Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был момент, когда переговорщики совсем отчаялись и готовились вернуться в Лондон, оставив в Тегеране несколько человек, которых они в шутку называли заложниками. Говард Пейдж из Jersey вернулся в Тегеран в 1954 г., и 17 сентября того же года, будучи главным на переговорах, вместе с иранским министром финансов парафировал соглашение между консорциумом и Национальной иранской нефтяной компанией. Шах подписал его 29 октября 1954 г. На следующий день, три года спустя после того, как англичан вынудили покинуть нефтеперерабатывающий завод в Абадане под звуки «Полковника Боуги», именно там состоялась совершенно иная церемония. Пока Пейдж и иранский министр финансов выступали с праздничными речами, нефть начала поступать в танкеры. Первым отошедшим от дока был British Advocate, принадлежавший Англо-иранской нефтяной компании. Иран вернулся в нефтяной бизнес.
Основание консорциума стало одним из поворотных пунктов в развитии нефтяной отрасли. Концепция концессии, которой владели иностранцы, впервые уступила место переговорам и взаимному соглашению. Мексиканский опыт привел к экспроприации. Но теперь в Иране все стороны признали, опять-таки впервые, что нефть принадлежит в принципе Ирану. По этому новому соглашению в собственности Национальной иранской нефтяной компании находились нефтяные ресурсы страны и средства производства. Но на практике она не могла диктовать свои условия по контракту. Консорциум будет управлять иранской нефтяной отраслью и выкупать всю ее продукцию, которая затем будет реализовываться каждой компанией в отдельности через собственную систему сбыта. Несколько униженная, Англо-иранская компания все же была главной в консорциуме, ей принадлежало 40 %. Shell владела 14, каждая из пяти американских компаний – 8, а CFP – 6 %.
Прошло несколько месяцев, и структура консорциума несколько изменилась. По договоренности с американским правительством каждая из американских компаний должна была уступить по 1 % новому образованию, названному Iricon – что-то вроде «малого консорциума» внутри большого. Он состоял из девяти независимых нефтяных компаний, в том числе Phillips, Richfield, Standard of Ohio и Ashland. На их вступлении в консорциум настояло правительство США по политическим причинам, опасаясь нарушения антитрестовского законодательства. Без их участия консорциум не соответствовал внутренней американской политике. Как позже шутил Говард Пейдж, было ощущение, что «раз уж столько говорят, следует включить и несколько независимых компаний». Англичане пришли в ярость от такой идеи. «Мы не знали, кто они такие, эти независимые, – вспоминал глава британской делегации на переговорах. – Мы не думали, что у них хорошая деловая репутация, и считали, что они только спутают наши планы на Ближнем Востоке. Это люди, с которыми нельзя иметь дел». Но у англичан не было выбора, и им пришлось сдаться под американским напором.
«Малый консорциум» был открыт для любой независимой американской компании, чья финансовая дееспособность была проверена и подтверждена аудиторской фирмой Price Waterhouse. Но, стремясь успокоить недовольное британское правительство, Государственный департамент заверил Лондон, что США берут на себя ответственность за независимых, и обещал, что в консорциум будут допускаться только компании, заслуживающие доверия.
С созданием иранского консорциума Соединенные Штаты стали главным игроком в нефтяном бизнесе и полной перемен политической жизни на Ближнем Востоке. Несмотря на то что перебои в снабжении, вызванные иранской сумятицей, удалось ликвидировать легче, чем ожидалось, находились люди, которых беспокоила растущая зависимость от ближневосточной нефти. Через несколько месяцев после падения Моссадыка и возвращения шаха Лой Хендерсон, американский посол в Тегеране и бывший помощник государственного секретаря по Ближнему Востоку, попытался сформулировать свои соображения. Он не был уверен, что отстранение Моссадыка означало уменьшение долговременного риска, особенно в отношении надежности поставок нефти. «Кажется почти неизбежным, что когда-нибудь в будущем… ближневосточные страны… объединятся и станут проводить общую политику, что будет иметь разрушительные последствия для действующих там компаний, – предсказывал он в 1953 г. – Растущая зависимость Запада от ближневосточной нефти в конце концов приведет европейских потребителей к ситуации, когда они окажутся во власти ближневосточных государств».
А тем временем продолжалось дело о нарушениях антитрестовского законодательства. Одобрение министром юстиции иранского консорциума автоматически освобождало другие крупные объединения, такие как Aramco, от ответственности. Таким образом, дело сузилось до последнего звена – маркетинга и сбыта, и результатом его стал развал Stanvac – компании, принадлежащей Jersey и Socony в Юго-Восточной Азии. Система сбытовых предприятий Caltex в Европе, которой совместно владели Socal и Texaco, была ликвидирована по коммерческим соображениям. Все больше и больше независимых и национальных компаний появлялось на мировом нефтяном рынке, но только в 1968 г. американское правительство прекратило дело. К этому времени консорциум уже существовал и работал в Иране полтора десятка лет.
Англо-иранская нефтяная компания, со своей стороны, успешно вышла из иранского кризиса. Она все время настаивала, что должна получить компенсацию за национализированную собственность, что это должно быть одним из условий создания консорциума. Неуступчивый сэр Уильям Фрейзер крепко держался этой точки зрения, чем разозлил других участников, как корпоративных, так и государственных. Он не хотел отступать. Простой настойчивостью он добился компенсации, хотя и не от Ирана, который во главе с шахом утверждал, что ничего не должен, а от компаний, присоединившихся к консорциуму. Они единовременно выплатили Англо-иранской компании $90 млн за 60 % прав, которые она уступила. Кроме этого Англо-иранская компания должна была получать роялти в размере 10 центов с каждого барреля нефти, добываемой консорциумом, пока сумма выплат не достигнет $500 млн. Таким образом, несмотря на официальное признание национализации и факта владения Ираном всеми нефтяными ресурсами и нефтяной промышленностью, другие компании платили Англо-иранской компании, а не иранскому правительству за право разработки нефтяных ресурсов. «Для Фрейзера это была чудесная сделка, лучшая в его жизни, – сказал Джон Лаудон, главный управляющий Royal Dutch/Shell. – На самом деле Англо-иранской компании нечего было продавать. Она уже была национализирована»[423].
Был еще один раздражительный старик, сыгравший главную роль в иранском кризисе, дела которого были не так хороши, – Мохаммед Моссадык. Его отдал под суд восстановленный на троне шах, на суде он произносил пламенные речи в свою защиту, затем провел три года в тюрьме. Остаток дней он прожил под домашним арестом в своем поместье, где продолжал эксперименты с гомеопатическими препаратами, как и раньше, 30 лет назад, когда отец шаха посадил его под тот же домашний арест. Тем временем благодаря растущим доходам от нефти шах превратился из неуверенного молодого человека в удобно устроившегося на украшенном павлиньими перьями троне Ирана самонадеянного монарха с глобальными
