Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было сделано явно и открыто. В дополнение к закону «О гомстедах» в 1862 году было создано Министерство сельского хозяйства США и принят закон Моррилла о земельных грантах, выделивший землю под организацию сельскохозяйственных колледжей, что привело к появлению многих хорошо известных до сих пор, по большей части публичных, университетов. Все это служило цели достижения высокой продуктивности любой ценой.
В частности, закон «О гомстедах» и законы Моррилла (расширенные в 1890 году) в конечном счете предопределили будущее сельского хозяйства и еды в Америке и во всем мире. Цели же были очевидны: в 1863 году Первый комиссар Департамента земледелия Исаак Ньютон объявил, что «избыток сельскохозяйственной продукции позволяет выплачивать долги и накапливать богатство не только фермеру, но и всей стране»: «Таким образом, увеличение этого избытка, развитие и извлечение огромных ресурсов из нашей почвы и, следовательно, создание нового добавочного капитала должно стать великой целью законодательства и Министерства сельского хозяйства»{84}.
Ньютон продолжал: «Цель каждого молодого фермера должна состоять в том… чтобы сделать все возможное, заставить расти два стебля там, где прежде рос только один». Это заявление свидетельствует о полном незнании природы, мира и даже законов Вселенной. Все в мире конечно, даже богатства американской земли. Однако упадок европейского сельского хозяйства в XIX веке создал брешь в предложении, и миру нужна была товарная культура, чтобы ее заполнить. Этой культурой, как оказалось, была пшеница, и, по словам Дэна Моргана, автора книги «Торговцы зерном» (Merchants of Grain), «величайший рынок продовольствия, когда-либо существовавший в мире»{85}, открылся для каждого, кто был готов ее выращивать и продавать.
Никто не мог соревноваться с Соединенными Штатами в этом отношении. Железные дороги молодой страны увеличились с 48 000 километров по состоянию на 1860 год до более чем 250 000 километров в 1890 году – это гарантировало, что новые территории выращивания зерновых будут быстро заняты, а продукция будет перевозиться без затруднений. Компании – будущие Cargill, Pillsbury и General Mills – начали создавать сети зернохранилищ, связанные с железными дорогами, и координировать торговлю и мировые поставки. Экспорт американской пшеницы и муки более чем утроился{86} в последние три десятилетия XIX века, и это было только начало.
При активнейшей поддержке государства, жаждавшего роста любой ценой, фермерские хозяйства во множестве возникли в Висконсине, Миннесоте и обеих Дакотах, Небраске, Канзасе и Колорадо. Сначала их создавали выходцы из Британии, Германии и Скандинавии, а позднее – выходцы из большей части остальной Европы. С 1860 по 1890 год количество ферм почти удвоилось, достигнув 4,5 млн{87}.
Экономический двигатель, который представляла собой Америка, стал самой мощной силой в мире за всю его историю. В каком-то смысле это была вертикально интегрированная версия традиционной колонии. Иными словами, если европейцы извлекали богатство и власть из продуктов, колоний, находящихся за океаном, то в Америке метрополия и колония совпадали. Метрополия включала в себя колонию. Уэнделл Берри называет нас «империалистами – захватчиками собственной страны»{88}, и, хотя сначала мы, бесспорно, стали капиталистами – захватчиками чужой страны, этот момент следует отметить. Америка вывернула наизнанку традиционную колониальную модель, используя собственные природные ресурсы для создания системы экспорта, в которой вся прибыль оставалась «дома». Это была первая подобная система.
Значительная часть финансирования этой индустрии осуществлялась за счет торговли как таковой, и сильные колебания цены делали покупку пшеницы особенно привлекательной. Казалось, не будет конца росту предложения, удовлетворявшего мировой спрос, настолько новый и комплексный, что никто не понимал его в полной мере.
Беспрецедентное засевание миллионов акров земли за столь короткий период создало избыток сельскохозяйственной продукции, поставив фермеров в уязвимое положение, когда они должны были производить больше не потому, что увеличился спрос (этого не произошло), а чтобы компенсировать падающие цены и удовлетворить торговцев, делавших деньги в любом случае.
