Прячем лица в дыме (СИ) - Николаева Лина

Девушка выждала минуту и пошла следом.

— Вы опять скрипите! — крикнула старуха вслед.

Переход встретил лязгом колодок и холодом. Рена с силой толкнула дверь и оказалась в вагоне-ресторане. Поезд отошёл недавно, но люди уже с удовольствием пили чай и кофе, закусывая пирожными и бутербродами. Внутри было теплее, чем в первом классе, а воздух пах сладостями и цветами.

Свободными оставались всего два места — напротив Лаэрта и напротив мужчины в чёрном. Если сесть к незнакомцу, то она окажется спиной к Адвану и не сможет следить за ним. Но и садиться к брату Раза было опасно.

«Хорошо», — Рена решительным шагом подошла к мужчине в чёрном и улыбнулась ему:

— Извините, дан, могу ли я присесть? Свободных мест почти не осталось, но я погибну, если не выпью кофе.

— Пожалуйста, дана, — равнодушно ответил тот, даже не повернув на неё голову.

Рена села за стол, накрытый белой скатертью, и отодвинула бордовые шторы, чтобы лучше видеть снежный лес. На другой стороне вагона стояло фортепиано, но место за ним пустовало. По бокам в стену были вделаны тонкие линии зеркал с витражом в виде цветочной лианы.

Откинувшись назад, Рена поймала свой взгляд. Она уже и забыла, как выглядела не в чёрном и не с пучком на голове! Та девушка в тёмно-зелёном платье с золотой вышивкой на груди, с волосами, свободно ниспадающими на плечи, было не ею — кем-то из той жизни, которую обещали при рождении, но так и не дали. Что это была бы за жизнь?

Да, она точно уедет после дела, чтобы попробовать и её, и множество других — что сама выберет.

Заказав кофе, Рена обернулась через плечо — Лаэрт, не обращая внимания ни на что вокруг, с увлечением читал, — затем уставилась в окно. Принесли кофе в белой фарфоровой чашке. С удовольствием вдохнув горьковатый аромат, девушка сделала первый глоток и принялась разглядывать незнакомца.

Мужчине было немногим за сорок, и весь его вид говорил, что он не привык уступать. В тёмных кудрях блестели первые серебряные нити. Чёрные рубашка, жилет, пиджак не делали образ мрачным, скорее серьёзным и благородным, и это же чувствовалось в его чертах.

Заметив разглядывания, незнакомец повернул голову, на лице появилась ухмылка. Рена уставилась на рисунок на левой щеке, вернее на клеймо: несколько линий, которые переплетались подобно змеям. Она уже видела его прежде.

— Дана, вы хотите что-то спросить? — насмешливо поинтересовался мужчина.

Он говорил быстрее, чем кионцы или нортийцы, и как будто проглатывал окончания. Она его понимала, но такое произношение было характерно не для Арлии, а для Кирийских островов.

— Я вас знаю.

— Надо же, — усмешка стала шире.

На лице не появилось ни капли удивления, но одну руку мужчина быстро опустил под стол. Подобный жест Рена видела у жителей Цая: так делали, когда не доверяли чужаку, но ещё не решили, нужно ли ударить первым. Он прятал оружие? Рена выпустила чашку и расслабила руки, тоже готовая действовать.

— Вы были в Норте на двадцатилетие ленгернийской революции?

— Да, меня приглашали, — сухо откликнулся мужчина.

— Извините, я не помню вашего имени, но вы приходили на День зимы в дом моего отца, дана Рейтмира.

Попутчик задумчиво потёр клеймо.

— Дом с большими окнами, верно? Я помню вашу семью. У вас, кажется, ещё сестра есть?

— Да, — Рена расплылась в улыбке. — Во дворе сделали снежную горку, и я всё каталась с неё, пока не влетела головой в снег, и не могла выбраться, и уже думала, что задохнусь там, но вы спасли меня.

На лице мужчины появилась смущённая улыбка, сделавшая его черты мягче. Он положил вторую руку на стол.

— Как вас зовут? — спросил попутчик.

Рене захотелось, чтобы он называл её на «ты» — она словно видела перед собой отца и вспоминало детство, когда он ещё не был так скуп и не обменял время с семьёй на бесконечные подсчёты и ворчание.

