Женщины да Винчи - Анна Берсенева

– Не забывай меня, – произнес Кирилл у нее за спиной.

«Рада бы, да не забудется», – подумала она.

Часть II

Глава 1

– А я вот, поверите, когда еще даже не к Кирову, только к Котельничу на поезде подъезжаю, уже сердце биться начинает. Быстро так, чисто птица… Родина есть родина, что тут скажешь.

Белка так устала, что слушала разговорчивого таксиста краем уха. Котельнич, о котором он говорил, запомнился ей лишь тем, что там она сделала последнюю пересадку. После путешествия от Москвы до Кирова на перекладных поездах и даже электричках слово «родина» вызывало у нее содрогание.

Маршрут пришлось составлять по настенной карте, которую она обнаружила на Ярославском вокзале. Айфон, воспользоваться которым было бы для этого естественно, Белка сообразила отдать маме, причем в последнюю минуту сообразила, уже прощаясь в больничном дворе – вспомнила, как Кирилл упомянул, что через айфон отслеживаются все его перемещения, и решила не рисковать.

И, выехав таким вот образом из Москвы, она сразу же погрузилась в доисторическое время, точнее, в полное безвременье.

То, что она все же добралась наконец до города Кирова, ничуть не прибавило ей оптимизма.

Мысль об этом городе пришла ей в голову точно таким же путем, каким пришла мысль не брать с собой айфон. Вернувшись в палату, Белка стала последовательно перебирать в уме все, что говорил ей Кирилл, вспоминались все мелочи, в том числе и бокалы с чаем – тут и выплыла на поверхность взбудораженного сознания Зинаида Тихоновна.

Но вряд ли само по себе это воспоминание повлияло бы на ее решение ехать в незнакомый город по приглашению незнакомого человека. Мало ли какие случайные тени мелькают в памяти! Дело было в другом…

Перебирая в голове города и веси, которые могли бы ее приютить, Белка поняла, что, кроме мамы, у нее нет на всем белом свете ни одного родного человека. То есть она и раньше это, конечно, знала, но как-то не обдумывала.

Когда, пораженная этим неожиданным осознанием очевидного, Белка спросила о родственниках у мамы, срочно приехавшей по ее звонку в больницу, та ответила:

– Мама моя, бабушка твоя Тая, о родне вспоминать даже не любила, не то что общения искать. Она ведь девчонкой из Владимирской области в Москву пешком пришла и больше в тех местах никогда не бывала. Даже я ничего про ее детство не знаю, но что она его отринула, знаю точно.

«Ломоносов практически!» – подумала Белка.

Она и сама не понимала, чего больше в этой мысли, злости или горечи.

Итак, бабушка не зналась со своими родными в силу каких-то неведомых причин. Мамино существование тоже не предполагало поисков давно потерянной родни. Все мамины подруги жили в Москве, как и подруги Белкины, так что в качестве ориентира для бегства не подходили: странно было бы заявиться к ним с просьбой пожить непонятно сколько дней или месяцев – Белка все-таки надеялась, что не лет, – не выходя на улицу и не отвечая на телефонные звонки.

И вот в ту минуту, когда она все это осознала, идея уехать в город Киров не показалась ей странной.

Странным можно было считать лишь то, что бумажка с адресом Зинаиды Тихоновны Филипьевой отыскалась в сумке. Вообще-то у Белки не было сентиментальной привычки хранить ненужные мелочи вроде использованных театральных билетов или приглашений на давно прошедшие вечеринки.

– Вот вам улица Володарского, – сказал таксист. – А вот и дом.

Дом был двухэтажный, деревянный, очень старый. Окна нижнего этажа скрыты были кустами или, может, низкорослыми деревьями, Белка не разобрала. Темные, мокрые от ноябрьского дождя стены дома показались бы ей даже красивыми – во всяком случае, аутентичными, – если бы она не была охвачена усталостью и глубоким унынием.

Из-за этого уныния Белка, отпустив такси, несколько минут стояла перед калиткой в пустом оцепенении, а когда подносила к звонку руку, то даже в ней чувствовала тяжесть и тягость.

Калитка открылась. Если свое имя старушка, по счастью, записала на листочке вместе с адресом, то припомнить имя ее сына Белка не могла. Уже и то хорошо, что она его по крайней мере узнала, убедившись таким образом, что не ошиблась адресом; таблички с номером на доме не было.

– Здравствуйте, – сказала Белка. – Вы меня не помните, конечно. Зинаида Тихоновна пригласила меня к ней приехать.

В конце концов, та ведь при вот этом самом сыне ее пригласила, и адрес записывала при нем, значит, она не должна выглядеть в его глазах совсем уж конченой идиоткой.

– Я вас помню, – сказал он. – Но Зинаиды Тихоновны нет.

Жаль, что она не попросила старушку записать вместе с адресом и телефон – позвонила бы, предупредила. Но разве можно было предполагать, что это ей понадобится?

– А когда она будет? – спросила Белка.

– Она умерла, – ответил тот.

Ох ты!.. Броситься очертя голову по случайному адресу к случайному человеку – по всем Белкиным представлениям о жизни такой поступок должен быть судьбой вознагражден. Но, видно, жизнь ее переменилась теперь настолько, что все прежние представления следует забыть.

Сын Зинаиды Тихоновны смотрел на Белку теми самыми глазами, про которые в Библии написано «темна вода во облацех». Или не в Библии, неважно. Ничего нельзя было понять по его глазам.

«Интересно, такси здесь на улице останавливают или заказывать надо?» – подумала Белка.

Куда она поедет на этом такси, было ей уже даже неинтересно. Оцепенение, нарушенное известием о смерти Зинаиды Тихоновны, сменилось безразличием ко всему, в том числе к собственной участи.

Надо вернуться домой. Убьют так убьют. Да, не смелость, не решимость, а только безразличие было в этой ее мысли.

– Входите, – сказал старушкин сын.

– Зачем? – вяло отозвалась Белка.

– Дождь начался.

Вошли в калитку, обогнули дом. Сын шел впереди, с его брезентового плаща капли падали так же, как с древесных веток. Он поднялся на крыльцо, открыл дверь и пропустил в нее Белку. Она делала все, что ей предлагалось, потому что сама не могла предложить ничего.

В доме пахло щами, как в общественной столовой. За дверями, ведущими куда-то, упало что-то и раздался сначала сердитый женский крик, а потом такой же сердитый детский. Все это было так тоскливо, что глупость и бессмысленность собственного поступка стали для Белки еще более очевидны, чем в ту минуту, когда она узнала о смерти Зинаиды Тихоновны.

– Поднимайтесь наверх. Там мамина комната.

«Зачем мне в ее комнату?» – подумала Белка.

Но поднялась по скрипучей деревянной лестнице так же послушно, как выполняла все задачи, которые он для нее формулировал. А что оставалось делать?

Очередная дверь перед нею открылась, и она оказалась в комнате совсем не очередной. Очень отличалась от всего дома эта комната!