Саласюк От июня до июня - Неизвестно

Став начштаба соединения, формально Пранягин превратился в крупную шиш­ку. На практике же его отстранили от живого реального дела, взвалив на его шею всю черновую работу по организации соединения, созданию отдельных отрядов и партизанских бригад. Более крупные отряды Сидорский приказал разделить на два-три. Начал с отряда Пранягина, превратив каждую роту в отдельный отряд. Таким образом, количество партизанских отрядов в области формально увели­чилось почти вдвое. А в штаб партизанского движения в Москву к Пономаренко полетело донесение об активизации всенародной борьбы с оккупантами при по­явлении здесь лично товарища Сидорского, верного ленинца-сталинца, неутоми­мого борца за наше правое дело, пламенного коммуниста-большевика. Сидорский умело эксплуатировал авторитет Пранягина, заслуженный им тяжелой работой по созданию, а главное - умелому руководству отрядом. Пранягин оказался от­дален от реальных партизанских дел. Вчера он был в гуще боевой жизни лесных бойцов, сегодня она, эта жизнь, проходила не то что в стороне от него, в его делах она присутствовала, но без людей. Не сразу Пранягин понял, что в одночасье из грозного для врагов и любимого для огромного количества бойцов командира он превратился в работника при партийном барине.

В начале мая Дина родила славного мальчика. Его так и нарекли - Славик. И определили на воспитание в крестьянскую семью в той же деревне, где располо­жился штаб соединения. Сама Дина не могла кормить ребенка.

Что говорить о счастье любящих молодых родителей?

По просьбе Дины принимала роды Орлинская. Она приехала из семейного ев­рейского отряда Зорина, недавно образованного из людей, бежавших из гетто и не способных, в силу разных причин, к боевой службе. Вместе с нею увязалась и Софа, которая давно из боевого отряда ушла в семейный, а с появлением большо­го семейного еврейского отряда - перебралась туда. Они проговорили и пропла­кали вместе целую ночь. Погостила Софа несколько дней и опять уехала вместе с Орлинской, которая за время своего пребывания в штабе сделала нескольким походно-партизанским женам местных начальников аборты.

Наступили жаркие июньские дни. Дина каждый день гуляла с малышом. Она брала у хозяйки большой плетеный кош, выкладывала сеном, застилала пеленкой и носила в этой корзине Славика. Унесет куда-нибудь за деревню, в кустики, рас­пеленает его на солнышке - малыш резвится, пускает пузыри, шевелит ручками- ножками, а молодая мамаша млеет от счастья. Однажды в момент такого сладко­го времяпрепровождения к Дине подошла - она и не услышала как - разведчица одного из отрядов, стоявших рядом со штабом. Дина часто ее видела. То эта дев­чонка промчится верхом на лошади с автоматом за спиной. А то в телеге едет, вся в рванье, босая.

- Выбачайте, дазвольте я пагляжу на вашего хлопчыка, - сказала она негромко и просительно.

Дина удивлённо глянула на девчонку. А та, затаив дыхание, с таким обожанием, искренним восхищением и радостью смотрела на ребенка, что Дина улыбнулась, чувство благодарности и симпатии колыхнулось в материнской душе.

- А як кличуть хлопчыка? - тихо спросила девушка.

- Славик.

- А яки ж ты цудоуны, Славичак, - сложив руки, словно перед иконой, гово­рила девушка, с обожанием глядя на младенца. Дина внимательней рассмотрела девушку. Это была чудесная белорусская сельская красавица. Ничего необыкно­венного ни в ее лице, ни фигуре не было, но все в ней являло такую гармонию пре­лести и девичества, что хотелось смотреть на нее не отрываясь. Ее удивительно синие глаза восхитительно контрастировали с черными, очень тонкими, вьющи­мися волосами, заплетенными в тугую косу. Сквозь загар человека, много бываю­щего на солнце, проступал густой здоровый румянец щек, а под расстегнутой на груди гимнастеркой виднелась жемчужной белизны кожа.

- Хочешь такого? - спросила Дина.

Девушка счастливо взглянула на Дину и энергично-радостно кивнула.

- Как зовут-то?

- Лена. Лена Станкевич.

- От кавалеров, наверное, отбоя нет.

- А ну их! - нахмурясь, улыбнулась Лена. - Немашака часу з гэтыми кавале­рами займацца.

- А чем же ты так сильно занята?

- Як чым? - подняв брови, удивилась Лена. Она уже стояла на коленях перед ребенком, наклонившись и прижав руки к груди, и глазами неотрывно гладила и ласкала дитя.

- Дазвольце я поцелую Славичыка? - попросила, умоляюще глядя на Дину.

- Поцелуй, - улыбнулась Дина.

