Снова в школу (ЛП) - Чейз Эмма

Ее губы кривятся.

— Симона ненормальная — Вы ее видели? Она слишком старается привлечь к себе внимание, чтобы ее заметили. Итак, мы дали ей то, что она хотела. Мы заметили ее.

— Это гениально! — кричит кто-то сзади, я даже не знаю, кто кричит.

Дэвид Берк не смеется, но он единственный. Даже Ди Джей присоединяется к вечеринке — они усмехаются и хихикают — комната, полная безжалостных маленьких монстров.

Я стучу кулаком по столу.

— Достаточно!

Болтовня быстро обрывается, когда они видят, что я зол, когда они понимают, что это, бл*дь, не нормально для меня. Они сидят с широко раскрытыми глазами и молчат.

— Я никогда не был так разочарован в вас, как сейчас. — Я качаю головой. — Во всех вас.

Они должны быть лучше нас. Более восприимчивыми, более открытыми, более понимающими — "зеленое" поколение, руки которого тянутся к миру и любви, которое всегда побеждает. У них больше преимуществ, больше ресурсов, чем у любого из тех, кто был до них, и они все еще вкладывают так много энергии в то, чтобы разорвать друг друга в клочья.

Иногда это кажется бессмысленным — как будто мы пытаемся удержать плотину, которая рушится под нашими пальцами. Потому что дети есть дети — независимо от века. Они всегда будут такими. Слишком молоды, чтобы знать, что важно, что имеет значение и как быстро все происходит. Слишком молоды, чтобы не быть эгоистичными и глупыми, а иногда просто откровенно подлыми. Они не прожили достаточно долго, чтобы знать, как быть кем-то другим.

Но это не значит, что я перестану пытаться. Пытаться сделать их лучше — все, чем, как я знаю, они могли бы быть. Любыми необходимыми средствами.

Итак, я опускаю молоток.

— Исследовательская работа.

И они стонут.

— Тема — "Пропаганда и другие группы в преддверии Второй мировой войны". Пять страниц — минимум.

— Отличная, твою мать, работа, Нэнси. — Дуган, одетый во фланель, длинноволосый член толпы фигуристов, бросает в нее скомканный листок бумаги.

— Прекрати, — говорю я ему.

Тогда я повышаю ставку.

— И я хочу, чтобы вы написали это от руки.

Рука Скайлар Мэйберри взлетает, как ракета.

— Я не понимаю. Что это значит?

Я беру ручку и блокнотный лист и демонстрирую.

— Я хочу, чтобы вы написали… исследовательскую работу… от руки.

Она косится на меня.

— Почему?

— Потому что я хочу, чтобы вы действительно подумали о том, что пишите. Слова и идеи, которые вы записываете.

Следующей поднимается рука Дэвида Берка.

— В моей начальной школе письму не учили.

— В моей тоже, — присоединяется Брэд Рифер.

— Вы можете писать печатными буквами. — Я указываю на них. — И используйте штрих или карандаш. Если вы отдадите мне задание, заполненное каракулями, я верну его и заставлю вас написать десять страниц.

Они снова стонут в агонии.

И это музыка для моих ушей. Рост болезненен, перемены трудны. Так что, если они недовольны — это значит, что я правильно делаю свою работу.

~ ~ ~

В воскресенье мы с Кэлли вместе идем в продуктовый магазин — потому что даже такая скучная вещь, как покупка продуктов, лучше, если я смогу смотреть на задницу Кэлли, делая это.

— Свиные шкварки? — спрашиваю я, когда она кладет массивный мешок в тележку.

— Мой папа их обожает. Мы с Коллин постоянно прятали их, иначе он ел бы их, пока у него не лопнул бы живот.

Сегодня она выглядит особенно сексуально, с волосами, собранными в высокий хвост, с легким розовым блеском на губах, в облегающих черных джинсах и ярко-синем свитере, который подчеркивает ее кремовую кожу и идеально облегает ее круглые сиськи.

Я подхожу к ней сзади, когда она наклоняется над тележкой, и потираю мой постоянно твердеющий член о ее задницу.

— У меня есть немного свинины для твоей шкварки прямо здесь, детка.

И я только наполовину шучу.

Она поворачивается, ее лицо морщится, и она отталкивает меня.

— Фу, ты отвратителен.

Я хватаю ее за бедра и прижимаю к себе.

— Ты же знаешь, что тебе это нравится.

