Эпоха королей (ЛП) - Нира Страусс

— Но ведь больше не существует книг, рассказывающих о временах до войны, — сказала я, хотя сама нашла (точнее украла) несколько. Но это не то, что я стала бы всем рассказывать. — Все они были уничтожены.

Гвен легонько толкнула меня плечом, словно заигрывая.

— Они, конечно, запрещены, но не уничтожены.

Я вспомнила библиотеку, которую, кажется, видела прошлой ночью. Если у них есть книги, оставшиеся с довоенных времён, что же скрывается на их страницах? Больше историй о лесе Борестель? Что-то связанное с Островами Огня и их драгоценностями? Может быть, правда, которую Двор скрывал веками?

Упоминается ли там пророчество?

— Могу попросить Пвила разрешить тебе почитать их, — предложила Гвен.

Моё сердце забилось быстрее. Это было бы…

«Любопытство до добра никогда не доводит, дочь. Вспомни эту боль в следующий раз, когда захочешь пойти туда, куда не следует».

Такой была жизненная философия моей матери.

Но знание — это всегда сила.

Я кивнула.

— Я была бы рада, спасибо.

Деревня Эйлм, как сказала Гвен, была маленькой, но, без сомнения, очаровательной. Пока я шла по улицам, чистым и наполненным красками, я поймала себя на том, что глубоко вдыхаю воздух, как и она. Цветы росли на углах зданий и в горшках у дверей домов и магазинов. Дорога от замка вела к единственной площади. Она не была вымощена брусчаткой, и повсюду пробивались сорняки. В центре находился красивый фонтанчик.

Спрятав руки под плащом, чтобы согреться, я краем глаза посмотрела на Гвен. Девушка чуть ли не подпрыгивала от радости, довольная этой простой прогулкой.

— Вас ведь наверняка уже где-то ждут, — предположила я.

— У нас ещё есть немного времени, мы якобы расследуем происшествие на пристани. Но да, нам всегда нужно возвращаться, чтобы не вызвать подозрений. Эти моменты вдали от Эйре, Академии и Охоты очень редки.

— Можно задать тебе вопрос?

Гвен резко повернулась ко мне, как будто удивившись, но через секунду кивнула.

— Конечно.

— Что в твоей жизни появилось раньше: Дикие Охотники или Братство?

— А. — Девушка вдохнула, а затем медленно выдохнула. Мы остановились у журчащего фонтана. На поверхности воды плавали кусочки льда и веточки. По другую сторону фонтана два ребёнка щекотали собаку. — Никто никогда не задавал мне этого вопроса, если честно. Думаю, что… не смогу сказать. Мне кажется, я не выбирала ни одну из сторон осознанно.

— Это две серьёзные и противоположные по своей сути организации. Ты не выбирала ни одну?

— Понимаю, в это трудно поверить, но нет. В моей семье считается, что проходить отборочные испытания Охотников — это наш долг, а не выбор. Ну, они называют это «священной привилегией». — Она рассмеялась неожиданным для меня образом. С сарказмом, без намёка на веселье. Её взгляд был устремлён на волны, образующиеся на поверхности воды. — Так что я всегда знала, что в конечном итоге у меня будет эмблема ворона на груди, независимо от того, что я сделаю или скажу. Иногда мне кажется, что даже если я умру, меня похоронят в униформе, как полагается.

— Похоже, у тебя в семье все очень… принципиальные.

Гвен фыркнула.

— Да, типа того. Что касается Братства… Можно ли говорить, что я выбрала его, если не задумывалась об этом до тех пор, пока не увидела собственными глазами, на что способны Двор и король? Не знаю. Я оказалась на перепутье, с двумя дорогами, на которых было одинаковое количество крови, боли и страданий. Я выбрала тот, который, как мне казалось, позволит мне спать спокойно по ночам.

В её голосе было что-то очень похожее на вину. На раскаяние. Родившись в богатой семье, сам факт, что она оказалась на этом перепутье, уже был необычным. Гиберния не растила людей, которые могли бы принимать такие решения, это было невыгодно королю. А те, кто осмеливался это делать, заканчивали на виселице.

Я понимала, почему сидхи присоединялись к Братству. Они были гонимы и презираемы Двором. Но люди? У них были привилегии просто потому, что родились без магии. Они могли жить в счастливом неведении.