Лена чрезвычайно осторожно нагнулась к малышу, дотронулась ладонью до его крошечной ножки и осторожно-осторожно, нежно-нежно поцеловала её. По­том выпрямилась и, как показалось Дине, смахнула слезу.

- Ну, дзякуй вам, - растроганно сказала Лена, - я ведаю, вы - Дина, жонка Пав­ла Васильевича.

Дина кивнула, чуть улыбаясь и с удовольствием глядя на девушку. Она каза­лась ей чистой и светлой, как лесная криница.

- Хлопцы дужа паважаюць Павла Васильевича, - говорила Лена. - И сумуюць, что ен пайшоу з атрада.

- На повышение, так приказали, - ответила Дина.

Лена промолчала, чуть нахмурясь, но потом улыбнулась ясно.

- До пабачення, Дина. - И быстро пошла к деревне.

А еще минут через тридцать по дороге проскакали четыре всадника. Среди них, с автоматом за спиной, была Лена Станкевич.

Начштаба соединения Пранягин мотался по отрядам, занимаясь созданием бригад, делением отрядов, обучал новоназначенных командиров и начальников штабов отрядов и бригад. А бывало, днями сидел в штабе, занимаясь обобщением поступающих сведений, проработкой боевых операций. Руководство соединения периодически проводило совещания командиров отрядов, на которых обычно об­суждались вопросы боевой подготовки, дисциплины, обеспечения боеприпасами, совместных действий и, в целом, ситуация в области. На одном из таких сове­щаний Сидорский вдруг заговорил о самом Пранягине. Он похвалил организа­торские способности, отметил его роль в организации партизанского движения и личные боевые качества. А потом неожиданно назвал имя Дины. Напомнил о том, что она из буржуазной еврейской семьи. Да, в боевых действиях она проявила себя смелым, решительным бойцом. Но при этом она своенравная, неуправляе­мая, склонная к анархизму и безответственным высказываниям. Но самое глав­ное - являясь сожительницей, даже женой начальника штаба соединения, она как бы протекционирует мелкобуржуазным настроениям и анархическому поведению многих бойцов еврейской национальности.

Пранягин был ошарашен. Он молчал, не знал, что ответить. Ведь как бы само собой ясно: они - семья. Что еще кому надо? Но тут стали подниматься некоторые командиры и завели ту же волынку, но в более корявом, примитивном изложении. После выступления Сидорского не сочла возможным промолчать и его челядь - комиссар, редактор газеты, чины помельче. Говорили о партии, о тяжелой войне, об интернационализме, о невозможности «быть коммунистом и жить с женщиной из буржуазной семьи».

- Да ладно. Пусть бы только из буржуазной - могла бы отречься и порвать с семьей, - снова заговорил Сидорский. - Но скажите мне, - обратился он к коман­дирам отрядов и соединений, - может ли начальник штаба видного, известного в Москве партизанского соединения жить с еврейской женщиной?

На какое-то время наступила тишина. Каждый из присутствовавших парти­занских мужиков-командиров при всяком удобном случае очень активно жил с какой-нибудь женщиной - будь то законная или походно-полевая жена, а то и про­сто случайная коханка на день-другой. И грехом такое положение дел никто не считал. Война диктовала свои законы, вырабатывала свою логику поведения: если ты сегодня упустил возможность переспать с согласной на это красавицей, то зав­тра такого случая может и не представиться, ибо всегда есть угроза, что жизнь закончится внезапно, одним выстрелом. На национальности женщины внимание никогда не акцентировалось. Вот есть женщина, милая, влекущая, и какие еще во­просы? На семейную жизнь уважаемого всеми Пранягина смотрели как на жизнь счастливца - такую молодую красотку отхватил. А главное - она так преданно его любит. Женская верность, преданность среди мужчин в особой, очень высокой цене. На Павла и Дину партизаны смотрели как на мужа с женой - они таковы­ми и являлись. И в голову никогда и никому не приходило, как из Москвы могут смотреть на жену Пранягина и смотрят ли вообще? Им что там - больше делать нечего?

- Да что ты, Павел Васильевич, за нее уцепился? - вдруг заговорил один из­вестный своей грубостью и прямотой, которой маскируется подхалимство перед начальством, командир. - Тебе что - баб мало? Так ты скажи, какую тебе надо, мы любую доставим. Хоть целый взвод.

Сидорский, довольный таким выражением «народного» мнения, весело за­смеялся.

- Слышишь, что люди говорят? Откладывать некогда, решай сейчас - раз и навсегда. Мы ее отправим в семейный отряд, твоя привязанность к ней пройдет. Появится другая женщина, а ребенок, сын, останется с тобой. Надо поступить ре­шительно, по-мужски. Перед тобой карьера, рост. Прямо сейчас, не заходя домой, поезжай в отряды, а мы тут все решим.