Эпоха королей (ЛП) - Нира Страусс

Он сказал это с такой идеальной, столь точно подобранной ноткой безразличия, что стало очевидно: это полное враньё. Или, возможно, это очевидно только для меня, королевы лжи.

— Тебе, наверное, больно.

По звукам я поняла, что он устраивается неподалёку; его огромное тело двигалось достаточно близко. Похоже, он положил свои одеяла рядом с моими.

— Это… — Он замолчал, вероятно, подыскивая правильные слова. — Чёрт, не буду лгать. Это постоянная мука. Если повезёт, через несколько дней я снова забуду, каково это — иметь их и не пытаться ими двигать.

Моё сердце сжалось от его слов. «Он даже летать не может».

«Прости» крутилось на языке. Но почему я должна извиняться? Я была не виновата в том, что произошло в лесу. Будь моя воля, его чары никогда бы не разрушились, и ему не пришлось бы проходить через это. Вот только я не могла это предотвратить.

Но и он тоже не виноват.

Мы поужинали масляными булочками и молоком, которое благодаря бурдюкам всё ещё было тёплым. За одно только это Хоп заслуживал целый набор посуды. Я легла на одеяла, укрывшись плащом до самого носа, и свернулась клубочком, насколько это было возможно. Я почувствовала укол грусти; даже в самые худшие моменты со мной всегда была рядом Каэли. Мы могли прижаться друг к другу и делиться теплом, и никакая ситуация уже не казалась такой ужасной.

Я была старшей сестрой, и, возможно, Каэли никогда не поймёт, до какой степени она, даже будучи всего лишь младенцем, а потом ребёнком, спасала мне жизнь.

Я для себя решила, что непременно скажу ей это, когда мы снова встретимся.

Мэддокс, которому, скорее всего, было прекрасно видно, в какой позе я лежу, вздохнул.

— Наутро ты превратишься в кусок льда.

— Это не первый раз, когда я сплю на улице зимой. Выживу.

— И я должен всю ночь слушать, как стучат твои зубы? Нет уж, спасибо. — Вдруг я почувствовала, как мои одеяла резко приподнялись. — Не двигайся.

— Что..?

Пару секунд спустя огромная спина прижалась к моей. Даже сквозь несколько слоёв одежды жар его тела согревал меня. Меня охватила дрожь, хотя, конечно, я сказала себе, что это от контрастных температур.

— Поверь мне, единственная, кто тут выигрывает, — это ты, — спокойно пробормотал он.

Я должна отодвинуться.

Я должна.

Но я осталась на месте и закрыла глаза. Время от времени слышались крики и шум крыльев слуагов, пролетавших над дольменом. У них плохое зрение, они ориентируются благодаря острому обонянию, способному учуять каплю крови за километры. Но даже если бы они нас обнаружили, Мэддокс правильно заметил: к этим священным камням они бы не рискнули приближаться.

Эти твари созданы из искажённого оива. Что с ними станет, если они подлетят слишком близко к древней магии, связанной с богиней?

Я попыталась отвлечься, подумать о лесе Борестель и о том, как он выглядел раньше, но знала, что мне будет трудно уснуть в таких условиях. Я чувствовала дыхание дракона; его спина чуть-чуть давила на мою при каждом вдохе. Я никогда не ночевала ни с кем, кроме матери и сестры, но это не значит, что у меня никогда не было близости с парнем. Когда мы обосновались в Гальснане, мне уже было четырнадцать, и во мне начали пробуждаться всякие разные чувства. Чувства, которых я никогда не просила и которые сначала мне не хотелось контролировать.

Прежде у меня был крайне скудный опыт общения как с противоположным полом, так и с собственным. Я не ходила на балы, ни с кем не дружила, даже не посещала школу. Моим первым и последним другом был старик Ффодор, и всё закончилось так, как закончилось. Осознание того, кем я являюсь на самом деле, и опасность, связанная с общением с другими, были записаны на подкорку. Я не могла держаться за ручку с кем-то, как делали другие девочки, потому что тем самым получала доступ к личным воспоминаниям, порой доводившим меня до слёз. Я не могла влюбиться, выйти замуж и даже иметь детей, ведь для всех было бы лучше, если бы то, что у меня в крови, никогда бы не передалось по наследству.

