Бортовой журнал 5 - Александр Покровский

А потомки проклянут и измажут твое имя неокрепшим коровьим дерьмом.

Стоит ли горячить себе кровь изнурительными бессонницами? Стоит ли слезы лить о былом и грядущем?

А потом – все черви и тлен, и отдельное место в аду, рядом со служителями религиозного культа.

На коттеджный поселок в дачном товариществе «Озерки» в Истринском районе Московской области сбросили бомбы.

Бомбы, ракеты, снаряды, тепловые ловушки, самолеты, вертолеты, парапланы.

И все – на несчастный огород. Так с испугу говорили вначале.

Но потом кое-что прояснилось – это «Змей Горыныч» к нам прилетал – всех ожег и издох.

Теперь разбираются.

Говорят, даже ФСБ суетится, мол, не было ли умысла здесь супротив государства могучего.

Не было. Уверяю вас. Это мы просто пошутили так по-дурацки.

Давненько в нашем Министерстве обороны нечего не случалось этакого.

А на учениях всегда так – что-нибудь да яхнется.

Потому опытные генералы, которых на это учение приглашают в качестве наблюдателей, всегда очень своевременно прячутся под танк.

Потому как если и намечается какой-либо огневой удар, то он аккурат приходится под ноги проверяющему.

Таким образом, число проверяющих сводится к необходимому минимуму, а вера в наши Вооруженные силы только крепнет.

Называется все это – «генеральский эффект». По нему, то, что отрабатывалось днями и ночами, почему-то перестает работать в самый ответственный момент, но зато срабатывает то, что только невзначай тронули. Оно-то и летит генералу под ноги.

Особенно хороши показные учения. На них приглашаются иностранные наблюдатели и пресса. И вот когда те и другие наконец понимают, что стрельба ведется именно по ним, они начинают двигаться очень прытко.

Впереди обычно бегут иностранные наблюдатели, а уже за ними улепетывает наша пресса.

А в праздники жди нападения отовсюду. Может прилететь с неба, спуститься с гор, просто с воздуха на веревочке или же морем может подойти небольшая торпедка или же ракетка. Тонны на две.

При этом все сидят на специально оборудованных трибунах, генералы предвкушают, публика шушукается, дети бегают вокруг и отвлекают матерей. Но вот взлетает «Змей Горыныч», и потом уже все начинают жить одной общей жизнью.

Причем памперсы оказываются необходимы не только грудным детям.

А «Змей Горыныч» очень красив – он предназначен для проделывания проходов в минных полях – взлетает снаряд, который за собой тянет шнуровой заряд, потом снаряд падает, а заряд взрывается – гектары поднимаются в воздух. Очень красиво.

Так что без «Горыныча» никак.

«Прочь! Прочь!» – вот какие мысли должны посещать наше начальство.

А еще они должны говорить: «Тьфу! Тьфу! Изыщи! Сгинь! Пропади, нечистый!» – и все это при отходе ко сну.

А иначе придет. родственничек.

Хотелось бы начать так: «Параллель эта была проведена здесь, собственно, для того, чтобы дать остыть слишком горячему обращению…» – затем следовало бы перечислить все заслуги покойного члена (Законодательного собрания), перемежая их словами: «перенесенные им страдания» и «томительность печального заточения», а закончить хорошо бы так: «Он не выдержал перемен, кои произошли с быстротой молнии!»

– От денег отнимут два нуля!

Я впервые услышал это в очереди за святой водой. Видите ли, ежегодно помогаю старушкам запасать святую воду. Для этого приходится выстаивать очередь. Вот в этой очереди две старушки и шептались. Одна рассказывала другой, что скоро наша тысяча рублей превратиться в десятку.

Я еще тогда подумал, что экономические новости, как и экономические сплетни, для своего распространения каждый раз выбирают какие-то удивительные места.

– Бабушки, – не удержался я, – значит, один доллар скоро будет стоить двадцать четыре с половиной копейки?

– Ну, не знаем, – смутились старушки. А потом я слушал точно такую же новость уже от работников сбербанка. Те тоже были уверены: тысяча скоро обратиться в десятку.

Знаете, сама достоверная информация в России это… утечка этой самой информации.

Вот дают! Япония никак не отнимет себе нули. Она просто отлично себя чувствует со своими нулями. А мы делаем это регулярно. Отнимем нули, и.

И те, у кого ничего и так не было, с этими нулями и останутся.

Однажды доллар уже стоил шесть рублей. Отлично помню это время.

А потом он стал стоить двадцать шесть рублей. А потом – тридцать два.

