Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий

И все же линия с Майстеровой выглядела не слишком убедительной, фактов для серьезного обвинения не давала. Но они и без этого имелись.

В целом по меркам того времени следователи собрали достаточное количество материалов, необходимых для обвинения по максимуму и вынесения приговора о высшей мере наказания. В постановлении НКВД от 28 ноября указывалось, что Винтер «достаточно изобличается в том, что выдал Шеру С. Я. государственную тайну, своей преступной халатностью содействовал хищению секретных материалов».

9 декабря Кирилл Гейман и еще один энкавэдэшник, старший лейтенант Соломон Фильштинский (буквально накануне получивший это звание), составили акт о предъявлении обвинения А. А. Винтеру по статье 58, часть 1, пункт «а» УК РСФСР:

Настоящий акт составлен 9 декабря 1935 г. оперуполномоченным ст. лейтенантом Фильштинским и оперуполномоченным лейтенантом Гейманом в присутствии подследственного Винтера А. А. в том, что ему, Винтеру, предъявлено постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения по ст. 58 1а. Прочитав указанное постановление, подследственный Винтер А. А. от подписи его отказался.

Винтер прекрасно понимал, что, подписав такой документ, он выроет себе могилу – ведь обвинение по «пятьдесят восьмой» влекло за собой самые суровые последствия. Эта статья гласила:

Измена Родине, т. е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества.

Итак, причислили к врагам народа… Это оставляло небольшой выбор. Или пуля в затылок, или гнить заживо в лагерях. Всего лишь допустил халатность… что с того? Расстреливали и за меньшее. Стариков, женщин, подростков. Он же так молод! Хватит. Пожил.

Однако шел 35-й год, не 37-й. В 37-м подследственного стали бы жестоко избивать, места бы живого на нем не оставили и в конце концов заставили бы поставить свою подпись. В 35-м, конечно, тоже били, но не смертным боем, не с таким остервенением и ненавистью, как потом. Всё было впереди.

И Винтер в тот раз выдержал, настоял на своем, подписывать не стал.

Что ж, это оказалось верным решением, и тогда ему улыбнулась удача. 20 января 1936 года тот же лейтенант Гейман сочинил новое обвинительное заключение, содержание которого для подследственного иначе, как спасительным, не назовешь. Его не оправдали, это было бы уже слишком. Констатировалось, что подследственный Винтер-Кесельман виновным себя признал и формулировки по-прежнему оставались весьма суровыми:

Своим преступным халатным отношением к хранению секретной кинопленки допустил ее хищение. Являясь бывшим сотрудником НКВД, разгласил Шеру С. Я. методы работы органов НКВД, а также характер выполнявшихся им специальных секретных заданий.

Указывалось, что для Винтера А. А. избрана мера «пресечения способов уклонения от следствия и суда» – содержание под стражей. Далее педантично перечислялись все уже хорошо известные прегрешения фигуранта:

В течение всего времени пребывания кино-экспедиции на Дальнем Востоке, а также в поезде при возвращении в Москву Шер и Винтер не принимали необходимых мер к обеспечению сохранности кинопленки, заснятой для имеющего большое политическое значение фильма “Аэроград”, и не выполнили указание режиссера Довженко о направлении заснятого материала в Москву при помощи фельдсвязи. Они систематически оставляли пленку без надзора, причем открыто рассказывали о характере производимых ими лётных съемок…

…По приезде в Москву, несмотря на прямую обязанность немедленно сдать пленку на фабрику “Мосфильм”, Шер и Винтер согласились на предложение встретившего их представителя дирекции кинофабрики помощника директора съемочной группы Морозовского отвезти кинопленку на квартиру Шера. На квартире Шера и Винтера чемодан с кинопленкой вновь был оставлен без надзора в кухне квартиры, откуда он и был похищен….

Но вот что главное, теперь арестованный привлекался в качестве обвиняемого по статье 193-й, часть 25, Уголовного кодекса РСФСР. Уже не 58-я, расстрельная! 193-я статья предусматривала ответственность за «разглашение военных сведений, не подлежащих оглашению, но не являющихся специально охраняемой тайной», в виде лишения свободы сроком до одного года. Такой вариант был меньшим из зол, и Винтер пошел навстречу следствию, всё подписал. В принятом постановлении указывалось:

Допрошенный после предъявления обвинения по статье 193, часть 25, Винтер Александр Абрамович показал: в предъявленном мне обвинении виновным себя признаю.

Как же не признать, когда при всей суровости обвинительного заключения, дело свелось к спасительной 193-й! Неслыханное благодеяние. Один год или даже меньше. С учетом тех месяцев, которые Винтер отсидел, его могли скоро выпустить на свободу. Так и случилось. Был вынесен приговор: «подвергнуть лишению свободы на срок содержания под стражей в порядке предварительного заключения». То есть он мог считать себя свободным.

Скорее всего, сыграли свою роль связи с бывшими коллегами, а они были, как мы уже знаем, достаточно широкими и разнообразными. Принцип корпоративной солидарности – «своих не сдаем» – еще срабатывал. Через год-полтора выяснится, что «своих» лучше вообще не иметь, что полезные связи в мгновение ока становятся совсем не полезными, а очень даже вредными и опасными. Это относилось к контактам не только в НКВД, но и во всех госструктурах, силовых, в первую очередь. Но это через год-полтора…

В конце 1935 – начале 1936 года смягчающим обстоятельством для Винтера могло стать и его родство с Наумом Орловым, а также статус других двоюродных братьев.

Выписка из протокола Особого совещания при Народном комиссариате внутренних дел СССР от 31 января 1936 г. по делу № 2711/центр о Винтере Александре Абрамовиче, 1904 г.р., бывшем члене ВЛКСМ:

…за преступно-халатное отношение к служебным обязанностям и разглашение неподлежащих оглашению сведений – зачесть в наказание срок предварительного заключения, из-под стражи освободить.

Из автобиографии

Особое совещание, учитывая мою прошлую работу на боевых постах, решило меня освободить.

Шеру, на первый взгляд, повезло меньше: его отправили в ссылку на три года – не только за «преступную халатность», но и за то, что «не сообщил соответствующим органам о нарушившем государственную тайну Винтере А. А.». Худа без добра не бывает, и возможно, отправляясь в ссылку в Ташкент, Шер вытянул счастливый билет. Там ему удалось переждать самое страшное время, пик репрессий – 1937 и начало 1938 года.

В Ташкенте он работал на местной киностудии, а в 1939 году вернулся в Москву и его взяли на Союздетфильм. Он участвовал в съемках одного из лучших