Бортовой журнал 5 - Александр Покровский

И что бы мы были без них?

Нет, я решительно не могу себе представить такого положения, чтоб нам дали одну свободу и лишили нас при этом другой. Вообразите только, мы можем стоять, сколько нам заблагорассудится, но как только мы захотели присесть, – как тут тебе и регламент.

Чудный город – этот Лондон. Приезжает туда человек с двенадцатью миллиардами и через какое-то время начинает плохо себя чувствовать. И не просто плохо, а приступ у него случается. Сердечный. После чего умирает он от совершенно естественных причин.

Бадри Патаркацишвили имел столько различных врагов, и такое множество людей страстно желало ему самой ужасной, самой экзотической смерти, что теперешная кончина его выглядит куда как естественно.

А полоний поискали-поискали и не нашли.

Странно было бы, если б его там обнаружили – смерть-то рядовая.

И все наши СМИ объявили это несколько раз.

И с каждым разом все более настойчиво, с оттенком обиды – мол, не верят некоторые в такую обычную, совершенно нормальную смерть.

Ну переживал человек сильно за будущее Грузии.

Так переживал, что в конце концов плохо это кончилось.

Довел, понимаешь, человека его патриотизм.

Правда, Скотленд-Ярд все это еще и на токсичность проверит.

Ищите, господа, ищите.

Все разведки и контрразведки во всем мире давно уже работают над тем, чтобы смерть некоторых представителей человечества выглядела куда как естественно.

Институты работают над этой грандиозной проблемой, а Скотленд-Ярд еще пытается что-то там обнаружить.

Это как допинг. Все спортсмены давно его жрут тоннами, но только у некоторых удается найти его в утренней урине.

Что ж вы думаете, зря, что ли, народ свой хлеб ест?

А уколы зонтиком давно не в моде.

А полоний – это вообще пещера какая-то.

Сейчас такой маленький шарик под видом сахара попадет в кофе или чай – и на тебе – не сразу, а через денек-другой вдруг, после просмотра новостей по телевизору, у человека резко повышается давление, или наоборот, оно падает так, что непонятно, есть ли у него вообще сердце.

А знаете ли вы, что обычный кусочек, скажем, того же сахара, может просто так полежать рядом с жутким ядом и «запомнить» все, что тот яд в организме может произвести. А потом обнаружат не яд вовсе, а тот же самый сахар.

А могут и почки раствориться.

Вскрывают человека потом, и обнаруживается, что он дожил до пятидесяти лет вообще без почек.

Вот, господа олигархи, чем все заканчивается. Покушали немного, а потом пришли другие, и им тоже кушать хочется.

И не в джипах надо по Лондону разъезжать, а в реанимобилях. А «скорая помощь» должна у самых дверей дежурить, а лучше собственный институт завести, специализирующийся на противоядиях.

Это легко. Ведь те, что придумали отраву, тут же побегут от нее противоядие продавать. Был бы только спрос.

А спрос, чувствую, скоро будет огромен.

И не только в Лондоне.

Опять идут разговоры о строительстве Газпром-сити на Охте.

И не просто разговоры, а рекламные опросы. На телеэкранах мелькают заслуженные люди, артисты в шляпах или без, которые наперебой говорят, что им очень хочется видеть это здание на самой что ни на есть Охте, потому что жить они хотят в современном городе.

Увы! Санкт-Петербург – город не современный. И современные постройки в самом центре выглядят как металлические пломбы в здоровом зубе.

Как фиксы, как инородное тело, кем-то по злому умыслу, насильно сюда всунутое.

Ну есть же другие страны, другие города – чего бы не взять с них пример?

Есть Мадрид, что бомбили, а потом его жители сложили все камни назад и возвели старинные здания.

Есть Лондон, в котором запрещены любые нововведения. Есть Прага, красавица Прага. Есть Севилья, Лиссабон – есть масса городов, где почитается старина.

И есть люди, который превратили Рим, например, в памятник человечеству.

А что вы хотите сделать с Петербургом? Это город-памятник. Это город-символ.

Чего он символ? Он символ власти. И прежде всего, не власти светской, но духовной. Недаром у него такое название – Санкт-Петербург, город святого Петра. Не Петра Первого, а Петра апостола.

И здания тут высочайшим распоряжением запрещалось ставить выше шпиля собора Петропавловской крепости.

Иначе, как считали наши безграмотные предки, можно лишиться высокого покровительства.

А строить предки умели. У них – то дома-корабли, то дома-дворцы, то дома-памятники.