А что будет, если он станет стоить двадцать четыре с половиной копейки?

Да как вам сказать. В прошлый раз упали в пять раз, а вот с копейками – это надо подумать.

Есть ли у нас тот орган, который должен подумать?

А хрен его знает.

Перестало существовать движение «Ваши».

Просто в одночасье. Раз – и нет.

Отпала необходимость в гопоте.

Наступило успокоение, наблюдается стабильность.

А руководители ушли повыше и сели там, где и должны были сесть. Для них все это просто трамплин: встать на чьи-то плечи и прыгнуть вверх.

А те, на чьи плечи встал, получат только отпечатки твоих ботинок.

А что еще можно оставить неграмотным людям? Наверное, веру.

А для чего нужна вера? Для использования порыва. Использовал порыв – и все.

На манер гондона. Разовое все это. Разовое – на один раз. И выступления, и заверения, и разъяснения, и встречи, и беседы, и телепередачи, и ночи у костра.

Блуд все это. Блудливы они.

А потом – у каждого же своя судьба.

А судьба– это деньги. Большие деньги. Зеленые. Очень зеленые.

Поздравляю тех, кому достались руководители движения «Ваши».

Как-то все в этом мире устроено правильно. Правильные люди собираются в правильном месте.

Концентрируются. Дерьмо к дерьму, золото к золоту.

Интересно, предполагается ли движение вперед при такой высокой степени консолидации в разных местах столь различных продуктов цивилизации? И что двинется вперед первым?

Уверен, что мы все это переживем – и движение вперед, и даже движение назад.

Ведь движение назад – это тоже движение.

Жалко только, что вокруг за то время вырастет лес.

Или частокол. Есть, конечно, и другие страны, где все так же здорово, как и у нас, но не покидает меня ощущение того, что и они нас скоро оставят далеко позади.

А когда все вокруг будет смута, то куда потом денутся бывшие руководители движения «Ваши»?

Как это «не было монголо-татарского ига»? А десятая овца? Налог был. Десятина. Правда, сбор налогов поручался баскакам, а те, заплатив десятину, выбивали потом в десять раз больше, не отставали от них и князья – те тоже выбивали. То есть у людей не оставалось ничего.

Вот так, в общем-то, безобидная десятина превращалась в ярмо – в иго.

Разоренный люд подавался в разбойники и грабил потом всех. Жуть и разорение царили на земле Русской.

Положение исправил Иван Калита. Иван Данилович повесил всех разбойников, исправно платил дань и усмирял буйных князей. Кроме того, он позволил развиваться ремеслам, не обижая народ поборами – у людей появилась надежда.

Аристотель говорил: «Когда человек думает о чем-то прошедшем, он опускает глаза в землю, но когда он думает о будущем, он поднимает их в небо».

Интересно, о чем думают наши властители, когда смотрят вбок?

Вы никогда не падали с высоты трехэтажного дома зимой в воду где-нибудь не очень далеко от Северного полюса? Впечатление от этого дела такое, будто окунули тебя в кипяток. Ледяная вода обжигает, а потом уже становится больно, точно все тело сжимает в тисках, и вдоха не сделать – спазм дыхательных путей.

Потом, если тебя выловят, конечно же, каким-нибудь сачком, в рот вольют разведенного спирта, разденут, разотрут, натянут на тебя твое же мокрое белье – другого-то под руками нет– и отправят по морозу домой.

И побежишь ты, словно ожившая деревяшка, – тук-тук по дороге.

А дома– холодные батареи, обжигающий чай в кружку, свитер в два пальца толщиной и на два часа с головой в плед, чтобы согреться.

Меня всегда преследовал холод. Но не только меня, и всю нашу страну, наверное, и не только преследовал, но и преследует до сих пор.

По Далю, холод – сравнительное отсутствие тепла, причем любого – солнечного или тепла человеческих отношений. А сколько русских пословиц посвящено холоду: «Мороз – красный нос», «Мороз по шкуре пробежал», «Мороз железо рвет и птицу на лету бьет».

Описание холода – лучшие сцены почти у всех русских писателей. У Толстого, например, лучшие сцены зимние – Кити и Левин на катке, Анна зимой едет в Петербург и встречает в поезде, конечно же, Вронского.

И художникам холод небезразличен.

Чего стоит картина Сурикова «Взятие снежного городка».

Холода боялись, его старались заговорить, задобрить, умаслить. К его приходу и теперь готовятся, его ждут, почти с такой же обреченностью, с какой здесь ждут неприятностей, неудач.