Чужаки - Никита Павлов

— Можно! — сердито двигая тарелкой, выкрикнул Плаксин.

— Вряд ли! — ответил Калашников.

— Кооперация — это не элемент, а главная основа социализма. Вы путаете, молодой человек, — с досадой выпалил Кучеренко.

— Нет, я не путаю, — спокойно продолжал Папахин, когда крики прекратились. Он вышел из-за стола и заговорил громко — так, чтобы его слышали все:

— Самым главным злом у нас было и остается самодержавие. До тех пор, пока не будет свергнуто самодержавие и уничтожена его опора — помещичье-капиталистическая система, бесполезно мечтать о кооперации, культуре и тем более о свободе. Ничего этого не будет. Каторжный труд в России и капиталистическая эксплуатация усиливаются бесправием нашего народа, царским гнетом. Крестьянство задыхается от безземелья, от остатков крепостнического строя, живет в кабале. Национальные меньшинства стонут под двойным, а иногда и тройным гнетом.

Он замолчал. В голове роились нетерпеливые мысли. Он видел, что его слова западают в душу Калашникова, вызывают тревогу у людей типа Кучеренко, он также видел, как краснели и надувались Мигалкин и Плаксин, как все заметнее дергал плечом бухгалтер.

— Следовательно, — продолжал он, — основная политическая задача у нас осталась та же, что и в девятьсот пятом году: свергнуть царизм, довести до конца буржуазно-демократическую революцию, а затем перейти к социалистической. Вот цель, к которой мы должны стремиться. Если мы этого добьемся — будем иметь все, а не добьемся — придется сидеть у разбитого корыта.

Трофим сел и, облокотившись на стол, вопросительно посмотрел на Калашникова.

Инженер взволнованно протянул ему руку:

— Большое вам спасибо, дружище!

— За что же, Василий Дмитриевич? — улыбнувшись, спросил Папахин.

— За ум и правдивость. То, что вы сказали, не ново, однако над этим не мешает каждому из нас еще и еще раз призадуматься.

Время было позднее, и гости заторопились домой. Последним уезжал Трофим. Пожимая Нестеру руку, он воскликнул:

— Здорово! Теперь многое стало ясным.

— Да, — задумчиво покачивая головой, ответил Нестер. — Ясно, а все-таки несколько неожиданно. Не знали мы, чем они дышат. Это наша ошибка. Каждый тянет в свою сторону, у каждого свои идеи. Все гниль. Только инженер сказал откровенно, он честен, но без руля и без ветрил. Мыслит односторонне, не видит главного. Ему нужно помочь стать на правильную дорогу. Может тоже свихнуться.

— Может, — согласился Папахин.

— Почему не был на последнем заседании? — спросил Нестер Трофима.

— Застрял в шахте. Неожиданно испортился подъемник. Пока вылезал, время прошло. — Трофим подал руку Ольге Николаевне. — Спасибо за веселые именины.

Проводив друга, Нестер закрыл ворота и зашел в дом. Ольга убирала со столов, расставляла стулья. «Устала, — участливо подумал о жене Нестер, — сколько было хлопот и забот».

Супруги присели к столу. Нестер молча долго и сосредоточенно думал. Ольга что-то старательно записывала в тетрадь. Затем тихо спросила:

— Каково же твое мнение о нашей интеллигенции?

Нестер безнадежно махнул рукой.

— Полный разброд. Как разворошенные черви, ползут в разные стороны. Стыд!

Глава четырнадцатая

Барону Уркварту нездоровилось. Болели ноги. Утром опять был врач, снова те же разговоры: ваш главный враг — сырость. Нужно уехать из Лондона. Пять-шесть месяцев правильного лечения — и от болезни можно избавиться полностью.

Конечно, это не так. Просто хочет успокоить. Ревматизм хронический неизлечим. Это давно известно. Однако за последнее время боли значительно усилились, появилась бессонница. «Годы, наверное, сказываются, — подумал, вздохнув, барон. — Но все-таки врач, пожалуй, прав: если нельзя полностью излечить ревматизм, то ослабить боли, очевидно, можно. Сегодня же нужно посоветоваться с Луизой и решить, куда уехать осенью. В Англии оставаться нельзя; скоро наступит полоса туманов». При одной мысли о туманах барон нервно вздрогнул. Туман для него не просто сырость и плохая видимость, а спрут, сосущий его тело. Когда появляется туман, ему чудится, будто спрут протянул к нему невидимые щупальцы, вцепился в ноги и питается кровью его, вызывая нестерпимую боль.

