Контрольный выстрел - Василий Головачев

Террорист в обычном унике — с виду, конечно,— просто исчез, породив судорогу пси-поля. Он явно был интраморфом, хотя никакой интраморф не мог бы уйти подобным способом, если только у него не было порта­тивного метро, но таких станций метро еще не сущест­вовало.

Террористов в «хамелеонах» задержали через несколько минут, птеран сбили, и бой закончился. Забаву тут же отправили в клинику, сообщив о случившемся Аристарху. Герцог и командир обоймы отошли в сторонку, к почер­невшей и треснувшей во многих местах яблоне.

«Что скажешь?»

«Хорошо готовятся к акциям, гады! И у них появились излучатели холода...»

«Я не о том. Как удалось уйти их вожаку с излуча­телем?»

«Элементарно — по сети канализации. Здесь под нами сохранилась древняя система канализационных стоков, еще со времен Софии двадцатого века. Я хорошо знаю здешние места».

«Но я не чую пустот!»

«Значит, они заранее установили неподалеку пси-фильтр, создающий фон «плотной породы».

«Дьявол, я не учел этого! Ладно, задержанных — в от­дел, допроса не устраивать, ждать меня. Буду через час, только повидаюсь кое с кем».

«Пауль, ты что же... знал о готовящемся нападении?»

Герцог улыбнулся, сжал локоть командира «ланспасад», сел в куттер.

«Просто меня предупредили».

«Кто, если не секрет?»

«Вселенная».

Аппарат взлетел, а командир отряда подстраховки ос­тался стоять, запрокинув голову и открыв рот.

Анастасия Демидова собиралась отдыхать — ночной от­дых для нее включал три часа полного сна и два меди­тации,— как в дверь позвонили.

Ратибор обещал быть дома только через два часа, а он всегда был точен, и Анастасия, вспомнив предупреждения Аристарха, решила последовать его совету. Она достала из кабинета мужа оружие, нацепила «защитника» и, не сни­мая халата, приказала двери впустить гостя. Конечно, до этого она успела оглядеть дом и окрестности в пси-диа­пазоне, но ничего особенного не заметила. Посетитель, который решил побеспокоить Берестовых в час ночи, судя по ауре, был обычным человеком и опасности не пред­ставлял.

Жили Берестовы в Новосибирске: северный радиал, Ло­синая Магистраль, сто сорок четыре, в доме коллективного пользования, проекта старого, но удобного. Вернее, жила здесь Анастасия, Ратибор обитал в Рославле, недалеко от внука, но жену навещал регулярно.

В квартиру можно было попасть как из коридора с лифтами, так и со стороны балкона-оранжереи. Именно отсюда и собирался войти незнакомец, хотя как он там оказался ночью, Анастасия не поняла, разве что высадился из аэра; квартира их располагалась на сотом этаже.

Дверь бесшумно лопнула лепестками диафрагмы, в го­стиную вошел невысокого роста человек в форме погра­ничника-стармена. Остановился, разглядывая хозяйку. Габриэль Грехов собственной персоной.

Анастасия поднесла руку ко рту, глаза ее стали огром­ными, потемнели.

— Привет,— сказал он тихо, с улыбкой, погасившей мрачный огонь в глазах.— Меня еще помнят в этом мире?

Грехов сделал жест, будто вынул что-то из-за спины, и подал женщине букет цветов, земных, благоухающих всем спектром луговых запахов.

— Ратибора еще нет,— беззвучно проговорила Анаста­сия.

— Я знаю.— Габриэль внимательно глянул на нее, по­нимая все без слов.— Я могу прийти позже.

— Нет, проходи. Извини, я... просто я не ожидала...— Женщина вдруг всхлипнула, глаза наполнились влагой, но она сдержала слезы.— Мы тебя вспоминали...

— Верю.

Они сели в гостиной, разглядывая друг друга. Потом Анастасия вспыхнула и убежала в спальню, откуда вышла в черном вечернем платье, меняющем плотность и рисунок золотых и серебряных жил. Она действительно сохранила всю красоту и грацию, несмотря на прошедшие полвека с момента их расставания, и Грехов передал ей свои чувства в сложном и объемно-красочном слогане.

Хозяйка снова покраснела, но уже пришла в себя и начала относиться к ситуации с иронической грустью. Схо­дила на кухню, поставила цветы в вазу, а саму вазу вод­рузила на полку, где лежали раритеты дочери, Ольги Пан­кратовой-Берестовой, добытые ею в разных уголках кос­моса: «поющие глаза» с Орилоуха, два блестящих обломка тартарианского «камня», жемчуг и раковины с Танненба­ума, кристалл санлунита с Меркурия.

«Ты не изменился,— перешла на пси-речь Анастасия.— Словно и не уходил».

