Прячем лица в дыме (СИ) - Николаева Лина

Раз вернулся, нашёл Найдера и позвал домой. Тот не спрашивал о Тикане, не говорил о Лаэрте — весь путь они проделали молча. Перед домом Юрико оша остановился:

— Раз, ты хочешь мне что-то рассказать?

— Нет.

— Хорошо. Но если что, я рядом.

Найдер открыл калитку. Громко залаяла собака, но, определив знакомый запах, замолчала. Раз уставился другу в спину.

Кионцы превозносили мысль, а чувства для них вставали не то что на второе — на десятое место. Браки они заключали редко, предпочитая свободные отношения. Братья и сёстры не считали зазорным спорить из-за наследства родителей. А детей всё чаще передавали на воспитание в коммуны.

Несмотря на все свои достижения кионцы были глупейшими людьми на свете. Семья стоила многого. Просто семьей не всегда рождались — порой самые близкие приходили позднее. Зато в нужный момент.

«Сто один, сто два, сто три…» — Раз опять начал считать, чтобы прогнать эти мысли. Конечно они были хорошими, очень. Но всё хорошее имело свойство заканчиваться. И если те, кого сейчас хотелось назвать семьёй, предадут, Раз не знал, что сделает с собой и со всем миром.

10. Если что, мы все рядом

— И тогда Великий Отец сказал Фойнканту: «Будет тебе наградой не королевство, а весь мир».

Джо сидела на стуле с яркой красной обивкой и с увлечением рассказывала легенды оша, одну за другой, но Рена едва её слушала. Она полулежала на кровати, кутаясь в одеяло, и смотрела за окно на падающий снег.

Последний раз она встречала День зимы по-настоящему семь лет назад, когда ей исполнилось двенадцать, незадолго до появления магии. Дома было одиноко, а отец, считавший каждую копейку, устраивал вечера всего раз в году — на зимний праздник. Комнаты украшали свечами и хвоей, люди приходили в разных образах, дарили друг другу подарки и всю ночь веселились, а под конец всегда гремели фейерверки. Казалось, этот день по-особенному светлый и добрый, и пусть Рена никогда не любила зиму, а праздник ждала из года в год.

И вот она снова в Норте. На другой стороне Лнорты дом родителей стоит украшенным, мать уже нарядилась и готова принимать гостей. Лошадей вывели из конюшни, чтобы покатать детей по заснеженному саду. Слуги снуют туда-сюда, и всё вокруг шумит, светится огнями, а гости улыбаются, болтают, смеются. Словно одна большая дружная семья.

Рена перевела взгляд с окна на Джо. Оша не отходила от неё ни на шаг, да и Феб заглядывал каждый час. Даже Юрико заботливо приносил чай, а в него подливал ягодную настойку, приговаривая, что это быстрее восстановит силы. От них не уйти, но попытаться стоит.

— Джо, — начала Рена.

Девушка замолчала на полуслове и обеспокоенно спросила:

— Что? Тебе стало хуже? Позвать Феба?

— Нет, — Рена выпрямилась. — Я отлично себя чувствую. Сегодня ведь День зимы.

— И? — девушка потянулась к деревянному столу у кровати, взяла с блюда пирожок и жадно вцепилась.

— Я должна пойти к родителям.

Проглотив кусок, Джо сердито спросила:

— Когда тебя ранили?

— Три дня назад, — недоумённо ответила Рена.

— Ты совсем дура, если уверена, что за три дня рана зажила! Знаешь, сколько лекарств тебе дал Феб? Отсутствие боли — не признак выздоровления. Ложись-ка назад и слушай мои сказки, а надоели они — спи. Другого не принимается.

— Хорошо. Мне нужен покой. Оставь меня, пожалуйста, — пробурчала Рена.

Джо скрестила руки на груди и с минуту смотрела на девушку. Хмурый взгляд был один в один, как у Найдера, когда тот злился.

— Правда? Ты думаешь, я после таких слов тебя оставлю, чтобы ты сбежала?

Рена никогда не была с Джо по-настоящему близка — слишком уж они казались разными, — но и со стороны видела, как та ценит свободу, а ещё — семью. На это можно понадеяться.

— Джо, — Рена вздохнула. — Я не была в Норте три года. И, если честно, безумно боялась возвращаться. Здесь мне всегда было одиноко, а последнее, что услышала от матери, что я убийца и позор семьи. Все три года я изо дня в день вспоминала этот разговор и говорила себе, что всё в прошлом, я больше не завишу от родителей.