И красили они свои соборы в такие цвета, чтоб они, те соборы, сливались бы с небом, чтоб таяли они в небесах, словно легкие миражи. И ангел должен был летать над городом, благословляя его.

А ангелу нужно небо.

Вот поэтому академик Лихачев просил в свое время оставить Петербургу его небо.

Этому городу очень нужны его небеса, потому что если собор выше всех, то и Бог выше всех.

И это навсегда. Бог выше всех. Над всеми суд Божий – вот что это означает.

Правда, разные бывают боги.

Вполне допускаю, что у кого-то Бог – Газпром.

Писатели пьют всё. Настоящие русские писатели пьют абсолютно всё.

И потом, если им предоставлено право выбора, они, конечно же, предпочитают дорогие напитки.

Хорошо бы, чтоб при этом присутствовали их почитатели.

Тогда писатели, неторопливо размышляя об искусстве, о русском языке, о месте, о роли, о месте роли и о роли места, поглощают рюмка за рюмкой. После чего наступает период полного насыщения, когда писатель, вперив свой взгляд в почитателя, стоящего все еще рядом, начинает спрашивать его: «Кто ты такой?» – а тот пугается, разводит руками, говорит: «Помилуйте, Григорий Саныч, мы же никак..» – на что писатель совершенно уже выходит из самого себя и говорит громко, по нарастающей: «Кто ты? КТО? КТО?» – а потом он отвечает сам себе: «Кто ты, как не тля!»

Люди все время хотят потрогать огонь.

Тянут к нему руки, обжигаются, но все равно тянут.

Мир такой хрупкий, но почему-то игры с бикфордовым шнуром самые распространенные.

Сербия однажды уже подарила этому миру войну.

Два дня прошло с той поры, как Косово провозгласило свою долгожданную независимость, а мир уже раскололся. Он и раньше был не очень-то слеплен, но вот сегодня и наступила настоящая красота.

ООН теперь ничего не значит. И все то, чего эта организация когда-то добилась, все это висит на волоске.

А какое-то время тому назад мне вдруг начало казаться, что всем в этом мире все до лампочки.

Как я ошибался!

Теперь замешается каша. Решает сила. США все это затеяли, и будущее только начинается. Шер-Хан расколол стаю.

И как тут не вспомнить, что в Абхазии всем желающим выдавали российские паспорта?

В то же время русским за другим рубежом было ой как не просто их получить, а тут – пожалуйста.

Ну, сейчас пакистанцы захотят отделить от Индии кусок, Тибет кое-что припомнит Китаю, Тайвань заявит о своих давних желаниях, баски начнут свои пляски, и пошло, поехало, поплыло – Европа взбудоражится, Азия завопит, Америка забурлит, Африка под шумок переедет в Европу.

А мы всю дорогу тянем куда-то свои газовые трубопроводы, отвлекаясь только на то, чтобы сделать заявление о том, что мы с этим положением в корне не согласны. Только сделали заявление – и опять за свои трубопроводы.

Причем тянем мы их не к отечественной старушке в избушку на курьих ножках, а к зарубежной.

Ну нет в мире счастья!

А тут еще выборы нашего президента, и господин Медведев уже заявил, что «свобода лучше, чем несвобода».

Это удивительно.

Вот ведь как точно все подмечено.

Действительно, с этим невозможно не согласиться. Этакий вывод всей прожитой жизни.

Почему-то вспоминается, что армия у нас никогда не была готова к войне, что готовились всегда в одном месте, а рвалось в другом, и что катились мы при этом сначала до Урала, а потом и до Волги.

Хочется тут же пересчитать войска и боезапасы.

И все это накануне Дня 23 февраля, который считается днем начала наших побед под Нарвой и Псковом, а на самом деле является днем нашего панического бегства из вышеназванных мест.

Вот, господа, какие мысли меня посещают после провозглашения независимости Косово.

Кстати, о нашем великом празднике 23 февраля.

Мне всегда было непонятно, почему его так не любят на Военно-морском флоте.

Хотя мы все праздники не любили: по причине того, что приходилось участвовать в парадах, но этот – как-то особенно.

Когда я был курсантом, то спрашивал о нем на кафедре истории военно-морского искусства – была у нас такая кафедра. Там отвечали уклончиво, мол, это праздник не наш, а скорее армейский, а вот наш – это День Военно-морского флота. Меня такой ответ не устроил, и я занялся собственными исследованиями.

Не сразу, не вдруг, но в конце концов мне кое-что удалось узнать.

В том, что мы празднуем День 23 февраля как день рождения Советской армии, повинны Брест-Литовские переговоры.