Далеко от неба - Александр Федорович Косенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домнич решился. Рука его легла на пистолет.
— Иван о золоте и понятия не имел, — тихо, с кажущимся спокойствием, сказал Домнич. Голос его настолько изменился, что Василий невольно оглянулся. Увидев направленный на него ствол, кивнул головой: — Так, значит. А я, губошлеп, и вправду за сказки посчитал. Ну, если Иван нашел, значит, и я отыщу. Он хоть и слепой вокруг зимовья ходил, а весточку мне наверняка оставил. Такая у нас с пацанов еще договоренность была.
Ты пушку-то убери, рано еще. Вот когда доказательства соберу, тогда и сойдемся на узкой дорожке. Сразу говорю, жалеть никого не буду. А сейчас тебе в меня стрелять никакого резону. Даже в целях самообороны. Если бы вы золотишко отыскали, давно бы уже всей кучей в теплые края подались. Куда планируете? На острова какие-нибудь или прямо в рай заокеанский? Только без Ивановой заначки вам его век не сыскать. А кроме меня, заначку эту ни одна душа не отыщет. Понял?
— Дурак ты, Вася. Если, как говоришь, Иван знал, какой смысл в жмурики его определять? Проследили бы — и все дела. Так что к Ивану мы никакого касательства. «Смыслов нет», как мой дорогой тестюшка любит указывать. Только и тебя смыслов нет под ногами путаться оставлять. Шуму от тебя больно много. А шум, в целях безопасности всего райцентра, совсем ни к чему. Так что в целях самозащиты, при свидетелях…
— Друган твой подоспел, — сказал Василий, наклоняясь к окну и, словно случайно, оперся рукой на тяжелый горшок с геранью.
Во двор въехал и резко затормозил перед толпой у крыльца милицейский «уазик». Чикин, с несвойственной ему прытью, выскочил из машины. Собравшиеся стали ему что-то наперебой объяснять, показывая пальцами на окна кабинета Домнича.
— …вынужден защищаться, — словно уговаривая самого себя, пробормотал Домнич. Пистолет в его руке ходил ходуном.
— А то и правда стрельнешь, — повернул к нему голову Василий и, выпрямляясь, метнул в Домнича горшок с геранью. Попав в плечо, горшок силой удара отшвырнул Домнича к стене, щедро осыпав влажной черной землей. Пуля после выстрела угодила в потолок, отколов немалый кусок штукатурки.
Толпа во дворе замерла.
— Поговорим еще, — пообещал Василий и, выйдя в пустой коридор, где жался к стене один лишь Серуня, ногой выбил дверь в соседний кабинет и, распахнув окно, выпрыгнул во двор по другую сторону конторы, где в эти минуты не было ни одной живой души — все, мешая друг другу, столпились на крыльце, пытаясь открыть входную дверь, которую Серуня заложил на засов. Дверь взломали, кинулись к кабинету директора. Василий в это время обошел контору, подошел к сиротливо стоявшему у ворот мотоциклу, завел его и, махнув рукой снова выбежавшим на крыльцо мужикам, погнал по улице.
Домнич, болезненно морщась, сметал левой рукой со стола комья земли.
Чикин, матерясь через каждое слово, отдавал по телефону какие-то приказания.
Кандей, разглядев среди толпившихся в коридоре мужиков Серуню, напролом двинулся было к нему, но тут же потерял из виду. Серуня присел и задом вполз в кабинет, через окно которого ретировался Василий. Он тоже было сунулся к окну, но прыгнуть с такой высоты с покалеченной ногой не рискнул. Кинулся к огромному, еще довоенного производства, шкафу для бумаг и, открыв его, увидел уютно пристроившуюся среди папок початую бутылку, надкусанный огурец и луковицу. Без особых раздумий он торопливо конфисковал временно бесхозное добро и, приоткрыв другую дверку, забрался в соседнее отделение шкафа, отведенное для хранения вещей более объемных, чем старые бухгалтерские отчеты. Едва успел прикрыть за собой дверку, как в кабинет ввалился Кандей, подошел к раскрытому окну и объявил кому-то, вошедшему следом: — Никуда не денутся, обоих достану.
Серуня, сжавшийся в своем ненадежном убежище, понял, что угроза на сей раз реальна и почти неотвратима, дождался, когда Кандей вышел из кабинета, и, не вылезая из шкафа, допил оставшуюся в бутылке водку. После чего стал задумчиво жевать луковицу.
* * *На четвертый день пути, когда конвойный казацкий отряд расположился вечерним привалом на берегу бурной таежной реки, на прибрежной тропе показался верховой. Часовой из-за густого дыма костров, разложенных от гнуса вокруг бивуака, разглядел подъехавшего, когда тот был уже в полусотне шагов. Он торопливо сдернул с плеча винтовку и громко закричал: — Кто такой?! Стоять! Куда прешь? Стоять, говорю! И поскольку всадник продолжал как ни в чем не бывало приближаться, выстрелил вверх и заорал что было сил: — В ружье! Стой, где стоишь, в тебя теперь стрельну! Ей-богу, стрельну!
От выстрела вздрогнули и беспокойно затоптались сбившиеся в кучу кони, несколько казаков потянулись к винтовкам, остальные с любопытством смотрели сквозь пелену дыма на происходящее.
Всадник подъехал к часовому вплотную, как ни в чем не бывало спешился. Разглядев на потемневшей от недавнего дождя шинели погоны, а на портупее наган и саблю, казак испуганно вытянулся: — Виноват, ваше благородие, не признал.
— Не в том виноват, что не признал, а в том, что еще на прижиме должен был заметить, в ружье всех поднять. Не сено везете — золото. Где подъесаул?
— Так что поехали местность вон с той сопочки обследовать.
К ним уже подходили казаки и топограф Ильин.
— А вот это похвально, — одобрил подъехавший, в котором некоторые, несмотря на закрывавшую лицо сетку, узнали жандармского ротмистра Воскобойникова.
— Как же, ваше благородие, в одиночку? Неровен час чего случиться могло, — пробасил могучий рыжебородый хорунжий Иван Рудых, забирая из рук ротмистра повод и ласково поглаживая по вздрагивающей шее уставшего коня.
— Случилось уже, — ответил тот и, приподняв с лица сетку, пристально посмотрел на стоявшего неподалеку Ильина.
— Кто такой? — спросил он Ивана, кивнув на высокую нескладную фигуру топографа, лицо которого тоже было скрыто сеткой от гнуса.
— А ведь мы знакомы, Николай Александрович, — сказал Ильин, приподнимая сетку и подходя ближе. — У Владислава Станиславовича Насташевского были представлены. Рекомендован, если вспомните, как инженер-топограф…
— Можете не продолжать. Из социалистов?
— Бывших. Взгляды социал-революционеров на террор решительно не разделяю и осуждаю. О чем в свое время письменно изложил вашему непосредственному начальству в Иркутске.
— Ну
