Прячем лица в дыме (СИ) - Николаева Лина

— Да, дан, заходите, — удивлённо откликнулся мужчина и первым пропустил Раза внутрь.

Деревянная скамья, стол, на котором лежали список пассажиров вагона и расписание поезда — вот и всё.

— Что у вас случилось, дан?

— Пожалуйста, закройте дверь, мои слова никто не должен услышать, — Раз проговорил ещё более взволнованно и метнул на проход нервный взгляд.

Кондуктор повернулся к двери. Достав из-под жилета револьвер, Раз рукоятью ударил мужчину по голове и подхватил обмякшее тело. Эта туша весила, наверное, килограмм на двадцать больше, и Раз с пыхтением затащил его на скамью, стараясь делать как можно меньше шума.

Он стянул с мужчины мундир, с себя — жилет и торопливо надел поверх рубашки. Форма неопрятно повисла. Раз нацепил сверху портупею, кое-как подогнав размер кителя под себя, и поправил нож железнодорожника. Их, видимо, так и не научили пользоваться оружием, а ему пригодится.

Раз достал из кармана короткую эластичную верёвку, привязал кондуктора за руки к ножке стола. Тот слабо замотал головой и замычал. Раз запихнул ему в рот край жилета.

«Десять, одиннадцать, двенадцать…»

Готово. Он вот-вот встретится с братом, загонит его в угол, чтобы отобрать «дело всей жизни», потом… Что потом, Раз до сих пор не знал. Убьёт? Заберёт, чтобы пытать, как пытали в больнице? Разные варианты сменялись, постоянно вырывая место друг у друга и убеждая, что именно они должны стать реальностью.

Раз скользнул взглядом по расписанию — ровные ряды часов и минут успокоили разгорячённые мысли. Семь тридцать, Киал — эту точку они миновали. К часу сорока ночи поезд прибудет в Кион, но их на этом поезде уже быть не должно.

Одну руку держа в кармане и перебирая игральные кости, Раз перешёл в ресторан. Шесть столов по одну сторону, четыре по другую и ещё несколько мест у стойки. Рена сидела с каким-то мужчиной, и оба молчаливо отвернулись к окну.

Раз повыше поднял ворот мундира, чтобы как-то прикрыть лицо, хотя на него никто не обратил внимание — работники были заняты напитками и капризами гостей. Он сделал шаг вперёд и встретился взглядом с Фебом. Парень округлил зелёные глаза и стал активно шевелить бровями.

Но разве это требовалось? Как мог Раз не узнать брата, даже если тот сидел спиной, даже если с их последней встречи прошло целых шесть лет?

Тёмные волосы, казалось, стали ещё темнее, превратившись в смоль. На Лаэрте был строгий серый пиджак, который подчёркивал его высокую, худощавую фигуру. «Обернись!» — Раз едва не закричал.

Он, не мигая, до боли, до рези в глазах вглядывался в темноволосую макушку, а рука в кармане всё крепче сжимала кости, так что ногти впились в ладони, а кисть свело от боли.

Между ними всего десяток метров. Всего каких-то десять проклятых метров отделяло его от брата, которого он так страстно, до исступления мечтал увидеть и отомстить за предательство. Раз долго лелеял эту мысль, пока таблетки не дали ей забыться, но чувства вернулись — с новой силой, с новым огнём, который отчаянно просился вырваться наружу. Сжечь этого ублюдка, задушить, разорвать, разложить на молекулы… Рука сама потянулась к револьверу. Один выстрел — и в голове зияет дыра. Льётся кровь, а эти проклятые мозги, такие умные, такие находчивые, размазаны по стенке.

«Сто миллионов девятьсот восемьдесят три тысячи четыреста шестьдесят семь, сто миллионов девятьсот восемьдесят три тысячи четыреста шестьдесят восемь…»

Но Лаэрт сидел не у стены. Да и от выстрела из такого револьвера голова не разлеталась ошмётками, так пусть подождёт своего часа. Тем более, до него осталось всего несколько минут. На лице появилась кривая ухмылка, верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, как скалился зверь — плотоядным, но счастливым оскалом.

«Миллион один, миллион два, миллион три…» — мысли, описав кривой круг, вернулись в родной спокойный угол. Расправив плечи, Раз подошёл к Рене и проговорил:

— Вы обронили, дана.

Взгляд девушки остался беспристрастным: она ждала его и на самом деле вздохнула с облегчением или жалела, что всё идёт по плану, и ей придётся использовать магию?