Я немного качнулась к Гвен, едва коснувшись её плеча. По очевидным причинам я обычно избегала физического контакта, так что сама удивилась своему поступку.

— Мне кажется, это очень веская причина.

Блондинка моргнула в замешательстве. Её ресницы были длинными, изогнутыми, того же золотистого оттенка, что и волосы, и едва виднелись на фоне бледной кожи.

— Спать спокойно?

— Иметь чистую совесть.

Щёки Гвен покраснели. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, как будто только что открыла во мне нечто новое и удивительное.

— Мне нужно кое в чём признаться, — прошептала она.

— Пожалуйста, только не говори, что на самом деле ты селки.

— Ты кажешься мне невероятной.

Я рассмеялась так громко, что многие присутствующие на площади обернулись на нас. Звук смеха показался мне странным, потому что за всю мою жизнь лишь двое людей могли заставить меня безудержно смеяться. Одной из них была Каэли, хотя, если честно, моей сестре хватало просто встать с постели с заспанными глазами, чтобы меня развеселить.

Гвен шаркала ботинками, как будто очищала подошвы от грязи.

— Не знаю, должна ли я обидеться. — На её губах появилась натянутая улыбка. — Я прощаю тебя только потому, что у тебя прекрасный смех.

— Прости, это не… Я не смеялась над тем, что ты думаешь, просто… — Я указала на себя. — Я обсыпала тебя порошком, который мог сделать тебя инвалидом на всю жизнь, была подозрительной и замкнутой и даже обворовала тебя. Невероятная? Серьёзно?

— Возможно, мы ценим в окружающих разные вещи. Я вижу умную, сильную девушку, способную на всё ради спасения своей сестры. Так что ты права. Невероятная — это не то слово, которое полностью описывает, насколько ты интересна.

Она подмигнула, и я поняла, что Гвен, вероятно, оставляет за собой след разбитых сердец. И дело было не в том, что я считала её слова обманом или лестью. Но получать комплименты, когда я скрываю всю правду о своей сущности, было…

Неудобно.

Потому что я сомневаюсь, что она будет придерживаться того же мнения, если узнает все грани моей жизни.

Мы обошли деревню менее чем за час, и это потому, что Гвен долго и подробно рассказывала о каждой детали, которую видела или о которой думала. Больше всего мне понравилась история про Рагман’дар — существо, о котором упоминали в кноке и которое, как предполагалось, вызывало землетрясения. Эта история понравилась бы Каэли.

Это была легенда гобийцев о принцессе фей, влюбившейся в героя, который оказался демоном в обличии человека. От их союза родилось столь ужасное существо, что принцесса, стыдясь своего дитя, похоронила его заживо. Но вместо того чтобы умереть, это создание росло в одиночестве и страданиях в недрах Гибернии и получило имя Рагман’дар, «дочь без матери».

Вернувшись к центру деревни, Гвен указала на двухэтажный дом. Сад был запущен, а у двери стояла корзина, прикрытая тканью.

— Этот дом тоже принадлежит герцогине, — сказала Гвен. — Здесь жила её младшая сестра с мужем.

— Теперь он пустует?

Она поморщилась.

— Как видишь.

Больше она ничего не добавила, но в её выражении читалось уныние, когда она снова посмотрела на клумбы с сухими листьями.

Мы вошли в единственную таверну Эйлма, «Бандит и Кабан», уже после наступления темноты, и, похоже, там собралась большая часть жителей деревни. Гвен уклонилась от множества дружеских рук, приглашающих её присесть за свои столы.

Когда появился трактирщик с мясным рагу, сыром и ломтями свежеиспечённого хлеба, мой желудок заурчал, требуя пищи. Возможно, разговор с Игнас зажёг во мне огонёк надежды, или прогулка с Гвен оказалась освежающей и неожиданно приятной, но я расправилась со своим ужином за считанные минуты.

Гвен пододвинула ко мне свою миску и жестом попросила у официантки принести ещё. Она весь ужин перекрикивала шум, смеялась над собственными шутками и даже поспорила на три серебряных монеты с мужчиной, который утверждал, что нож, брошенный вверх, не может упасть в то же место. Он в итоге получил дырку в носке, а у Гвен стало на три монеты меньше.