Она смотрит на меня, прикусив нижнюю губу.

— Да, может быть.

Она протягивает руку и чмокает меня в губы — и я чувствую вкус обещания большего. Если мы когда-нибудь закончим, бл*дь, ходить за продуктами.

Я подхожу к задней части тележки, чтобы мы могли продолжить, и чуть не врезаюсь в другую тележку.

Тележку, которую толкает Тара Бенедикт.

Тара переводит взгляд с меня на нее и обратно.

— Привет, Гарретт. И… Кэлли… привет…

— Привет, Тара.

— Тара, привет. Как у тебя дела? — Кэлли улыбается.

И поскольку Тара классная, в этом есть только намек на неловкость.

— Хорошо. Я слышала, ты вернулась в город. Добро пожаловать домой.

Темноволосый маленький мальчик подходит к ней сзади, Джошуа, держа за руку светловолосого парня в очках.

Тара указывает на мужчину рядом с ней.

— Мэтт, это Гарретт и Кэлли — старые школьные друзья.

Я пожимаю Мэтту руку, и мы вчетвером несколько минут разговариваем о пустяках. В конце концов мы прощаемся, и мы с Кэлли идем к следующему проходу.

— Итак… — говорит Кэлли, идя рядом со мной. — Ты и Тара Бенедикт, да?

Я бросаю коробку кукурузных хлопьев в тележку.

— Это была случайная связь. Ничего серьезного.

— Точно.

— Это было так очевидно?

Она пожимает плечами.

— Женщина определенным образом смотрит на парня, с которым переспала. Я это знаю.

Я просовываю руку ей за спину, сжимая ее пухлую, симпатичную попку.

— Ты ревнуешь, Каллауэй?

Она на секунду задумывается об этом. Затем она качает головой.

— Ты знаешь, что я не такая. Лейксайд — маленький городок, мы обязательно должны были столкнуться с кем-то, с кем ты встречался — вероятно, это не в последний раз. Что бы ни случилось за эти годы, это привело нас обоих сюда. И мне здесь нравится. — Она вынимает мою руку из кармана ее джинсов и держит ее в своей маленькой. — Здесь хорошо.

Я наклоняюсь и целую ее, на этот раз мягче, дольше.

— Здесь очень-очень хорошо.

Кэлли улыбается, затем продолжает толкать тележку. Через минуту она смеется.

— Кроме того, ты же не связался с Беккой Сейбер или что-то в этом роде.

Бекка Сейбер…

Моя шея сзади начинает зудеть и гореть.

Бекка — дочь тренера Сейбера, она училась в том же классе, что и мы, и была занозой под ногтем у Кэлли всю среднюю школу. Она терлась об мой член и не скрывала этого. Она заходила в раздевалку после тренировки, всегда убеждаясь, что я знаю, что она свободна и готова ко всему. Ей нравилось делать это на глазах у Кэлли. Я сказал ей, чтобы она прекратила, что я даже отдаленно не заинтересован, но это не помешало ей пытаться снова и снова.

И Кэлли в значительной степени просто приняла это, отпустила, проигнорировала и держала рот на замке. Ради меня.

Чтобы не создавать проблем между мной и футбольным тренером, которого я боготворил, который считал свою дочь ангелом прямо с небес.

— Это была бы совсем другая история. — Кэлли пожимает плечами, все еще улыбаясь.

Я открываю рот, чтобы сказать ей, потому что — как я уже говорил раньше — парень достигает того момента в своей жизни, когда он знает, что прямая, жестокая честность проще.

За исключением… когда это не так.

Я снова смотрю на Кэлли — и она так счастлива — смотрит на меня с идеальным сочетанием игривости, нежности и тепла.

Здесь, где мы сейчас находимся, действительно хорошо. И все это может исчезнуть в конце года, когда Кэлли вернется в Сан-Диего. Расстояние было причиной, по которой мы расстались в первый раз… во всяком случае, одной из причин. И если история повторится… Ну, черт возьми, оставшийся год будет единственным временем, которое я смогу провести с ней.

Я думаю о том, что говорю своим детям каждую пятницу: "Не будьте идиотами. " — И я следую своему собственному совету. Потому что только идиот стал бы тратить минуту — секунду — на то, чтобы объяснять и пересказывать Кэлли дерьмо, случившееся много лет назад. Это не должно никак повлиять на нас здесь, сейчас, в этот момент.