Листопад - Николай Лохматов

3

Сильный грохот машин растолкал тишину Черного озера. С топорами в руках рассыпались люди, затрещал тальник, вспыхнули костры.

Вслед за топорами в ход пошли лопаты. Колхозники раскапывали снег до самой земли, расчищали площадки.

Из леса выполз экскаватор. Ощупывая гусеницами дорогу, он осторожно подполз к берегу, деловито наклонился над озером.

За первым экскаватором из-за деревьев показался второй. Они обошли Черное озеро и, повернувшись к воде, замерли. На поляну с ревом вырвалась колонна самосвалов. Из кабины передней машины выскочил Дымарев и, заталкивая на ходу пустой рукав в карман, скомандовал:

- А ну, ребята, покажем, на что годимся!

Экскаваторы, ударившись железными носами в мерзлую почву, проломили ее с хрустом и зачерпнули до краев ковшом черный торф. Одна за другой машины уходили в лес по скользкой ледяной дороге.

В самый разгар работы на Черное озеро пришел Буравлев. Молча следил, как экскаватор вгрызался железными челюстями в болотистую почву и как люди откидывали лопатами снег. Груженые самосвалы отвозили торф и вскоре возвращались порожняком.

Увидев Дымарева, Буравлев спустился с крутого берега и по расчищенной площадке пошел ему навстречу.

- Ну как, Андрей Николаевич, воюешь?

- Воюю. Вот бы сейчас сюда Маковеева. Было бы...

- Что-то я тебе хотел сказать... Да, с тебя причитается. Смотри, как добычу развернули.

- За мной не пропадет. Не дичись, приходи вечерком, отметим.

Буравлев сделал вид, что не расслышал его последних слов, наклонился, выдернул из-под снега пучок мха и протянул его Дымареву.

- Вот, полюбуйся, - сказал он, улыбаясь одними глазами. - По-ученому он величается сфагнумом. Слабое, ничем не примечательное растение. А дела творит ой-ой-ой, какие! Возьмем, к примеру, Касьянов брод. Это болото когда-то было озером: чистым, прозрачным. В нем водилась рыба. А вот окружил его этот сфагнум - и нет ни рыбы, ни озера. И здесь случилось бы так же. Воды-то совсем мало осталось. Все топь. - И, кивнув на машины, спросил: - Откуда их столько набрал?

- Ручьев помог. Понравилась ему эта затея. Если бы, говорит, пошуровать все окружающие нас озера да болота, то-де, пожалуй, наши поля стали бы, может, не хуже, чем там, на Кубани...

- Не каждое лесничество пойдет на такое, - заметил Буравлев. - В каждом болоте заложен скрытый капитал. И запросто так не отдадут.

- А как же ты?

- Я - другая песня. Лесу водоем нужен. А кто его чистить будет?

- Все ясно. Выходит: кто кого обшлепает. Как бы Маковеев запрет не наложил. Молодой, а вредный, чертяка. И смотрит-то на нас как-то не по-современному. Сразу потребует куш, будто хозяйчик, а не государственный человек.

- А ты не бойся, знай свое дело. Чем раньше кончишь, тем для тебя лучше.

- Ручьев обещал еще машин подослать. Он вроде наши поля опытным участком сделать хочет. Удастся - всему району будет примор. Тогда и не сдобровать нашему Касьянову броду... Анекдот...

Буравлев пытливо смотрел на Дымарева. В его взгляде была щедрая гордость человека, обладающего несметными сокровищами.

Сергей Иванович взял комочек черной земли, подержал в сжатой ладони и растер в пальцах.

- Как масло, - заметил он. - Урожай будет отменный. Только не пожгите его. А то все труды прахом пойдут.

- До посева еще далеко. Выветрится, выжарится солнцем и будет в самый раз. Мы в этом деле ученые... Анекдот...

Взяв у паренька небольшой ломик, Буравлев долго ходил по озеру, время от времени протыкая им снег. Иногда вынимал из бокового кармана толстую тетрадь в дерматиновом переплете и что-то записывал в нее. А то встанет, оглянется по сторонам, задумается. Еще бы... Черное озеро - столько детских воспоминаний!

Бывало, с отцом приходил сюда в предвечерние часы. В небольшой бухточке, у обрывистого берега, всегда поджидала лодка. Отец садился за весла, а Сергей с ружьем на коленях пристраивался на корме. Рыбьими всплесками переливалась, словно жидкий антрацит, вода. Лодка выскакивала из стрельчатой осоки, обходила многочисленные плесы, пока наконец не добиралась до островка, где у берега, заросшего ивняком, дремотно покачивались кувшинки. Тишина. Только изредка на отмели всплескивала хвостом щука. Лицо у отца хмурилось. Из-под нависших бровей выглядывали маленькие острые глаза, не пропускавшие ни малейшего движения - ни остролистой осоки, ни трепыхнувшейся под тяжестью невидимой пичуги ивовой ветки, ни ровных кружочков на воде от разыгравшейся плотвички.