Раз наклонился к полу и шевельнул бедром так, что часы выпали из кармана ему в руку. Он положил их на стол перед Реной, и она рассмеялась красивым мелодичным смехом.

«Надо проверить», — парень мысленно повторил её ответ. Так. Рена была четвёркой — строгой, устойчивой, любящей порядок. Каждое её слово было сказано не просто так и даже каждый жест нёс свой смысл. Особенно в такой ситуации.

Чемодан, значит. Чемодан Лаэрта? Но брат ни за что не проявил бы такую безалаберность. Он настолько верил в свою неуязвимость? Или все важные бумаги носил с собой? А может, оставил их в Кионе? Что же, если так, то они готовы даже к похищению человека. Но чемодан найти нужно.

— Хорошо, дана, я проверю ваши вещи.

Раз снова посмотрел на макушку Лаэрта, склонившегося над книгой, и вернулся в вагон первого класса. Он приложил ухо к двери кондукторской комнаты — тишина.

Заложив руки за спину, парень медленно пошёл вперёд, равнодушным взглядом осматриваясь по сторонам, будто проверяя спокойствие пассажиров. Он дошёл до конца, развернулся и направился в обратную сторону. У девятого места Раз медленным движением, словно всё так, как и должно быть, взял с сетки чёрный кожаный чемодан и скрылся с ним в кондукторской.

Мужчина уже очнулся и, увидев напавшего, бешено замотал головой и замычал. Раз со вздохом достал револьвер и плашмя ударил по щеке. Голова кондуктора мотнулась, как у болванчика, и он снова затих. Парень затолкал край жилета поглубже ему в рот и, сев рядом, провёл рукой по серебряным застёжкам.

По краю верхней части чемодана шёл ряд кнопок с цифрами. Он уже не раз видел такие — они срабатывали с помощью специального механизма. Замок открывался по нажатию одной из них, но неверная попытка стоило того, что тот блокировался, и открыть его мог только мастер.

Раз ласково провёл кончиками пальцев по цифровому ряду. Итак, какое из десяти чисел мог выбрать Лаэрт? Многие ставили дату своего дня рождения, но Лаэрт родился четырнадцатого. Единица? Он ведь хотел быть первым. Но нет, это не его число. Брат был твёрдым и упрямым, как люди-единицы, но только в одной области.

Может, четвёрка? Да, это похоже на правду. Лаэрт — такой же упорядоченный, структурированный, не человек — число с острыми гранями. Но четвёрку называли справедливой, а он таким не был.

Раз положил палец на двойку. Лаэрт как раз родился в феврале, последнем, двенадцатом месяце года. В нём было немало от двойки — гибкой, изменчивой, даже двуличной в чём-то. Да уж, двуличность — это про него.

Или всё же четвёрка? Раз потёр виски. А может, Лаэрт, как все дурачки, выбрал ноль, думая, что это бестолковое число никто никогда не нажмёт? Нет, всё-таки дураком он не был. Ублюдком, предателей, эгоистом — как угодно, но не дураком. Брат слишком любил порядок — в доме, в делах, в мозгах.

Раз нажал четвёрку, и застёжки с тихим щелчком открылись, показывая аккуратно сложенную одежду. Он приподнял ряд рубашек — под ними лежала кожаная папка. Внутри оказались листы бумаги, исписанные мелким убористым почерком — идеально ровные строки, каждые хвост и петля — одной длины.

До тошноты. Хотелось разорвать эти листы, сжечь, затолкать Лаэрту прямо в глотку. «Сто миллионов сто тысяч один, сто миллионов сто тысяч два…»

Раз пробежался взглядом по тексту, но ни к чему магическому содержание не имело отношения — брат с педантичной точностью описывал симптомы белой чумы. Может, с себя списывал? Хорошо бы.

Раз переворошил одежду, но не нашёл ничего. Видимо, Кантор Ризар прав — или Лаэрт носит все бумаги при себе, или хранит в более надёжном месте. Может, даже только в своей голове. Ничего, и не к таким ключ подбирается.

Раз посмотрел на часы — у каждого был хронометр, который они синхронизировали перед началом дела, — вышел из кондукторской и прижался к окну. Поезд замедлил ход и въехал в тоннель. Лампы на стенах разгоняли мрак внутри вагона, но многие отвернулись, словно тьма снаружи могла добраться и до них.