Смерть приходит в розовом - Леонид Звмятин

— И тогда в ваши отношения вмешалась Света, — торопил я Верочку с рассказом.

— Да, я поделилась с ней от отчаяния.

— И она еще раз предложила вам свои услуги?

— Она пообещала, что вытрясет все «с этой сучки», — Верочка замотала головой. — Но я не хотела, видит Бог, чтобы Тамару убивали. Светлана сказала: так получилось, она сопротивлялась вроде бы.

Я не стал ее разубеждать и раскрывать то, что на самом деле произошло в квартире. Зачем лишним камнем обременять душу женщины, у которой в этой жизни не осталось больше радости.

— А произошло все самым неожиданным образом, — продолжила Верочка. — Должна была идти к Тамаре я. Мы договорились встретиться у нее дома для выплаты части обещанных ею денег. Но тут вмешалась Света и настояла позвонить еще раз и потребовать выплатить все обещанное. Ну, как я и предполагала, получила в ответ резкий отказ. Правда, через несколько минут Тамара сама позвонила мне и уже спокойным голосом попросила поторопиться. Я понимала: ее ждали дела на работе. И вот тут Светлана заявила, что пойдет она и все вытряхнет «с этой сучки». Я не противилась ее решению, лишь сомневалась, что Тамара откроет ей дверь. И тогда Светлана, с моих слов бывшая в курсе всех любовных приключений Окунева, попросила мое розовое платье. «Обознается и откроет», — уверяла она. Я выполнила просьбу и, решив, что это платье мне уже не носить, подарила его. Она вернулась вскоре и принесла деньги. Отделила причитающуюся мне сумму, остальные забрала себе. И знаете, видимо, в последний раз я испытывала радость, и даже весть о гибели Тамары не могла погасить ее. Я держала в руках судьбу своего сына, его будущее и тем была счастлива.

Верочка импульсивно поднялась, качнулась и, проговорив «я сейчас», скрылась в спальне. Вернулась она оттуда с коробкой из-под обуви.

— Сережа, — обратилась она, усаживаясь на прежнее место, — я понимаю, эти деньги сделаны на крови, — она открыла коробку, в ней лежали пачки банкнот, — но пусть они хоть раз послужат добру. Сережа, я прошу вас, я доверяю вам жизнь своего сына. Вы честный и благородный человек, уверена, деньги пойдут по назначению. Тут, на крышке, написан адрес клиники и фамилия человека, к которому следует обратиться. Адрес своей мамы я дам. Сережа, обещайте помочь моему сыну.

— Обещаю, — проговорил я без раздумий, ведь на кону стояла не только судьба моей жены, но и жизнь несчастного человечка, косвенно причастного к разыгравшейся в городе трагедии.

— Я понимаю, вы таите на меня обиду, возможно, ненавидите, — с виноватостью в голосе говорила Верочка. — Переступите, ради Бога, через всю неприязнь ко мне.

— Уже переступил.

— Как хорошо, что Светлана промахнулась. Это судьба.

— Скорее всего, ангел-хранитель, — поправил я. — Он в очередной раз спас меня, а вот от вашей подружки отвернулся.

— Светлана заигралась. Я отговаривала ее, но она решила, что вы представляете для нее опасность. Винюсь перед вами: рассказала ей все о нашей с вами последней встрече. А умолчи — может быть, все по-иному повернулось бы. Но, видимо, так Господь распорядился, убрав всех неугодных и оставив вас в живых для добрых дел.

В ответ на ее жалостливый монолог предпочел промолчать. Запоздалое раскаяние претило мне, хотя и понимал эту затравленную, с незадавшейся жизнью и короткой судьбой женщину. Возможно, со временем смогу и оправдать ее.

На улице уже совсем рассвело, и «взобравшееся» на крыши домов солнце, пока не жаркое и потому приветливое, разогнало сумрак в самых затемненных уголках квартиры. Наша затянувшаяся встреча меня уже тяготила. Основное выяснено, но Верочка в очередной раз начинала клятвенно уверять, что прямо сегодня, если позволят силы, отправится в прокуратуру и возьмет всю вину на себя. Ей терять нечего, а вот раскаяние, возможно, зачтется Всевышним.

— У меня в жизни осталось всего две дороги: к следователю и в церковь, к священнику, — как бы шутила она с печалью на лице.

Я делал попытку уйти, но она вновь останавливала меня и в очередной раз требовала обещания сделать все возможное для ее ребенка. И все возвращалось на круги своя и приходилось заставлять себя посидеть еще минут с десяток.