Придвинувшись на стуле, Джо положила руки на край кровати. Она стала непривычно серьёзной и выражением лица всё больше напоминала Найдера.

— Я говорила Разу, что прошлое нужно отпустить, но я сама не понимаю, смогла ли отпустить его. Мне надо увидеть родителей, чтобы понять. Что если Найдер и Раз, когда вернутся, скажут, что мы уезжаем уже завтра? У меня нет времени, я должна идти, сейчас.

— Мне ещё раз сказать, что ты дура? Я понимаю тебя, правда, но отправившись, ты просто не дойдёшь, и тогда отпустишь не только прошлое, а ещё настоящее и будущее. Такой проверки хочешь?

— Джо, не заставляй меня угрожать тебе. Это мой выбор и мой риск. Я не боюсь за себя.

— Смотрите, грозная какая! — Джо сердито тряхнула кудрями. — Я знаю, что ты сильнее, но ты не напугаешь меня. Я не отпущу, ясно? Может, мы и наедине-то ни разу не разговаривали, но ты всё равно в моём племени, и я буду тебя защищать, даже от себя самой.

Девушки встретились взглядами — голубые глаза против тёмно-карих, даже почти чёрных. Рена с сожалением подумала, что они вовсе не такие уж и разные. Она сама говорила точно также. И давно уже стоило себе признаться: она не любила «Вольный ветер», но дорожила людьми, которые жили в нём. Может, у них правда не случалось доверительных разговоров, зато было много ворчания и пререканий, но между ними звучало желание помочь.

Мягким голосом, как мать — неразумному ребёнку, Джо продолжила:

— В этом ведь и дело. Почему ты не боишься за себя? Оша всегда ставят племя выше своих личных целей, но они знают, что такое уважать себя и любить.

Рена с силой сжала угол цветастого одеяла. Найдер однажды поделился шуткой про оша: «Хитрее лисы, но грязнее грязи?» Это была ужасная и неправильная загадка, но всё-таки часть правды она имела — оша действительно сложно провести.

Однако за что ей уважать себя? Если собственные родители выбрали сто тысяч линиров и продали ордену, который презирал весь город? Её же даже другие дети не понимали и дразнили «девочкой из конюшни». А уж в ордене! О да, она показала свои силы, ещё как! Став убийцей. А после превратившись в настоящего шпиона, который подслушивал, выпрашивал, угрожал, лишь бы получить информацию ради Раза и Найдера. Вот такой он, этот свет, на самом деле.

— Да, Джо, ты права, — Рена открыто посмотрела на девушку. — Я действительно не умею выбирать себя, но я хочу научиться, и первый мой выбор — встретить прошлое лицом к лицу. И не надо говорить, что я не дойду. Может, любви к себе мне правда не хватает, но на отсутствие силы я никогда не жаловалась. Я хочу прийти домой, а значит, хоть ползая, но сделаю это!

Джо решительно воскликнула:

— Так, всё! Есть в тебе огонь оша, и я подброшу в него дров! Будешь такой же свободной, — Джо озорно подмигнула. — А чтобы ты никуда от меня не делась, к твоему прошлому мы пойдём вместе.

Набрав в грудь воздуха, девушка повернулась к выходу и прокричала:

— Феб, тащи задницу сюда!

Рена заулыбалась, хотя внутри засел страх: снова увидеть строгое лицо матери с вечно недовольно поджатыми губами, отца, который мог только деловито подсчитывать расходы, но не замечал семью.

Сжимая книгу подмышкой, Феб заскочил в комнату и сразу подбежал к Рене.

— Что, стало хуже?

— Нет, я хорошо себя чувствую, — ответила девушку и задрала рубашку, показывая бок. — Надо поменять повязку, наверное, и дай мне ещё обезболивающего. Я ухожу.

Джо кивнула в подтверждение слов.

— Моего разрешения никто не спрашивает, да? — с кислым лицом спросил Феб. — И всем плевать, что такие раны опасны?

— А мы вообще в опасное дело влезли, — Джо уперла руки в бока. — Или ты боишься?

Он вздохнул.

— Почему все всегда думают, что я боюсь? Кто-то из нас же должен думать об осторожности, а не бросаться вперёд, сломя голову. Раз уж на одного здравомыслящего стало меньше, — Феб с укором посмотрел на Рену. — Я помою руки и поменяем повязку, а вы пока решите, нужно ли мне идти с вами. Я готов, если что.