечной неизменности.

Огромность и ужас

Все это он увидел в одно огромное мгновенье. А теперь, снова рухнув во время, уносимый волной настоящего, он жадно и неумело пытается восстановить минувшее видение. Он смутно вспоминает, что на одной быстрине посреди потока видел, как рябь на воде, собственную жизнь во времени. Там, полуувиденное-полуугаданое, лежало его пробуждение в отце Адаме. И там же была его смерть. А между ними лежали века, для нас – прошлые или будущие. Там блестел рябью золотой век его детства, здесь – эра пророков, дальше – прогресс науки. А еще он видел – видел так, как человек на смертном одре вспоминает случай из детства, – момент истории, который мы зовем настоящим. В нем звонили колокола победы. В нем, или мигом раньше, кормовой стрелок некоего самолета ощутил поцелуй мотылька. Здесь погибла неизвестная святая одного города, и она же метнулась к блаженству. Сегодня, после мгновенья вечности, как странно было духу вспоминать, что еще недавно этот настоящий момент мнился ему вершиной пути человека, если не всего космоса! Отыскивая в меркнущей памяти вечный взгляд, он не сомневался больше, что на деле все совсем иначе. Тот миг, что для нас – настоящее, увы, вовсе не миг рождения из куколки завершенного мотылька. Наша борьба – всего лишь родовая схватка, одна из многих. Память о вечности ясно говорила ему, что впереди еще долгие века, в которых будет зреть и рождаться имаго.

Роясь в памяти в поисках тех времен, что для нас – будущее, дух человеческий видит только общие очертания истории. О том крошечном отрезке, который более всего заботит нас, а сейчас и его, и о том, что ожидает ныне живущих, он почти ничего не помнит. Даже ближайшие несколько веков видятся лишь темным и обманчивым образом. Так продолжителен весь срок его жизни, что