Наконец удалось вырваться из душной комнаты. Сильно устал, и уже было как-то безразлично, что произойдет сегодня. Очень хотелось спать.

16

Татьяну освободили через пару дней после утреннего разговора с Верочкой, которая сдержала слово и, явившись в прокуратуру, взяла убийство Окунева и Тамары на себя. Мотивы для совершения кровавых злодеяний выдумывать ей не пришлось, рассказала, видимо, про свою несложившуюся жизнь, и потому следователь не усмотрел в признаниях Верочки никакой фальши, да и следственный эксперимент наверняка прошел гладко и не вызвал никаких сомнений по поводу причастности больной женщины к обоим жестоким преступлениям.

Также Верочка благоразумно утаила свою дружбу со Светланой, и на смерть криминальной девицы завели отдельное дело, которому, насколько мне стало известно, уже уготована судьба «глухаря». Свалили все на уголовные разборки.

Однако расследование до конца по Верочкиным преступлениям так и не довели. Она вскоре оказалась в больнице, где через три недели после поступления умерла. Дело со вздохом облегчения закрыли. Процент раскрываемости от этого не пострадал.

Свое слово, данное Верочке, я сдержал. Мальчика прооперировали в частной клинике, и весьма удачно. Здоровье его пошло на поправку. Естественно, я навещал малыша каждодневно в больнице, и он прикипел ко мне своей крохотной душой, возможно, видя во мне отца. По крайней мере, встрече со мной он всегда был рад и в свои неполные три года удивлял сообразительностью и глубиной рассуждений для такого возраста. Как-то незаметно привязался к нему и я. Теперь приходилось быть частым гостем в Верочкиной квартире, в которой поселилась ее мама. Ждали там меня с нетерпением и радостью.

О моей привязанности Татьяна пока не знала, а рассказать не решался. Всякое, пусть косвенное, напоминание о прошлом могло добавить отчуждения между нами. Но время — лекарь, если и не забудется все, то хотя бы не так остро станет вспоминаться. Тогда-то и поведаю историю маленького мальчика, несчастного в своем сиротстве. Думаю, сердце Татьяны дрогнет, и мы будем уже вдвоем навещать его, а дальше решим. Но и сейчас уверен: второй ребенок — не помеха. Прибавится забот и приятных хлопот, и растают в наших отношениях последние льдинки неприязни.

Я по-прежнему продолжал работать в уголовном розыске, специализируясь по кражам. Особыми успехами не блистал, и начальство иногда, в порыве недовольства, грозилось уволить из рядов солдат правопорядка. В такие минуты разносов и упреков опускал, как школьник, голову и делал скорбную мину, а на душе спокойствие, ибо понимал, что все эти угрозы пусты, так как за дверью не было желающих занять мое место. Так что по-прежнему мотался по вызовам обиженных ворами граждан, с потрепанным удостоверением в одном кармане и увесистым кулаком в качестве устрашающего аргумента — в другом. И слава Богу, не приходилось его пускать в ход, кроме той пиковой ситуации, в которой однажды оказался. Про выпавшие мне приключения никто не знал. Свидетели мертвы, а я молчал. Может быть, поближе к пенсии поведаю кому-нибудь эту историю, хотя покажется она тогда наверняка небывальщиной.

Но это все в обозримом будущем, а сейчас главное — восстановить наш семейный климат до той теплоты, когда через порог нашей квартиры переступила Тамара. От меня для этого несомненно требовалось великодушие, со стороны супруги, наверное, — полное раскаяние.

А пока мы как бы мирно существовали, отдаляясь каждым днем от тех кошмарных событий. Правда, меня часто мучил один и тот же сон, в котором ко мне приходила женщина-киллер, и все происходящее в нем выглядело ужасно. Говорят, чтобы избавиться от часто преследующего ночного видения, нужно обязательно кому-то рассказать. Я поведал супруге, однако убитая мною женщина по-прежнему мучила во сне. Одна надежда на того лекаря, что зовется временем.

Эпилог

На улице конец зимы. За окном — легкий сумрак и метель. У Татьяны, как почти всегда в этот период, проблемы с одеванием. Я наблюдал за ней из кровати, как она утеплялась, сочувствуя: ведь когда много одежды, это лишняя трата времени и, естественно, нервов. Ей явно не нравилось, что ее фигура в куче натянутого на себя белья выглядела менее грациозно. Мой взгляд сделался насмешливым, как в прежние годы безоблачности наших отношений. Она, видимо, ощутила его и оглянулась:

— А ты как думаешь, милый. Я на железном заводе работаю…