Снова в школу (ЛП) - Чейз Эмма

И я дрожу.

Я кладу руку ему на грудь, ощущая биение его сердца.

— Я просто… просто так сильно хочу тебя.

И тогда больше нет слов.

Гарретт целует меня глубоко, жадно. Он поднимает меня, и мы соединяемся, мои лодыжки сцепляются на его пояснице. Его пальцы сжимают мою задницу, жадно прижимая меня к себе, крепко и надежно удерживая, пока он несет меня вверх по лестнице в свою спальню.

Наши головы поворачиваются, наши языки погружаются в рты друг друга, не прерывая обжигающего поцелуя, когда мои ноги соскальзывают с его бедер на пол. Я просовываю обе руки ему под футболку, ощущая всю эту восхитительную, гладкую, горячую кожу и рельефные мышцы. Он хватает подол моей футболки, наши рты отрываются друг от друга ровно настолько, чтобы он мог поднять ее над моей головой. Затем мой лифчик падает, опытные пальцы Гарретта легко расстегивают заднюю застежку. Я дергаю его за футболку, и он срывает ее. А потом наши обнаженные груди сталкиваются, и ощущение — это ощущение — нашей обнаженной кожи, моих тяжелых грудей на его твердой, горячей груди восхитительно. Захватывающе.

Он оттягивает пояс моих леггинсов и наклоняется, чтобы стянуть их с моих ног. Мои пальцы работают над пуговицей его джинсов, стягивая их вниз по бедрам, мы оба все еще целуемся — покусывая и наслаждаясь ртами друг друга.

В этом нет ни неловкости, ни колебаний. Мы уже бывали здесь раньше. Наши губы, наши руки и наши сердца помнят.

Мы вместе двигаемся по комнате, пока я не чувствую, как кровать упирается в ноги. Руки Гарретта мнут мою грудь, скользят вниз по животу, проскальзывают между моих ног, потирают и гладят мои мягкие, скользкие губы.

— Кэлли, — стонет он, — черт, ты такая мокрая. — Он крепко целует меня, прикусывая мою губу, а затем бормочет. — Такая горячая.

А затем мои пальцы обвиваются вокруг него, скользя и накачивая горячую, шелковистую сталь его эрекции в моей руке. Он такой твердый, такой возбужденный. Мой большой палец ласкает головку его члена, потирая горячую влагу на кончике.

И это заставляет меня чувствовать себя красивой. Сексуальной и сильной… и желанной.

Мы падаем на кровать. Я широко раздвигаю для него ноги, открываюсь и предлагаю ему все.

Возьми меня, люби меня…

Все, что он захочет, между нами всегда было так.

Его губы скользят по моему горлу к соску, и моя голова зарывается в подушку, а спина выгибается, пока Гарретт сильно сосет меня. Его волосы шелковисты между моими пальцами, и у меня кружится голова от ощущений. Мой пульс учащается от тяжелого удовольствия от его горячего рта на мне.

Мои воспоминания о любви к Гарретту бледны и непрочны по сравнению с этим. Это реально и прочно… и это мы.

Как я дышала без этого? Как я буду существовать без него?

Эта мрачная мысль улетучивается, когда Гарретт поднимается на колени, между моих бедер. Он протягивает свою длинную руку к тумбочке, хватая презерватив. Я провожу руками вверх и вниз по его торсу, пока он вскрывает квадратный пакетик из фольги — мне нравится, как мои руки смотрят на нем. Гарретт берет свой член в руку — и мне также нравится и этот вид — как он прикасается к себе, натягивая презерватив на свою толстую эрекцию, сжимая латекс на кончике и проводя рукой по своим тяжелым яйцам. Каждое движение уверенное и такое эротично-мужское.

Я облизываю губы — хочу его везде и сразу. Хочу взять его в рот, проглотить его глубоко до самого горла. Я хочу, чтобы он погрузился в меня, толкаясь жестко и грубо — я хочу чувствовать его горячую сперму на своей коже, груди, животе и заднице. Для нас нет запретов, нет ничего плохого — есть только ненасытное и отчаянное, грязное и глубокое — больше и хорошо.

Гарретт хватает меня за бедро, дергает вниз, и скользит тупой головкой своего члена по моим нижним губам, где я скользкая и горячая. Мои мышцы сжимаются. Он трется о мой клитор, кружа и поглаживая, посылая волны блаженства, вверх по моему позвоночнику.

Я упираюсь ногами в кровать и приподнимаю бедра, без слов умоляя его о большем.

О нем.

— Кэлли.

Его грубый голос вытаскивает меня из тумана похоти, заставляя взглянуть ему в глаза. Его челюсть сжата в предвкушении, а грудь поднимается и опускается от прерывистого дыхания.