Нет, лучше не связываться с мужчинами. Большинство молодых людей, с которыми меня пытались свести в Гальснане, казались мне тупыми и грубыми. Я без сожалений захлопывала дверь у них перед носом и продолжала свою жизнь. Но Дугалл…

Мне всё ещё сложно сказать, что именно меня привлекло в нём. Возможно, то, что он вовсе не был заинтересован в браке со мной. Он был на год старше, чуть выше меня и работал в шахтах, как и все остальные мужчины в деревне. Он приходил раз в неделю за травами для своей матери. Он не был разговорчив, но смотрел на меня так, словно моя одежда не была грязной и заплатанной, и приносил Каэли сердолики и аметисты, которые находил. Для жителей Хельглаз эти яркие камни не имели такого значения, как гематит.

Я игнорировала его заинтересованные взгляды несколько лет, пока однажды не узнала, что Дугалл подал заявку на вступление в армию и уедет весной. Тогда я сама подкараулила его ночью у трактира. Мы провели вместе много ночей в следующие месяцы, с негласным соглашением попрощаться на хороших условиях, когда придёт время. Так и вышло. Слёз не было ни с одной стороны, и если я что-то почувствовала, провожая его, так это…

Благодарность. Он открыл для меня секс, всегда заботился о моём удовольствии и позволил познать ту часть жизни, которая, как я всегда думала, будет для меня закрыта. Если мне никогда не суждено иметь семью, то теперь хотя бы я знаю о близости, основанной на взаимной симпатии и уважении.

И главное, он не взял ничего взамен. Его воспоминания были приятными, но моё сердце никогда не трепетало из-за него. От его взгляда не подкашивались колени, и, уж конечно, его улыбка никогда…

— Твоя сестра такая же скрытная, как ты?

Голос дракона, низкий и глубокий, застал меня врасплох. Я думала, что он уже уснул.

Я выбросила из головы все свои мысли, заставляя мозг обработать этот странный вопрос.

— Скрытная?

— Я собирался использовать другое слово, но не хочу, чтобы ты отодвинулась, и я отморозил себе зад.

Я сдержалась, чтобы не толкнуть его локтем, но затем перед глазами сам собой возник образ Каэли. Её манера ходить, подпрыгивая, её радость, когда снег таял весной, и её остроумие, которым она умела удивить всех вокруг. Её дырявая улыбка, когда у неё начали выпадать молочные зубы, и то, как она умудрялась пускать молоко струйками через щели.

— Нет, Каэли не такая, как я, — с улыбкой ответила я. — Она сама радость. И она никогда не перестаёт удивляться. Я заботилась о ней с тех пор, как она была ещё младенцем, и в каждом дне она находила что-то удивительное. Она хорошая.

— А ты нет?

Я не ответила. Что я могла ему сказать? Та, что знала меня лучше всех, всегда утверждала, что я соткана из нитей зла.

Он сдвинул руку и на мгновение коснулся моего бедра.

— Что случилось с вашей матерью?

Этот вопрос… Я могла бы сосредоточиться на фактах и рассказать ему, что сделали Дикие Охотники. Описать всё, что произошло в тот роковой день, который обрёк нас Каэли на тяжёлый, мучительный путь, что почти два года спустя привёл нас на север. Одних.

Однако эта странная близость в дольмене, казалось, развязывала мне язык больше, чем обычно, и я сказала правду:

— Я.

Гробовая тишина за спиной напрягала; я ещё сильнее прижала колени к животу, борясь с пустотой в желудке, в груди, в душе.

— Я не знаю историю, что стоит за этим, и не собираюсь спрашивать, — мягко произнёс он, — но тот, кто способен убить свою собственную мать из дурных побуждений, не воспитал бы такую девочку, какой ты описала свою сестру.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

Звучало это так уверенно и категорично, что мне захотелось ему поверить.

Через несколько минут он медленно, шумно выдохнул.

— Что ты делала, если Каэли не могла заснуть?

— Ты смеёшься надо мной?

— Я совершенно серьёзен. У меня бессонница.

Наверно, это было враньё, чтобы сменить тему и разрядить обстановку, но я с радостью подыграла. Это в тысячу раз лучше, чем ковыряться в старых ранах.