Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Германии химикаты, из которых можно было бы изготовить искусственные удобрения, использовались для производства бомб и отравляющих газов, а вследствие блокады страна не могла импортировать чилийскую селитру – добываемый шахтным методом источник азота, по большей части заменивший гуано. Соответственно, пострадало сельское хозяйство Германии, произошел ошеломляющий скачок цен на продовольствие и в конечном счете – гиперинфляция. В ответ Германия создала Военное продовольственное управление, пытаясь справедливо нормировать и распределять пищу. Это означало, что значительная ее часть продавалась на черных рынках.
Последовавшее недоедание сделало немцев подверженными болезням, что повлекло за собой сотни тысяч смертей среди гражданских, а также долгосрочный ущерб здоровью поколения детей, выращенных без достаточного для нормального развития количества калорий. Голод в военные и послевоенные годы вызвал социальные волнения и обострение разногласий между жителями городов и деревень, классами и этническими группами не только в Германии, но и по всей Европе – это была причина, стоявшая за революцией в России, – на Ближнем Востоке и далее.
Тем временем пшеничный бум в Америке подготовил ее к тому, чтобы она стала главным поставщиком зерна в Западную Европу. Будущий президент Герберт Гувер был назначен главой продовольственного управления США, которое устанавливало нормы предельных цен на внутреннем рынке, размещало заказы на поставку продовольствия войскам и контролировало продажи союзникам{111}.
Поскольку значительная часть продукции процветающей агропромышленности поставлялась за океан союзникам и солдатам, Гувер призывал американцев быть более самостоятельными в обеспечении себя продовольствием и приналечь на яйца и сыр{112}: и то и другое по-прежнему производилось дома или поблизости. Американцы также занялись садоводством. Были освоены три миллиона прежде не обрабатываемых участков земли{113}, что особенно впечатляет, если вспомнить, что население страны в то время составляло около 100 млн человек.
В результате в годы войны и сразу после нее экспорт пшеницы вырос втрое{114}, а мяса – впятеро{115}. К 1919 году продукты питания составляли треть американского экспорта{116}. Однако бурный рост экспорта не мог продолжаться без конца, и неизбежное обрушение рынка навлекло дальнейшие беды на мелких фермеров.
Высокие цены на зерно, обусловленные нуждами войны, многим американским фермерам внушили мысль, что больше – всегда лучше, что чем больше сажаешь, тем выше прибыль, и что федеральное правительство это гарантирует.
В определенном смысле они были правы. Для властей проще, а для промышленности прибыльнее, если тысяча фермеров производит по миллиону бушелей каждый, чем если миллион фермеров собирает урожай в тысячу бушелей. Меньшее число хозяйств и работников – это не только более дешевый кусок хлеба, но и больше тракторов. Именно крупнейшие игроки и преуспели, в значительной мере благодаря государственной поддержке.
Интересным примером является фермер-новатор Том Кемпбелл, в 1917 году заявивший, что лучшее использование его времени и навыков не воевать, а производить пшеницу в промышленном масштабе с использованием всех имеющихся в его распоряжении инструментов. Это включало, как цитирует Фитцджеральд в книге «Каждая ферма – это фабрика», «те же принципы массового производства, учета затрат, специализированной техники и механизированного труда опытных работников, что используются в любой большой промышленной организации в стране»{117}.
Кемпбелл описал свой опыт в телеграмме президенту Вильсону и Дж. П. Моргану и в награду получил 100 000 акров не облагаемой налогом земли{118} в аренду от Бюро по делам индейцев – земли, отнятой у племен кроу, черноногих и шошонов, – и инвестиции в размере 2 млн долларов от банкирского дома Моргана. Кемпбелл, впоследствии удостоившийся звания «всемирного короля пшеницы», также наставлял в сельском хозяйстве Сталина, изобрел ранний вариант напалма и стал бригадным генералом ВВС.