— Кэлли, детка, смотри. Смотри на меня…

Я отрывисто киваю. Я сделаю все, что угодно, дам ему все, что он попросит, до тех пор, пока он не перестанет прикасаться ко мне.

Он прижимается к моей дырочке, и я стону, мои колени раздвигаются шире, жаждая его глубже. Я маленькая, узкая, и есть что-то такое завораживающее в том, чтобы смотреть, как руки Гарретта лежат на его большом члене, — смотреть, как он медленно входит в меня.

Он резко вдыхает от ощущений, чувств.

И, Боже милостивый, я тоже это чувствую.

Мои напряженные мышцы сжимаются вокруг него, освобождая как раз достаточно места, когда он скользит внутрь — такой горячий и твердый.

Так хорошо.

Наши тела встречаются, и подбородок Гарретта опускается на грудь, когда он уютно устроился, полностью погрузившись в меня.

— Бл******, — стонет он. — Трахни меня…

А потом он опускается на локти по обе стороны от моей головы, грубо целуя меня. Он отводит бедра назад, а затем полностью скользит внутрь. И мы стонем вместе. Он начинает ритмично двигаться — плавное, толкающее скольжение внутрь и наружу. Постоянное движение вперед и назад.

Я выдыхаю отрывистые, бессмысленные слова в его губы.

— Гарретт… Гарретт… это так хорошо.

— Знаю, — стонет он, выгибая бедра, касаясь меня так глубоко внутри. — Я знаю, детка.

— Это так правильно. — Я хватаюсь за сильные, напряженные мышцы его спины, скольжу руками вниз, прижимаясь к его твердой, сжимающейся заднице. — Так… правильно.

Каждое прикосновение, каждый поцелуй, который не был его, казался… другим. Не плохо, не неудобно — но по-другому. Не то же самое. Не так.

Это всегда казалось правильным только с ним.

Время перестает существовать. Надо мной только Гарретт, внутри меня только Гарретт, он окружает меня. Мои руки вытягиваются над головой, и его пальцы обхватывают мои запястья. Я приподнимаю бедра, отдаваясь ему, отдаваясь удовольствию, которое пульсирует по моему телу с каждым толчком его бедер.

Взгляд Гарретта горячий и веки прикрыты от того, как хорошо это ощущается. Он двигается сильнее, быстрее, грубее, подталкивая меня выше. Как будто моя душа поднимается и поднимается.

— Гарретт… Гарретт… — кричу я хнычущим голосом, который едва узнаю.

А потом я падаю, выгибаясь навстречу ему, когда мой оргазм овладевает мной, скручивает меня и срывает его имя с моих губ. Я сжимаюсь вокруг его твердости, запирая его внутри себя, никогда не желая отпускать, никогда не желая, чтобы это закончилось. Лицо Гарретта прижимается к моей шее, и он жестко трахает меня, постанывая, пока не испытывает собственное удовольствие и не кончает горячими пульсирующими струями внутри меня.

Несколько долгих мгновений мы лежим вот так, переводя дыхание, держась друг за друга тяжелыми, пресыщенными конечностями. Я провожу пальцами по его волосам, по спине, влажной от напряжения. Гарретт целует меня в ухо, в челюсть, в губы — теперь нежно, — и мое сердце переполняется нежностью к нему.

— Мы так чертовски хороши в этом, — шепчет он.

— У нас всегда это хорошо получалось, — говорю я ему.

Его губы медленно расплываются в дерзкой, высокомерной улыбке, которая также оказывается великолепной.

— Мы стали лучше.

Я смеюсь. Он просовывает руки мне под голову, баюкая меня в своих объятиях.

И это прекрасно.

~ ~ ~

Есть что-то невероятно сексуальное в том, чтобы наблюдать за мужчиной, идущим голым по комнате. Особенно за таким мужчиной, как Гарретт Дэниелс — с его самообладанием, с его контролем над каждым длинным, мускулистым движением. Наблюдать за человеком, который знает свое тело — знает, на что оно способно и как им пользоваться.

Я перекатываюсь на бок и наслаждаюсь видом твердой скульптурной задницы Гарретта, пока он идет в смежную ванную и заботится о презервативе. И я наслаждаюсь шоу еще больше, когда он возвращается. Он все еще полутвердый — его член представляет собой потрясающий выступ толстой плоти на фоне темных волос. Я хочу поцеловать его там, облизать каждый сантиметр. Мои глаза скользят вниз по его ногам, к широкому белому шраму, который пересекает его колено. Я хочу поцеловать его и там тоже — тысячи поцелуев — по одному за каждый день, который я пропустила с тех пор, как появился этот шрам.