Лодка беззвучно врезалась в гущу ивняка, прижималась боком к островку и замирала. Отец, мягко положив на борта весла, брал ружье и выжидательно подолгу выглядывал из зарослей. В чутком безмолвии возникал острый, вибрирующий посвист стремительных крыльев. Где-то за изгибом берега шумно шлепалась в воду стайка сиязей. И тут же грохотал выстрел. Сергей ликовал. В оранжевом закате с шумом проносились утки и бесследно исчезали за верхушками елок...

Когда обход был закончен, Буравлев вернулся к Дымареву.

- Вот что осталось от этого озера, - он достал из кармана карту и, развернув ее, ткнул в темное пятно пальцем. - Только эта отдушина. Остальное все заросло. Будто сарай набит сеном, так и оно перегноем. Бери, не опасайся, до воды далеко.

Из котлована поднимались струи теплого воздуха, тут же превращаясь в легкий туман, источали гнилостный запах. Дымарев закрывал нос и весело кивал лесничему:

- Это тебе, брат, не ядреный запах ржаного хлеба... И тем не менее хлеб начинается тут...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1

В бригаде не хватало еще одного человека, сучкоруба.

Бригадир Лиза Чекмарева не раз говорила об этом Ковригину и, наконец, - лесничему.

Буравлев хмурился:

- Людей-то нет! Раньше из колхоза шли, а теперь их оттуда и колом не вышибешь.

- У нас есть добровольцы, - вмешался как-то в разговор Костя.

- Кто?

- Ваша дочка.

Буравлев не отозвался. Он до сих пор не был согласен с дочерью. Но все же в сельмаге купил ей теплую короткую куртку и ватные брюки.

Наташа была вне себя от радости. По нескольку раз примеряла свой новый рабочий костюм. Засунув в карманы руки, лебедушкой ходила по комнате, вертелась перед зеркалом.

И вот пришел день, когда она, заткнув за пояс топор, направилась к лесной дороге.

На делянке все были в сборе. Положив под комель дерева свои узелки с припасами, девушки, будто куры на насесте, уселись на поваленной сосне веселым хороводом. Костя сидел посередине и с серьезным видом рассказывал очередной смешной анекдот об охоте. Он первым увидел Наташу.

- Держитесь, девчата, пополнение идет!..

Смех сразу прекратился. Лиза подошла к Наташе, тихо, чтобы не слышали другие, спросила:

- Топор-то умеешь держать?

- Да вроде в лесу родилась.

- Ты приглядывайся ко мне, - сказала Лиза, - да не торопись. Твое не уйдет. Наработаешься. А так под дерево можешь попасть.

В воздухе остро пахло смолой и хвоей.

Когда было спилено с десяток деревьев и Костя ушел на другой участок, девушки принялись за обрубку сучьев. Стук топоров радовал Наташу. Стараясь не отстать от своих новых подруг, она тоже сильными ударами отсекала сучья. Ей стало жарко.

К середине дня Наташа устала. Взмахи топора становились уже неторопливыми.

Гул трелюющего трактора, стук топоров, короткие возгласы подруг и наплывающие лесные запахи - все это было как давно знакомая, близкая жизнь.

В обед Костя натаскал лапника и, постелив на него ватник, стал угощать салом. Наташа не отказывалась и ела с аппетитом.

- По такому случаю, Наталья батьковна, - смеялся Костя, - требуется отметить.

- Ты на него меньше обращай внимания, - подошла к ним Лиза. - Он у нас непостоянный. Это - ветер. Сегодня одной поет, завтра - другой. Он в бригаде всех перелюбил...

- Нехорошо, Костя, - засмеялась Наташа.

Костя смутился:

- Слушай ее, слушай. Лиза у нас любит шутить.

Кто-то из девушек накинул на Костю платок. Все зашумели. И, толкнув его в снег, навалились кучей малой.

- Клянись, Костя, что верен будешь лишь одной!

Костя еле вырвался.

- Что вы, девки! Разве можно любить одну - жить неинтересно!

- А будет много, Костя, - скоро состаришься!..

К вечеру силы у Наташи иссякли, но она еще крепилась. Домой шла не спеша. Ногам, налитым тяжелой усталостью, приятно было ступать по твердой, утоптанной тропке. Наташа пыталась сжать в кулак набрякшие пальцы и не смогла. Они казались одеревенелыми, не слушались ее. Но она чувствовала в себе другого человека, чем-то сильнее той Наташи...

На вопрос отца - не трудно ли ей было? - она не без гордости ответила:

- Легко только на печи лежится.

2

Темно-серые тучи проносились над лесом. О стены дома разбивался ветер. За окном мельтешили снежинки.

- Ну и погодка! - Буравлев, хмурясь, отошел от окна.

- Февраль - кривые дороги, - Наташа допивала чай.

- Может, денек погодила бы? - снова заговорил Буравлев, вглядываясь в залепленное снегом окно.