И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяин в данное время беседовал с Ирэн. Беседы их – явление крайне редкое, особенно вне приема пищи. Обычно они касались всякой житейской безделицы, редко – вопросов работы, что особенно интересовало Ирэн (или она делала вид, что интересуется). Теперь же Ирэн (а именно она была инициатором разговора) хотела обсудить моменты, связанные с проживанием ее и Марин в Париже. Вопрос весьма тонкий, потому как цирк не собирался оставаться в столичном регионе более, чем на месяц, и, следовательно, примерно во второй половине мая должен был отправиться в Кале, откуда планировалось на кораблях переправить «Парадиз» на территорию Британии, где цирк еще никогда не бывал.
– Пьер, ну скажи, разве тяжело выделить нам с Марин отдельный счет в банке? – спрашивала Ирэн супруга, сидевшего на диване и читавшего налоговую ведомость из министерства финансов империи. – Мы не собираемся их беспечно тратить, напротив! Я давно хотела открыть свой салон, наподобие «Дамского счастья», где дамы всех состояний и вкусов смогли бы отовариваться. Представь, какие были бы прибыли, Пьер! А если купить само «Дамское счастье», то можно вообще не думать об издержках!
– Кончила мечтать? – язвительно спросил Сеньер и ткнул пальцем в ведомость. – Я должен за прошлый год заплатить три миллиона налогов, при этом в казне имеется не более пяти миллионов. Двух миллионов, что останутся после уплаты, не хватит на обеспечение цирка всем необходимым без рисков и внутренних займов! Я не собираюсь выделять деньги из резервных фондов на погашение налогов, так что забудь о жизни на широкую ногу, забудь! За квартиру будешь платить сама из своих средств, которые я тебе выделил еще год назад.
– А как же Марин? – возмутилась Ирэн. – С ней что делать?
– Она будет учиться, конечно, – ответил Сеньер. – Я буду присылать ей ежемесячно по три тысячи на личные нужды.
Тут Сеньер посмотрел на лицо Ирэн, выражавшее обеспокоенность и отчаяние. Сеньер поднялся с дивана и подошел к супруге, стоявшей около письменного стола. Поглядев на нее еще с минуту, Сеньер презрительно улыбнулся и сказал:
– Я понял, чего ты хочешь, Ирэн. Поручительства над Марин хочешь, верно?
– Ч-что ты, Пьер! – отмежевалась Ирэн, смутившись. – Как я могу? Марин полноправная твоя наследница и только ты можешь сейчас выступать ее поручителем. Лишь только если ты сам назначишь другого наследника или поручителя, все изменится. Или, если ты…ну…того…
– Сдохну? – рявкнул Хозяин и рассмеялся. – Не строй из себя дуру, Ирэн, у тебя это плохо получается. Тебе повезло, что Марин тебя любит и привязана к тебе, иначе за твое расточительство я давно выбросил бы тебя на улицу. А тот факт, что ты вместе с ней будешь жить в собственной квартире уже обязывает тебя быть мне благодарной. Никаких счетов я на тебя не перепишу, и в завещании ты останешься обладательницей парижской квартиры и десяти тысяч наличными.
– Но Пьер…
– Все, хватит, – крикнул Сеньер и сел в свое кресло, – давай закроем эту тему. Ступай к себе и займись делами!
Как раз в этот момент в дверь постучали, вошел Грилли.
– Чего тебе, Грилли? – спросил Хозяин, уже пребывая в нервном состоянии.
– Важное сообщение, – сказал Грилли. – Двенадцать минут назад была остановлена драка между месье Лазаром Буффле и сударем Омаром бен Али.
Сеньер удивленно приподнял одну бровь.
– И кто зачинщик?
– Зачинщик – Омар бен Али, мой господин, – ответил Грилли.
– Вот оно как, пусть приведут обоих сюда, – произнес Сеньер и посмотрел на Ирэн. – Ты можешь идти, ступай.
Ирэн поклонилась и вышла из вагона, разминувшись с Омаром и Буффле, которых заводили внутрь. Но уходить полностью Ирэн не собиралась. Она осталась в тамбуре и аккуратно поднесла ухо к двери, получив возможность слышать речь супруга, когда та стала экспрессивной.
Омар уже был приведен в чувства и стоял на коленях перед столом Хозяина. Буффле поставили точно так же, что его немало удивило.
– Меня не интересует причина драки, – сказал Сеньер, обращаясь к Омару, – не интересует, кто кого перед ней оскорблял или подначивал. Я смотрю на то, что уже произошло. А произошло вот что – ты, Омар, осмелился напасть на руководителя одного из моих «кварталов». Ты забыл, видимо, что руководители моих «кварталов» являются лицами особой важности и никто не смеет их даже плохим словом называть, кроме меня! – он перешел на крик. – Ты забыл о правилах, которые нельзя нарушать! Я тебе скажу одну истину, которую ты, придурок, никак не можешь усвоить: ты мой раб, был им, им и останешься до конца своей жалкой, никому не нужной жизни! То, что ты формально свободный человек – полная чушь, всего лишь бумажка! Каждое ничтожество, живущее в этом цирке – мой раб или рабыня. Все они обязаны мне абсолютно всем! И ты тоже, не забывай о том, что я дал тебе возможность жить и из своей жизни хоть какую-то пользу извлекать! Посему я последний раз не лишаю тебя якобы твоей дешевой жизни. Но наказание ты все равно понесешь. Помнишь, я сказал тебе уже как-то: какою мерою мерите, такой и вам отмерено будет. Так вот, не меряй так, словно тебе можно все. Потому что никто так не думает. А если не прекратишь, то уже я отмерю тебе так, словно мне можно все. И поверь, я придумаю тебе такую смерть, что ты будешь меня молить об участи, постигшей этого дебила Гастона Бризе!
Ненависть, горевшую адским огнем в небесно-голубых глазах Омара, ничем описать невозможно. Слушать уничижительные, гнусные слова из гнилых, насквозь пропитанных опиумом уст Пьера Сеньера было намного более постыдной и жуткой пыткой, нежели телесные наказания, которых бен Али не боялся ничуть. Но сделать что-либо в данной ситуации Омар не мог; любое резкое движение – и его жизнь оборвется сразу же – Грилли за спиной. Но он хотел жить. Если не ради себя, то ради Марин и ради своих друзей, которых обрел в цирке. Его друзья были такими же бесправными рабами, как и он сам, а потому они понимали и цеплялись друг за друга, надеясь выжить. А Омар придавал им всем еще больше сил, о чем сам прекрасно знал. Потому он молча, с глазами, пылавшими от ненависти, выслушивал все, что изрыгал в его адрес Хозяин.
– Ладно, я и так потратил на тебя больше времени, чем ты заслуживаешь, – произнес Сеньер и отвернулся, став разглядывать карту столичного региона. – Отведите его в вагон-карцер,