Не сгибая ног, держась руками за поясницу, барон начал разминаться. Слуга ловко поднял брошенный на пол плед. Барон давно заметил, что слуга хочет что-то сказать, но, как видно, боясь вызвать гнев больного хозяина, молчит.

— Что тебе, Гарри? — скучающим голосом спросил барон.

— Мистрис приказала передать, сэр, — склонив голову, быстро заговорил слуга, — что вам дважды звонил полковник Темплер. Мистрис сказала, что он просит разрешения приехать по какому-то срочному делу.

— Да, да, — поспешно согласился барон. — Передайте, что полковник может приехать сейчас. Скажите мистеру Грею, чтобы он не отлучался.

В кабинете барон попросил обернуть ему пледом ноги и поставить грелку. Он хотел посмотреть кое-какие документы, но не успел — ему доложили о приезде полковника.

Темплер вошел в кабинет такой тяжелой походкой, как будто он нес на себе огромный груз. Однако раскланялся он свободно и учтиво, с достоинством человека, знающего себе цену.

Приглашая полковника сесть, барон сделал неловкое движение, от чего боль в ногах резко усилилась. Страдальчески поморщившись, он извинился:

— Прошу вас, полковник, не обращать внимания на мои недуги: ноги болят у меня несколько лет. Вам трудно себе представить, какое это мучение, я невероятно несчастный человек.

Барон, как это всегда с ним бывало, готов был начать свои бесконечные жалобы на ревматизм, но его остановил жест гостя.

— Извините, барон, — вежливым и в то же время совершенно равнодушным тоном сказал полковник, — но я совершенно не в состоянии чем-либо вам помочь. Для это го существуют врачи, я же могу только посочувствовать, в чем вы, конечно, не нуждаетесь. — И он выразительно взглянул на дверь.

Барон его понял.

— Не беспокойтесь, полковник, — ответил он, — нас никто не услышит, дверь глухая, а без разрешения сюда никогда не входят.

Слушая барона, полковник словно прощупывал глазами каждую находящуюся в комнате вещь. Затем, придвинувшись ближе к столу, спросил почти шепотом:

— Скажите, барон, можно ли полностью во всех отношениях доверять Грею, управляющему вашими предприятиями в России?

Если бы барон не встретился вчера с высокопоставленным лицом и не был бы предупрежден об особой миссии полковника, он не стал бы отвечать на такой вопрос.

— Уверяю вас, полковник, — хмурясь, ответил барон, — мистер Грей во всех отношениях вполне надежный чело-пек.

— Надежен как управляющий, а как англичанин?

— Повторяю: мистер Грей надежен во всех отношениях.

— Простите, барон, за назойливость, — не унимался полковник, — но этого требуют интересы Англии. У меня есть к вам еще один вопрос: скажите, есть ли у мистера Грея семья и если есть, то где она живет? — Теперь полковник выдвинул вперед нижнюю челюсть, отчего его лицо приняло устрашающе-надменное выражение.

— Семья мистера Грея живет в Лондоне, — все так Же небрежно и сухо ответил Уркварт.

— О, это замечательно, это прекрасно, — воскликнул полковник, шире открыв глаза и подтянув челюсть. Собеседники замолчали. Барон насторожился. По лицу его пробежала тень. Он не знал, чего в конце концов от него хотят. Поэтому выжидал. Полковник же, как видно, собирался с мыслями и подыскивал нужные слова. Наконец придвинулся еще ближе к собеседнику и все тем же чуть слышным голосом высказал набившее оскомину и уже всем надоевшее предположение о возможности сближения Германии с Россией.

— Позвольте доложить, господин барон, что нас очень беспокоит политика Бетмана Гольвега, — косясь на дверь, сказал полковник. Есть основание предполагать, что ему удастся склонить Россию на свою сторону. Хорошо, если это будет только нейтралитет.

Подобные разговоры барон слышал неоднократно. Они всегда вызывали у него раздражение. Он не сдержался и сейчас:

— Но это, господин полковник, не может зависеть толь ко от Бетмана. В Англии тоже немало людей занимающихся политикой. Они должны знать об интересах англичан в России и обязаны эти интересы защищать.

Полковник дал барону высказаться и, как ни в чем не бывало продолжал:

— Позвольте доложить, мистер Уркварт, что в современной войне некоторые металлы, такие, например, как медь, будут являться важнейшим стратегическим сырьем, без них война сейчас невозможна. Известно также, что в России медь добывается, в основном, на предприятиях, контролируемых вашими капиталами. Значит, объективно рассуждая, мы имеем полную возможность включить эти предприятия в свой план обороны империи.