Архангельские новеллы - Борис Шергин

Подкатился отецкой сын. Судья спрашиват:

— Ты пошто ревишь? На кого просишь?

— Все на их жа, на Шиша-с! Как они, проклятики, папу у меня скоропостыжно задавили.

— Как так?

— У нас, видите ли, папа были у'тлы, стары, в дело не гожи, дак мы везли их в город на комиссию сдавать. И токмо из-под мосту выехали, а они, дьявола, внезапно сверху пали на папу, папа под има скоропостыжно и скончались!

Судья брови наступил:

— Ты что это, Шиш голай? Родителей у проезжающих давить? Я тебя...

Шишанко опять камень в платке перед судьей и за-подкидывал. Судья так понял, что опять золото сулят.

И говорит:

— Да! Какой бандитизм! Сегодня папу задавил, завтра маму, послезавтра опять папу... Дак это что будет?! Опосле таких фактов из квартиры вытти страшно... Вот по статьям закона мое решенье: как ты, Шиш Московской, ихного папу кокнул, дак поди чичас под тот самой мост и стань под мостом ракообразно, а вы, молодой человек, так как ваше дело право, подымитесь на мост да и скачите на Шиша с моста, пока не убьете... Секлетарь проставит вам печать... Получите...

Безутешный отец выскочил перед судью:

— Осподин судья, дозвольте всесторонне осветить... Оной злодей унистожил дитятю. Рехал, рехал на полатях, дале грянул с вышины, не знай с какой целью, зыбку — в шшепы, и, конечно, дитятю.

Шиш затужил, а платок с камнем судьи кажет. Судья ему мигат — понимаю-де, чувствую... И говорит:

— Этот Шиш придумал истреблять население через наскакиванье с возвышенных предметов, как-то мостов, полатей и т. п. Вот какой новой Жек Патрушитель! Однако, Хемида не спит! Потерпевший, у тя жена молода?

— Молода, всем на завидось она!

— Дак вот, ежели один робенок из-за Шиша погиб, дак обязан оной Шиш другого представить, не хуже первого. Отправь свою молодку к Шишу, докуль нового младеня не представят... Секлетарь, ставь печати! Обжалованию не подлежит. Присутствие кончено.

Шишовы истцы стали открыто протестовать матом, но их свицары удалили на воздух. Шиш говорит купцу:

— Согласно судебного постановления дозвольте предъявить лошадку нам в пользование.

— Получи, гадюга, сотню и замолкни навеки!

— Не жалаю замолкать! Жалаю по закону!

— Шишанушко, возьми двести! Лошадка своерошшена.

— Давай четыреста!

Поладили.

Шиш взялся за отецкого сына.

— Ну, теперь ты, рева Киселева! Айда под мост! Я на льдю встану короушкой, на четыре кости, значит, а ты падай сверху, меня убивай...

— Братишка, помиримся!

— Жалаю согласно вынесенного приговора!

— Голубчик, помиримся! На тебя-то падать с экой вышины, не знай, попадешь — нет. А сам-то зашибусе. Возьми, чем хошь. Мне своя жисть дороже.

— Давай коня с санями, которы из-под папы, дак и не обидно. Я папу впридачу помяну за упокой.

Сладились и с этим.

Шиш за третьего взялся:

— Ну, ты сегодня же присылай молодку!

— Как хошь, друг! Возьми отступного! Ведь я бабу тебе на подержанье дам, дак меня кругом осмеют.

— Ты богатой, у тебя двор постоялой, с тебя пятьсот золотыми...

— Плачет, да платит. Жена дороже. Только все разошлись, из суда выкатился приказной и к Шишу:

— Давай скоре'!

— Что давай?

— Золото давай скоре', судья домой торопится.

— Како золото, язи рыба?!

— А которо из-за пазухи казал...

— Вы что, сбесились? Откуль у меня быть золоту? Это я камнем судьи грозил, что, мол... так, дак так, а нет — намеки излишны. Пониме'?

Приказного как ветром унесло. Судье докладыват Шишовы слова... Тот прослезился:

— Слава тебе, осподи, слава тебе! Надоумил ты меня сохраниться от злодея!

Недалеко от Шишова дома деревня была. И была у богатого мужика девка. Из-за куриной слепоты вечерами ничего не видела. Как сумерки, так на печь, а замуж надо. Нарядится, у окна сидит, рожу продает.

Шишь сдумал над ней подшутить.

Как-то, уж снежок выпал, девка вышла на крыльцо.

Шиш к ней:

— Жаланнушка, здравствуй.

Та закланялась, запохохатывала.

— Красавушка, ты за меня замуж не идешь ли?

— Гы-гы. Иду.

— Я, как стемнеет, приеду за тобой. Ты никому не сказывай, смотри.

Вечером девка услыхала — полоз скрипнул, ссыпалась с печки. В сенях навертела на себя одежи, да к Шишу в сани. Никто не видал.

Шиш конька стегнул и давай крутить вокруг девкиного же дома. Она думает — ух, далеко уехала!

А Шиш подъехал к ее же крыльцу:

— Вылезай, виноградинка, приехали. Заходи в избу.