Многообещающую отрасль защищали пошлины. Либеральная иммиграционная политика (по-прежнему распространявшаяся главным образом на белых европейцев) помогала поддерживать приток новых рабочих рук на Запад. Поскольку на 1883 год зерном можно было торговать как фьючерсами – то есть вы имели возможность продать или купить урожай даже до того, как семена оказались в земле, – фермеры научились действовать на основе кредитов.
Складывающая система гарантировала, что поселенцы, помогавшие заполнять новые территории – и брешь, оставленную рабством, – скоро сами станут не более чем поставщиками, не вылезающим из долгов классом, чем-то средним между ремесленниками и крепостными.
Обремененные рисками и долгами фермы ровным счетом ничего не значили для новых корпораций; от них требовалось одно – продолжать поставлять продукт для торговли. Подобно мелким землевладельцам в Китае и Индии XIX века, фермеры выращивали урожай не для себя или своих общин, а для нужд глобальной экономики, основанной на денежных потоках. В Соединенных Штатах опасность этой ситуации стала ошеломляюще очевидной лишь с приходом пыльных бурь и Великой депрессии, до которых было уже недалеко.
Американская машина производства зерна – чудовище, состоящее из железнодорожных путей и зернохранилищ, – раскинулась на равнинах Среднего Запада, словно вытесненные ею стада бизонов. Сельское хозяйство, наряду с железными дорогами и финансами, стало основным источником величайших состояний XIX века. Разбогатеть на сельском хозяйстве можно было десятками способов, но фермерство как таковое редко входило в этот список. Производство мельниц, элеваторов, тяжелого оборудования, перерабатывающие заводы, транспортные компании и многое другое развивались быстрыми темпами, а мука теперь стоила вдвое дороже хлопка. За 40 лет, прошедших после Гражданской войны, общие производственные объемы выросли вшестеро, и выработка продуктов питания не отставала, пока не стала составлять пятую часть всей промышленности.
Всему этому требовалась координация, способ привнести «рациональность» и стандарты в сельскохозяйственное производство. Так, фермерство по-американски было систематизировано, уподобляясь передовому подходу к изменениям в промышленности, и стало мировой моделью современного сельского хозяйства.
Хотя «современное» – достаточно точное определение, однако, поскольку оно также означает «новаторское», лучшим, хотя и реже используемым словом, характеризующим складывавшийся способ земледелия, был бы термин «добывающее». Это сельское хозяйство промышленной эпохи с опорой на механизацию, систематически забирающее из земли больше, чем может быть в нее возвращено, и намного больше, чем способна выдержать земля. Сосредоточение довоенного Юга на монокультуре и экспорте хлопка и табака теперь стало национальной политикой, а производство перевели на промышленные рельсы. Поле превращалось в фабрику, земледелие – в индустрию.
Во власти эту индустрию представляло Министерство сельского хозяйства США, поставившее во главу угла упор на индустриализацию и товарный характер сельского хозяйства, бизнес по производству еды. Благополучие самих фермеров стало вторичной и необязательной целью. Что касается потребителей, им следовало соглашаться на то, что предоставляет рынок. Питательная ценность пищи для людей, которые ее покупали, едва ли даже рассматривалась. Задача обеспечить процветание фермерства, чья деятельность была бы направлена на максимальное обеспечение людей здоровой пищей, а уж тем более на минимизацию ущерба земле и другим живым существам, никогда не ставилась.
В действительности цели американского сельского хозяйства были столь же просты, сколь и циничны: увеличение избытка продукции и создание капитала. С самого своего возникновения Министерство сельского хозяйства США было предназначено для концентрации политической и экономической власти, будучи центром влияния в области земледелия. Если людям и ресурсам, эксплуатируемым ради создания этого влияния, наносился сопутствующий ущерб – так тому и быть!
Часть II
Двадцатый век
6
Ферма как фабрика
Обычно мы представляем себе промышленную революцию как историю фабрик, начавшуюся в Британии, где энергия пара была впервые использована в машинах, способных, например, приводить в действие ткацкие станки намного быстрее, чем можно было себе вообразить прежде.
Однако городскими фабриками дело не исчерпывалось. Вдали от городов с их огромными кирпичными зданиями шел также процесс индустриализации фермы. Как отмечает Дебора Кей Фицджеральд в книге «Каждая ферма – это фабрика» (Every Farm is a Factory), практически любая успешная фабрика имеет пять характеристик: «большой объем производства,