Из встречи десятилетней давности Рена помнила немногое. Она точно знала, что мужчина с клеймом приехал с Кирийских островов, что он стал героем революции, а затем возглавил Народное Собрание. Между бывшим Ленгерном и Кирией не было мира, но их правители начали выстраивать новые отношения, и политики наносили друг другу ежегодные визиты, обычно на годовщину революции одного из государств.

И всё в этой истории так напоминало об отце! Тот тоже стал героем революции, его выбрали в Конвент, и он так часто ездил по городам: то начиная освободительную войну против последних наследников короля, то с дипломатическими миссиями.

Здесь, в этом вагоне, будто встретились две невозможные истории: благородная девушка и её сильный добрый отец, который всегда рядом. Но от благородства той девушки давно уже ничего не осталось, а может и не было никогда, да и сидел перед ней не отец — чужой мужчина, хоть и похожий на того.

— Рейн Л-Арджан. А вас?

— Рена Рейтмир.

— Десять лет, значит? Да, многое изменилось с тех пор.

— Что? — с готовностью спросила Рена, как спросила бы отца или мать после долгой разлуки.

На лице попутчика опять появилась усмешка:

— А что вы хотите знать, Рена? Про Кирию? Про меня? Я приятно удивлён, встретив вас здесь, взрослой, но будем честны, это не делает нас обязанными разговаривать всю дорогу.

Нортийка крепко сжала ручку чашки. Голос прозвучал холодно:

— Да, вы правы, дан Л-Арджан, но позавчера я узнала, что мой отец, мать, сестра умерли, и мне захотелось поговорить с тем, кто знал их, пусть и всего лишь по одной короткой встрече. Однако не думайте, что этим я пытаюсь разжалобить. Я просто хочу быть честной с вами.

«И с собой», — добавила она про себя. Рена не знала, чего хочет от разговора, но чувствовала, что это — ещё один шажок к свободе, чтобы расстаться с прошлым и перестать на него оборачиваться.

Поезд замедлил ход, подъезжая к Нирну — маленькому городку в окрестностях Норта. Показалось деревянное здание вокзала, на котором толпились люди — судя по виду, они шли в третий класс.

Девушка обернулась, ища Лаэрта — учёный по-прежнему сидел с книгой в руках.

Рейн заказал кофе и сказал:

— Ваш отец дважды бывал в Кирии, а я приезжал в Норт и в последующие годы, мы встречались на заседании Конвента. Это был сильный смелый человек, из тех, которые действительно могут вести за собой.

— Дома он был другим, — с горечью откликнулась Рена.

— Все мы видим людей по-разному, особенно дети — родителей. Мой сын Кай уверен, что я пытаюсь лишить его свободы и постоянно приказываю, а я хочу уберечь его от глупостей — и кто тут прав? Я знал Риона, как талантливого генерала, защитника народа, и мне этого достаточно. Оба приезда в Кирию он был на приёме в моём доме, и Кай слушал его, развесив уши. После первой встречи едва не сбежал на запад, чтобы поддержать борьбу за освобождение, а после второй заявил, что хочет служить в гвардии. Каю больше понравилось слушать Риона, а вам, видимо, меня. И что же получается?

— Что? — осторожно спросила Рена.

Поезд тронулся. Появился кондуктор и что-то зашептал пассажиру, идущему следом, на ухо, указывая на место напротив Лаэрта. Кивнув, Феб прошёл к указанному столу. Они обменялись с Реной быстрыми взглядами. Пока всё шло по плану. Кондуктор, как и было принято, за «дополнительную плату» взял пассажира без билета и провёл в вагон-ресторан, пока для того не освободится место.

— Добрый день, — послышался голос Феба.

Лаэрт ему не ответил. Рене хотелось обернуться, но она не стала, чтобы не вызвать подозрения.

— Получается, что вы знали своего отца — может, и всю семью, — не с той стороны, что окружающие. Рион был из тех упрямцев, которые не станут лицемерить. Я верю, что обе стороны: и та, где он герой революции, и знакомая вам правдивы. Вопрос лишь в том, это он не хотел показывать вам другую часть или вы сами не захотели видеть?

На стол, рядом с лампой под красно-золотым абажуром, поставили стеклянный кофейник. Рена залпом допила остывший напиток и налила ещё кофе.