— Да я не знай, как к вам затти-то. Вечером так себе вижу.

— А у нас, все как у вас. И крыльцо тако', и сени... Заходи, да на печь, а я коня обряжу.

Невеста с коня, а Шиш дернул вожжами, да домой. А девка на крыльцо, в сени, к печи... — На! — все как дома.

Сидит на печи. Рада, ухмыляется. Только думает, что же мужня та родня? По избе ходят, говорят, а со мной не здороваются...

Домашние на нее тоже поглядывают:

— Что это у нас девка та сегодня, как именинница...

А она и спать захотела. Давай зевать во весь рот:

— Хх-ай, да бай! Хх-ай, да бай! Вы что молчите? Я за вашего-то пария замуж вышла, а вы, дики, ничего и не знаете?!

Отец и рот раскрыл.

— Говорил я тебе, старуха, купи девке крес, а то привяжется к ней бес!..

По свету гуляючи, забрел Шиш в трактир пообедать, а трактирщица такая вредная была, видит, человек бедно одет, и отказала:

— Ничего нет, не готовлено. Один хлеб, да вода.

Шиш и тому рад:

— Ну, хлебца подайте с водичкой.

Сидит Шиш, корочку в воде помакивает да посасывает. А у хозяйки в печи на сковороде гусь был жареный. И одумала толстуха посмеяться над голодным прохожим.

— Ты, говорит, молодой человек, везде, чай, бывал, много народу видал, не захаживал ли ты в Печной уезд в село Сковородкино, не знавал ли господина Гусева-Жареного?

Шит смекнул, в чем дело, и говорит:

— Вот доем корочку, тотчас вспомню...

В это время кто-то на хорошем коне приворотил к трактиру. Хозяйка выскочила на крыльцо, а Шиш к печке; открыл заслонку, сдернул гуся со сковороды, спрятал его в свою сумку, сунул на сковороду лапоть и ждет...

Хозяйка заходит в избу с проезжающим и снова трунит над Шишом:

— Ну, что, рыжий, знавал Гусева-Жареного?

Шиш отвечает:

— Знавал, хозяюшка. Только он теперь не в Печном уезде село Сковородкино живет, а в Сумкино-Заплечное переехал.

Вскинул Шиш сумку за плечо и укатил с гусем. Трактирщица говорит гостю:

— Вот дурак мужик! Я ему про гуся загадала, а он ничего-то не понял ... Проходите, сударь, за стол. Для благородного господипа у меня жаркое найдется.

Полезла в печь, а на сковороде-то... лапоть!

Шиш бутошников-рогатошников миновал, вылез на площадь. Поставлены полаты на семи дворах. Посовался туда, сюда. Спросил:

— Тут ума прибавляют?

— Тут.

— Сюда как принимают?

— Экзамен сдай. Эвон-де учителевы избы!

Шиш зашел, котора ближе. Подал учителю рубль. Учитель — очки на носу, перо за ухом, тетради в руках — вопросил строго:

— Чесо' ради се'мо прииде?

— Учиться в грамоту.

— Вечеру су'щу упразднюся, тогда сотворю тебе испытание.

После ужина учитель с Шишом забрались на полати. Учитель говорит:

— Любезное чадо! Грабисся ты за науку. А в силах ли побои терпеть? Вез плюхи ученье не довлеет. Имам тя вопрошати, елика во ответах соврешь, дран будешь много. Оба'че ответствуй, что сие: лапкой моется, на полу сидяще?

— Кошка!

Учитель р-раз Шиша по шее...

— Кошка — мужицким просторечием. Аллегорически глаголем — чистота. ...Рцы паки, что будет сей свет в пещи?

— Огонь!

Р-раз Шишу по уху:

— Огонь глаголется низким штилем. Аллегорически же — светлота.

А како наречеши место, на нем же возлего'хом?

Шиш жалобно:

— Пола-ати.

Р-раз Шиша по шее:

— Оле, грубословия твоего! Не полати, но высота!.. На конце воспису'й вещь, в сосуде, ушат именуемом.

— Вода.

Р-раз Шиша по уху:

— Не вода, но — благодать!

Я тут не был, не считал, сколько оплеух Шиш за ночь насобирал. Утром учитель на улку вышел, Шиш кошку поймал, ей на хвост бумаги навязал, бумагу зажег. Кошка на полати вспорхнула, на полатях окутка заша'яла, дыму до потолка... Шиш на крыльцо выскочил. Хозяин гряду поливат. Шиш и заревел не по-хорошему:

— Учителю премудро! Твоя-та чистота схватила светлоту, занесла на высоту, неси благодать, а то ничего не видать!!!

Сам ходу задал — горите вы с экой паукой!

Тащился Шиш пустынной дорогой. Устал... И вот обгоняет его в тарантасе незнакомый мужичок. Шишу охота на лошадке подъехать, он и крикнул:

— Здорово, Какойто Какойтович!

Мужичок не расчухал в точности, как его назвали,— но только лестно ему, что по отчеству взвеличили. Тотчас попридержал конька и поздоровался.