«О нет, изменился,— с оттенком тоски и надежды воз­разил Грехов.— Ты даже представить не можешь, как я изменился. Чувственное восприятие человека ограниченно, даже интраморф не может воспринимать тонкие уровни материи ниже определенного молекулярного порога — электроны, протоны, кварки, а также более сложные и масштабные — галактики, их скопления, войды, а я на­учился видеть это, понимаешь? Сидя напротив, я вижу тебя всю — как тело, образ, личность и как систему кро­веносных сосудов, нервных связей, сердце, легкие, почки, и еще глубже — сложный молекулярный конгломерат...»

Анастасия поежилась, потом рассмеялась.

«Ну и как это выглядит на молекулярном уровне?»

Габриэль засмеялся тоже.

«Я забыл, что и ты при надобности можешь видеть внутренние органы других людей. Да, я отвык от людей, от Земли, отвык от дома.— Он медленно продекламировал:

Сегодня, после многих лет разлуки,

Вернувшись в дом, где я когда-то рос,

Я чувствую, что все кругом — чужое».

«Это... страшно!» — прошептала Анастасия.

«О нет, это нормально. Я понимаю, все течет, все из­меняется, все уходит, чтобы не вернуться никогда, но... все проходит, а мы — остаемся. И не стоит напрягаться, Стаей, я все прекрасно понижаю, я и ушел-то с Конст­руктором тогда больше потому, что ты все решила сама. Как Ратибор?»

«Ратибор есть Ратибор,— слабо улыбнулась Анаста­сия.— Я люблю его больше, чем он меня, но... иной доли не хочу. Что касается памяти... и возвращения... У твоего любимого Борхеса есть и такие строки:

А тут не нужно слов и мнимых прав,всем, кто вокруг, ты издавна известен,понятны и ущерб твой и печаль.И это наш предел:такими, верно, и предстанем небу —не победители и не кумиры,а попросту сочтенные за частьРеальности, которая бесспорна...»

«Похоже, ты знаешь, куда идешь» Я не ошибся в тебе ни тогда, когда уходил, ни сегодня. И чтобы к этому не возвращаться, добавлю: о моем возвращении никто не дол­жен знать. Пока».

«И Ратибор?»

«Наверное, ты не сможешь утаить от него нашу встре­чу. Пусть знает, он достоин».

Грехов подумал и вытащил из нагрудного кармашка серебристо сверкнувшую паутинку.

«Возьми, пригодится. Это... скажем так, усовершенст­вованный «защитник». С ним ты можешь не бояться ни­каких пси-нападений».

Анастасия нахмурилась, поколебалась, но паутинку взяла, внимательно осмотрела и спрятала под прядью во­лос на затылке.

«Ты уверен, что мне это пригодится?»

«Почти уверен».

«Что происходит? С нами, с людьми, со всей Землей...»

«Вы сами правильно во всем разобрались. Это вторже­ние, пока робкое, просачивание, как сказал Аристарх, но это и разведка боем. А началось это давно, еще до прихода Конструктора, просто вызрело наконец. Зародыши абсо­лютно мертвого пространства — вы назвали их нагуаля­ми — растут медленно. Но все-таки растут. Самое плохое в этой ситуации не физика явления — на нынешнем этапе Игры,— а именно нападения на интраморфов. Это создаст панику... впрочем, все это будет позже. Мне пришлось откорректировать кое-что, подсказать твоему внуку, где искать нагуаль в лесу под Владимиром, внушить Аристар­ху тревогу... Конечно, Тартар и Чужая могут сыграть роль катализатора спонтанного возбуждения вакуума, что гро­зит местному скоплению галактик полным вырождением, изменением законов физики, но ФАГу это пока невы­годно».

«Ты так спокойно говоришь!—Анастасия зябко по­ежилась.— И мы не. в силах этого предотвратить? А по моим прогнозам, все должно закончиться благополучно...»

«Потому что ты считала футур-узел в пределах дейст­вия местных законов физики, а они изменятся. Вы не представляете, против кого выступили, несмотря на точное имя, которое ему дали — Фундаментальный Агрессор. Что­бы бороться с ним, необходимо будет внедряться во все уровни Вселенной, начиная с самых тончайших: преоны, то есть суперточки, стринги, кварки — и до галактик, их скоплений, сверхскоплений, всей сетчатой структуры ме­тагалактики. Вы пока застряли в середине, напрягаясь в социуме, но это не главная линия фронта, хотя и весьма существенная. Если бы человек сумел переболеть болез­нью, называемой разумом, воевать было бы проще, да и Война перестала бы быть войной, а превратилась бы в Игру. Но этого момента ждать надо еще миллион лет. Ты права в одном: закончится вся эта заваруха благополучно — наша метавселенная уцелеет».