Волшебные сказки Азерота - Стив Данусер

– А что значит «смертные»?

– Они приходят в мир на время, а потом уходят.

– А куда они уходят?

Белая Леди не знала ответа, и потому ничего не сказала. Молча, мать и дочь спустились по рассветному мосту, чтобы отдохнуть.

На следующую ночь Дитя задало другой вопрос:

– Леди Мама, эти смертные, которых мы видим каждую ночь, – мы можем сами спуститься и встретиться с ними?

– Нет, не можем. Мы должны оставаться здесь и приглядывать за милой Азерот, пока она спит, – ответила мать.

– А что ей снится? – спросило Дитя.

Белая Леди не знала ответа на этот вопрос и снова ничего не сказала. И Голубое Дитя тоже молчало.

И на третью ночь Дитя вопрошало:

– Леди Мама, а кем я была, пока не стала собой?

– А! – сказала Леди, переполнившись чувствами. – На этот вопрос я знаю ответ. Ты была всем, чего я только желала, к чему стремилась, о чем мечтала. Ты была тем, кого я любила больше прочих, даже когда еще тебя не знала. Любовь к тебе делает меня счастливой.

Дитя печально посмотрело на мать и спросило голосом столь горьким, растерянным и чистым, что он мог растопить самое холодное из сердец:

– А что нужно мне… чтобы тоже стать счастливой?

О мои дорогие, мои любимые, пожалейте же Леди, ибо не знала она, что ее дочь несчастна. И не ведала она, как сделать Дитя счастливым. Тогда Леди получила урок, который приходится усвоить всем матерям: дети взрослеют.

Как и в первую ночь, как и во вторую тоже, Леди ничего не сказала. Но на этот раз слезы покатились по ее бледному, сияющему лицу и тяжело опустились на поверхность мира, дремлющего внизу. И, как и в первую ночь, как и во вторую тоже, Дитя молча сидело рядом с матерью, и в тишине они вместе спустились по рассветному мосту, чтобы отдохнуть.

На следующий вечер Белая Леди очнулась ото сна. Но когда она повернулась, чтобы улыбнуться своей дочери, то увидала лишь пустые небеса.

Голубое Дитя исчезло.

Ужасное чувство охватило Леди. Она не знала, как его назвать. Но ей казалось, будто она потеряна, будто она никогда больше не сможет смеяться. О мои дорогие, мои любимые, тогда впервые Леди почувствовала страх… и горе.

– Где моя дочь?! – кричала она. Ее крик был остер, как клинок, и громыхал, как землетрясение. – Звезды! Вы, сияющие повсюду, даже в местах, недоступных мне, – где мое Дитя?

– Мы не видим ее, Белая Леди, – отвечали звезды.

В отчаянии Леди перебежала по рассветному мосту раньше срока и остановилась перед растерянным могучим Солнцем. Оно было так огромно, что рядом с ним Белая Леди чувствовала себя крошечной, и пылало так жарко, что ей казалось, будто она сгорит дотла. Но она все равно стояла рядом с ним, от страха, от горя и от гнева окутавшись темным, дымчатым алым сиянием. И потому, мои дорогие, мои любимые, когда луна становится красной, мы знаем, что она гневается.

– Где моя дочь? – требовательно спросила она. – Солнце, столь ярко освещающее милую Азерот, где мое Голубое Дитя?

– Я не видело ее, Белая Леди, – отвечало Солнце.

Леди, обезумев от горя и боли, рухнула на колени прямо на рассветном мосту.

– Милая Азерот, – прошептала Леди. – Ты, чьи создания научили меня, какой может быть любовь, – где мое Дитя?

Но Азерот продолжала спать и видеть сны и не пробудилась. Как и у Солнца, и у звезд, у нее не было ответа для Леди.

Подобно тени, следующей за страхом, гнев вспыхнул в самом сердце Белой Леди – там, где когда-то зародилась ее любовь к Голубому Дитя. Ныне же Леди отдалась гневу и воскликнула своим могучим голосом:

– Услышьте же меня, холодные, сверкающие звезды! Услышь же меня, обжигающее, высокомерное Солнце! Услышь же меня, Азерот, которую я столь верно оберегала! Я более не займу свой пост. Я не стану делиться своим светом. Я не стану управлять приливами и отливами или замедлять ваши дни. Я буду сидеть и ждать, отвернув свой лик, и вы получите от меня лишь слезы. И будет так, пока мое Дитя не вернется домой.

О, как ужасно было то время, мои дорогие, мои любимые. Мир закрутился быстрее, пока дни не стали пролетать стремительно, как пчелы в поисках летнего нектара. Волны улеглись, и корабли не могли отправиться в путь. Океаны наползли на сушу, и многие города оказались под водой. Создания Азерота кричали от страха и молили Белую Леди о возвращении.

Солнце, видевшее, что происходит, шепнуло звездочке, которая шепнула другой, а та третьей, и наконец до Белой Леди дошла весточка о том, что дети Азерот страдают.

– Пусть страдают! – воскликнула она. – Мое Дитя пропало!

– Возможно, твоя дочь заблудилась, – сказали звезды, – и она вернется домой, если увидит твой свет.

Они говорили мудро, и Леди знала, что это так. Она поднялась на ноги, оправила платье из лунного света и снова заняла свое место на ночном небосводе. Создания милой Азерот возрадовались, и их мир снова стал прежним.

О мои дорогие, мои любимые, долго-долго Белая Леди ждала у закатного моста в конце каждого дня. Она ярко сияла в небе, став маяком своему заблудшему Голубому Дитя, чтобы оно нашло дорогу домой. Она была преисполнена надежды, любви и даже терпения, ибо знала и его.

Время, верное самому себе, стремительно мчалось вперед. Но Дитя не появлялось, и Белая Леди не слышала ни намека, ни шепота, ни слуха о нем. Леди снова преисполнилась страха, но вместо того, чтобы отвернуться от милой Азерот и скрыть свой свет, она засияла еще ярче. Более не была она спокойным, молочным светом маяка, утешающим потерянное дитя; и не была мягким, ласковым стражем дремлющего мира. Она сама превратилась в неистовое бледно-желтое солнце.

Она становилась все больше и больше и подходила все ближе и ближе к Азероту. Ее сияние затмило даже свет солнца. Бушевали волны, поднимавшиеся как никогда высоко и, подобно свирепым животным, пожиравшие корабли, что осмеливались отправиться в путь по ним. Не было покоя тем, кто нуждался в отдыхе, ибо ночью стало светло как днем. Путники не могли разглядеть звезд, и на поверхности мира были посеяны страх и смута.

О мои дорогие, мои любимые, как неистовствовали дети Азерот. Как они рыдали. Как они отчаивались. Но одна, лишь одна среди них, начала петь.

То была не песнь великого короля и не песнь грозного воина, а плач матери, скорбевшей по своему ребенку. Мир терзался голодом. Посевы сгорели под непрерывным светом. Без еды и отдыха мать не могла вскормить свою дочь, а без сна и молока дитя почти погибло. Эта женщина тоже неистовствовала, и рыдала, и отчаивалась. Но дни продолжались без ночей, и вместо этого она запела: