Переход - Максим Перельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты странный, Макс! — воскликнула она, — Ты получаешь огромное наследство, чудодейственный инопланетный препарат и не пытаешься узнать, почему это случилось именно с тобой? Кроме того, ты видишь сны, возможно из своей прошлой жизни, но не обращаешь на них внимания. Ты очень странный, Макс…
— Сон — это просто сон, и ничего более, — перебил её я, — я долго думал, почему со мной всё это случилось, но не нашёл ответа. А заниматься расследованиями… я не сыщик. А если то, о чём ты мне рассказывала, — я взглянул на часы, — в течение почти суток, правда, то те, от кого я получил деньги и капсулы, позаботились о том, чтобы я не смог узнать то, чего не должен знать.
— Ты не прав. С твоими деньгами ты можешь нанять сотню частных агентов, чтобы всё разузнать…
— Разузнать — что, Эрнеста? — я засмеялся, — про инопланетян? Да я наоборот хочу, чтобы о моей встрече с ними знало как можно меньше людей. Про моего покойного друга? Но зачем? Пусть продолжают те, кто ввёл меня в эту игру. Если я такая важная фигура, они сами свяжутся со мной. А если это только цепочка странных совпадений, то буду жить так же, как и сейчас, — наблюдателем.
— Логично, — согласилась она. — Я пойду в свой номер, немного посплю, встретимся часа через два, я тебе позвоню.
— Оставайся здесь, сказал я, чувствуя, что не хочу расставаться с ней даже на минуту.
— Спасибо, Макс, пойду к себе, мне надо привести себя в порядок.
После её ухода я принял душ, лёг в постель и мгновенно уснул.
Проснулся от того, что вечерние лучи солнца почти били мне в глаза. Я тут же позвонил Эрнесте, и через полчаса мы сидели в ресторане.
В ожидание ужина мы молча смотрели друг на друга. После прошедшей ночи ни о чём не хотелось говорить. Я думал о том, что кем бы ни была Эрнеста, я люблю её и хочу быть с ней рядом всегда. Потом я почувствовал, что молчание слишком затянулось. Я не знал, с какой темы начать разговор, что ей было интересно? Я взглянул на неё. Ресницы её были опущены вниз, казалось, она заснула. Она изменила причёску, и сейчас она напоминала героиню чёрно-белых фильмов тридцатых — сороковых годов.
— Эрнеста, — тихо позвал я.
Она подняла ресницы, её лазоревые глаза посмотрели на меня с нежностью и печалью.
— Что? — спросила она. И мне показалось, что ей хочется поговорить о том времени, когда она жила в нацистской Германии в своём любимом Берлине.
— Я хочу тебя спросить, — начал я, — тебе никогда не приходила в голову мысль, что во время Второй мировой войны битва шла не только на Земле, но и на каком-то другом, не материальном уровне.
Она засмеялась:
— Битва добра со злом? Или, может быть, зла со злом? Не забирайся в эти дебри, Макс, заблудишься. Всё неоднозначно. Зачем тебе это?
— Зачем?! — неожиданно для себя я почти закричал. — А ты поставь себя на моё место. Всю ночь и часть сегодняшнего утра ты пыталась убедить меня, что я твой муж, с которым ты рассталась шестьдесят с лишком лет назад. Или ты не понимаешь, что когда человеку намекают, что он в прошлой жизни нацистский преступник и более того «серый кардинал» Третьего Рейха, то это стресс для его организма?!
— Тише, — прошептала Эрнеста, кивнув на подходящего к нам официанта, — твоему организму стресс не страшен.
Я заставил себя улыбнуться:
— Ну, что же, тогда напьёмся. Проведём остаток этого дня с пользой. А то я почти забыл, что мы в Венеции. Давай пить вино, гулять и заниматься любовью. Тем более что я, несмотря на твой почтенный возраст и на всё, что от тебя услышал, безумно в тебя влюблён. Но всё-таки пока мы ждём, когда нам принесут ужин… к вопросу о добре и зле… что тебе известно о дьяволе?
От неожиданности вопроса она закашлялась и хрипло спросила:
— То есть?
— Мне давно интересна эта тема, — сказал я, отпив вина, — скажи, Эрнеста, ты вчера говорила о каком то Магистре, который приходил к вам домой, кто он был? Я читал, что бывает магия чёрная и белая. А этот Магистр… как его?
— Кроули? — она засмеялась. — Он называл себя «Зверь семиглавый». Я однажды была на его лекции. Это было так давно, но я помню, как он вещал с кафедры: «Будь сильным, о человек! Алкай, пей из всех источников наслаждения, гори в экстазе и не страшись, ибо никакое божество тебя не покарает». А ещё он говорил, что общается с вестником сил, правящих Землёй… а кто был тот вестник, может быть, и дьявол…
— А может быть, — воскликнул я, — с инопланетянами?
Эрнеста с интересом взглянула на меня.
— Всё возможно, Макс, но мне не приходила эта мысль в голову. Я знаю, что Кроули был магистром Великого Белого Братства, орденом которого был Золотой Рассвет. Он призывал сбросить оковы церкви. Ещё… Ральф как-то сказал мне, что на двери в кабинет Кроули была надпись «Делай что хочешь». Может быть, он хотел казаться посланником дьявола… Но мне только сейчас пришла в голову мысль о том, что, возможно, Кроули, как и Ральф, и Гиммлер боролись с Создателем? И, если, Создатель это Бог, то тот, кто с Ним борется — Дьявол. Дьявол стремится к тому, чтобы род человеческий исчез с Земли, а Создатель хочет, чтобы люди плодились и размножались.
— А разве не Дьявол при этом делает жизнь человека на Земле легче, постоянно подбрасывая ему всё новые и новые изобретения? — спросил я.
— Однако именно развитие технических возможностей ведёт человечество к гибели.
— Ты права, я не помню, как точно, но в библии царь Соломон говорит, что тот, кто умножает знания, умножает скорбь.
Она ласково посмотрела на меня: — Так и есть. Во многом знании много печали. Что человеку от всех трудов его?
— А что случилось с Кроули?
— Не знаю, куда-то уехал. Но в Германии его последователи выступали против евангелической церкви. Они предлагали отменить Ветхий завет и пересмотреть Новый завет, чтобы привести учение Христа в полное соответствие с требованиями национал-социализма. А в тысяча девятьсот сорок первом году Борман открыто заявил: «Национал-социализм и христианство несовместимы». А Розенберг был откровенным идеологом язычества и составил программу «национальной церкви Рейха». По этой программе в церквях ничего не должно быть кроме «Майн кампф», а крест должен был снят со всех церквей и заменён свастикой.
Я ошеломлённо слушал Эрнесту, потом сказал:
— Но и в наше время большинство религий испытывают глубочайший кризис.
— Я бы не сказала, что большинство. В основном кризис испытывает христианство, и это настолько серьёзный кризис, что необходимы реформы. Человечеству все труднее верить в то, что написано в Библии. В связи с выходом на новый виток развития цивилизации, получения огромного количества информации человечество нуждается в новом понимании веры, а для нового понимания веры нужна реформа старой или создание новой религии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});