Бортовой журнал 5 - Александр Покровский

Первое, что бросается в глаза – мусор. Стоит на неделю съездить в соседнюю Швецию, и на тебе – на родине тебя встречает мусор. Вернее, он с нее и раньше никуда не девался, просто ты от него отвык.

Мне скажут: мусор мировая проблема. Правильно. Человечество пока обвиняет углекислый газ в глобальном потеплении, но метан, получаемый от гниения, обладает куда большим парниковым эффектом.

Правда, гниение – это одна из форм жизни, и на Земле всегда что-то гнило.

Гнило всегда, но человечество способно в несколько раз увеличить скорость процесса.

Мы – цивилизация, порождающая мусор. Горы мусора. И ведем себя мы как колония дрожжей – гадим, пока такая возможность есть.

А потом – все. Колония задыхается, и продукты ее жизнедеятельности потом кто-нибудь выпивает, отдавая должное крепости напитка.

В Швеции это поняли давно. У них в некоторых домах уже стоят специальные емкости – в них сбраживаются пищевые отходы. Результат – отопление и компост. Отопление– в дом, компост– на грядки. Получается еще и метан – его можно тоже пускать в дело. Его можно сжигать на кухне (и тогда получается менее вредный для природы углекислый газ) или сжижать, а потом – на специальную установку: там из метана получают углерод и водород. Далее водород сжигается в специальном двигателе, тот вращает ротор электрогенератора, и на выходе получается свет. Остальной мусор тоже сортируется и утилизируется. На семьдесят процентов. Говорят, что где-то есть и девяносто пять – хотел бы я на это посмотреть.

Вот как дело выглядит в идеале.

А на самом деле – гадим, гадим, гадим. И Отечество мое в этом деле среди первых будет.

Кстати, среди первых много стран, США, например, но у нас это выглядит ой как тоскливо.

В некоторых странах уже случаются мусорные бунты – самый свежий в Италии, в Неаполе.

У нас – тишина. Мусор у нас везде и без всякого бунта.

Главная проблема – дураки и дороги, но на дороги, особенно в селах, принято кидать ботву из-за забора. Ботва гниет, и дорога перестает быть дорогой – она превращается в поле.

А в городах у нас на светофоре может остановиться «Мерседес», и из него на проезжую часть вылетает окурок.

А во дворах всегда не хватает одного контейнера, и поэтому мусор горой лежит рядом.

Он тут же начинает гнить.

У мусора есть одно очень важное свойство: он все делает мусором – почву, город, воздух, людей, продукты, законы. Невозможно принимать нормальные законы, правила, уставы – в них будет мусор.

Сталевары знают: чтобы сварить высококачественную сталь, нужно подстригать газон перед сталеплавильным цехом. И внутри должно быть как в операционной, и туалет для рабочего люда должен сверкать чистотой. Вот тогда и сварится отличная сталь. Иначе никак.

Мозг человека устроен так, что он все берет в работу. Вы идете по улице, и он фиксирует: встречных людей, их одежду, деревья, траву, небо– все подвергается учету. Даже количество листьев на дереве. Мозг вбирает в себя все. А потом он разложит это все по полочкам. Там. У себя внутри. Это нужно ему для работы. Переработанное превращается в команды, а те – в мысли, в чувства, в поведение.

Люди, каждый день видящие мусор, агрессивны. На этот счет есть даже исследования.

И агрессивны они не только в какой-нибудь Кении. Они везде агрессивны.

Мусор разрыхляет сознание. Он влияет на общество, устои, обычаи, обряды.

Он влияет на речь. Она обедняется, в ней появляются слова-калеки – уродцы, уроды, паразиты, недослова. Человек не может высказаться. Невысказанное копится до времени. Потом – взрыв. Это взрыв внутри человека, и человек переходит на мат. Мат – это низ языка. Мат – человек загнан в угол. Если он все время говорит одним только матом – это значит, он из этого угла не выходит. Вот вам и агрессивность.

Язык очищается, конечно, он же живой. Он отринет гниль, как и любое живое существо, но он очищается не сразу. Это происходит медленно.

Без языка нет правил. Без правил – законов. Без законов – общества. Без общества – Отечества.

Вот и получается: мусор – главный враг Отечества.

Я гроша ломаного не дам за писательское искусство. Что за манера писать ни о чем?

И в то же время, надо сказать, рабское копирование нашей действительности вредит эффективности картин.

То ли дело непритязательный рассказ о сопливом отрочестве монарха – вот где чутье.