Столь масштабных историй успеха было мало, но тенденция распространилась широко. Сразу после появления жидкотопливных тракторов инновации резко увеличили масштабы фермерского производства. Гидравлические подъемники упростили замену навесного оборудования, и теперь его можно было подбирать под конкретную культуру. Появились более эффективные дизельные двигатели, и благодаря полному приводу и усовершенствованной трансмиссии появилась возможность обрабатывать любую землю. Модернизированные сеялки позволяли регулировать расстояние между семенами для разных культур, что в дальнейшем делало более эффективной их культивацию, и т. д. Поскольку химические удобрения повысили урожайность, а площадь среднего поля выросла вместе с общим увеличением посевных площадей, владение новейшей техникой стало критически значимым.
Фермеры, первыми освоившие трактора и другие новые технологии, получили решающее преимущество, продавая огромные объемы продукции по существующим высоким ценам. Цены должны были неизбежно упасть после того, как за ними подтянутся все остальные, поскольку массовое производство увеличивало избыток сельскохозяйственной продукции, а норма прибыли настолько сократилась, что только крупнейшие производители могли оставаться в плюсе.
«В долгосрочной перспективе, – писал Кокрейн, ставший в 1960-е годы ведущим экономистом-аграрием Министерства сельского хозяйства США, – к тому времени, когда большинство ферм перешли на новые технологии, размер прибыли, что получали первые фермеры, снизился практически до нуля. В отношении дохода средний фермер оказался там же, откуда начинал»{119}. Это относится к любой важной инновации в промышленном сельском хозяйстве – от тракторов до генетически модифицированных семян. Каждая из них служила крупнейшим производителям и грабила мелких.
Вскоре стало требоваться больше земли, больше оборудования, больше химических удобрений и больше финансирования, чтобы стать успешным фермером, выращивая бо́льшую часть высокоурожайных культур: кукурузу, сою и пшеницу. С развитием сельхозоборудования покупка средств механизации перестала гарантировать земледельцу процветание, но гарантировала долги, загоняя фермеров, как выразился Кокрейн, «как белку в сельскохозяйственное колесо»{120}. Это относилось даже к Кемпбеллу. Банкирский дом Моргана не дал, а одолжил ему 2 млн долларов.
Расширять производство и специализироваться на товарных культурах – это был единственный способ выживания. Больше всего выиграли производители оборудования, химических веществ и семян, и компании, преуспевшие в ту эпоху, до сих пор преуспевают: General Mills, Cargill, Deere, DuPont.
Когда против традиционного семейного фермерства объединилось столько сил, борьба против безудержного развития стала безнадежной. Перепроизводство в годы войны обеспечило более или менее постоянный прирост, и цены упали так сильно, что все, кроме крупнейших фермеров, оказались под угрозой. Давление, вынуждавшее фермерские хозяйства расширяться и сосредоточиваться на какой-то одной культуре, шло отовсюду. Даже учреждения, созданные специально для того, чтобы помочь семейным фермам выжить, например колледжи, организованные на предоставленной государством земле, и их сельскохозяйственные экспериментальные станции, подталкивали небольшие хозяйства к наращиванию производства товарных культур.
В 1922 году Министерство сельского хозяйства США создало Бюро экономики сельского хозяйства (в настоящее время – Служба экономических исследований), его официальной целью стало побуждение штатов ориентировать своих фермеров на производство в соответствии с определенными стандартами с использованием одинаковых методов. С этой целью бюро разработало де-факто общегосударственную политику сельскохозяйственного производства. Уменьшение количества ферм, увеличение их размера и унификация продолжились.
Это делалось не то чтобы цинично – на чей-то взгляд, возможно, даже невинно. «Ученые экспериментальных станций и чиновники никогда не рассматривали возможность того, что, пока их работа оказывается успешной, она может способствовать обогащению богатых, разоряя и в конечном счете выгоняя с земель многих достойных фермеров, не столь наделенных предпринимательскими талантами, – писал историк Чарльз Розенберг. – Не предвидели они и потенциального конфликта между поддержкой все более заумных исследований, проводившихся на деньги правительства, и постепенным умиранием самодостаточно децентрализованного мира. ‹…› Только самые эффективные могли надеяться выжить»{121}.
Намеренно или нет, трагический результат принуждения к стандартизованной монокультуре состоял в объединении ученых и исследователей не с фермерами, а с банками, производителями оборудования и продавцами семян и химикалий. Как пишет Уэнделл Берри в книге «Как Америку сгоняли с земли» (Unsettling of America), «сельскохозяйственные колледжи» стали