Парламент состоит из двух палат: уроды и полууроды.

Вот только не знаю, какая же из них верхняя.

Нашим медикам должен являться сам Сатана. Убежден. И почаще.

Рай небесный давно нуждается в чем-то подобном.

Правда, визит врага рода человеческого я бы устроил не только медикам, но им – в первую голову.

Они клятву давали. Был когда-то такой удивительный врач – Гиппократ – его клятву они и дают.

Вот чиновники ничего не дают, и поэтому к ним Сатана, с моей точки зрения, должен являться сразу же после того, как он посетит всех медиков.

Медицина у нас – это… как бы поточнее… в общем, есть одно весьма неприличное слово, означающее всеобщий конец.

Многое у нас можно назвать именно этим словом, но отечественной эскулапии оно подходит более всего.

Можно построить великолепные здания и отвести их под больницы и медицинские центры. Можно даже отремонтировать старые приюты скорби и слез. Можно поставить внутрь их самое современное оборудование, но людей, посвятивших себя заботам о чужом здоровье, не заменить.

Если начальник городской поликлиники говорит своему сотруднику, врачу: «Ты должен мне каждый день сдавать деньги!» – то этот врач должен где-то эти деньги брать.

Одного только посещения любой палаты в обычной больнице достаточно, чтоб вы надолго потеряли аппетит: люди ютятся на койках в коридорах, в туалетах лежит то, что и должно там лежать, лекарства – в ближайшей аптеке, родственников нет – ваше горе.

А чего только стоит рассказ одной моей знакомой:

– Я говорю сестре: «Девушке в палате плохо!» – а она мне: «Докурю и приду». Она-то докурила, вот только девушка умерла.

Вы думаете, это какой-то неординарный случай? Да, нет же, уверяю вас.

И в палатах одни косматые старухи, старичка увидишь редко, потому что многим из них уже посчастливилось оставить этот замечательный мир. Не дождались полной реализации самого гуманного из наших национальных проектов.

А в хирургическом отделении хирурги все режут и режут. По десять. нет, по двадцать операций за смену. Здорово режут. Виртуозно режут. Потрясающе режут. Вот только выхаживать потом некому.

Сестры работают, работают, работают, работают, а выхаживать некому.

Тут могут взять больную с инфарктом и инсультом на УЗИ по поводу застоя крови в венах неработающей левой ноги, а потом бросить ее минут на сорок на каталке совершенно голую, потому что все ушли на празднование шестидесятилетия завотделением. И деньги здесь ни при чем. Они ничего не гарантируют. Заплатите деньги, а они вернут вам труп.

Это трупорезы. Им просто необходим Сатана.

Я пишу всякую всячину. Мое письмо меня успокаивает. Назвал что-то его собственным именем или даже присвоил ему это имя – и успокоился. Главное назвать – и проходит неуверенность, страх. И вот ты уже ничего не боишься. Названное не страшно, а ты приобрел силу.

Усерднейшим образом изучаю все то, что историей выведено на эти подмостки.

Должен сказать, что прежде всего меня устраивает количество – их теперь два; и рост – в каждом по метр с чем-то. Вот если поставить их друг на друга, то возникнет фигура, которая более всего подходит этому населению в качестве сосуда для мудрости – что-то около трех метров.

Письмо – это угощение. Классики говорили, что, затрачиваясь на устройство подробного угощения, вы сделаете большую глупость, если так худо распорядитесь, что позволите вашим критикам его разбранить.

Плевал я на критиков. Вот.

Традиция проведения военных парадов на Красной площади с участием боевой техники будет восстановлена. 9 мая 2008 года военный парад на Красной площади в Москве решено проводить с участием современной боевой техники.

Уже есть заявления о том, что «…выведя на Красную площадь боевую технику, мы и стране, и недоброжелателям нашим покажем, что обороноспособность страны крепнет…».

Ну, вообще-то, недоброжелатели о состоянии нашей обороноспособности прекрасно осведомлены, а новые образцы военной техники обычно демонстрируют на всякого рода военных салонах.

А парад к боевой выучке имеет примерно такое же отношение, как полеты «Витязей» или «Стрижей» к реальному бою.

Когда у одного офицера, участника обороны Порт-Артура, спросили, чем он сейчас занимается, он ответил: – Учу солдат воевать!

– А что же вы делали раньше?

– Учил их маршировать! Вот и весь сказ.

Воевать и маршировать– разные вещи. Лучше не крики о боевой технике, а сама техника.