Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

Это был первый после октябрьских дней смотр отрядов Красной гвардии — и понятное дело, красногвардейцам хотелось не сплоховать.

Атаман, производивший смотр и принимавший парад, был одет просто, по–военному: солдатская серая шинель без блестящих пуговиц, на крючках, даже без ремня поверх; солдатская защитная фуражка, только с суконным козырьком — «керенка»; из–под шинели видны юфтевые, хорошо начищенные сапоги. Оружия и амуниции — ни шашки, ни пистолета — на атамане не было.

Но многочисленная свита, толпой двигавшаяся за атаманом, выглядела пестро, цветисто и весело. Целый рой командиров, в одеждах пышных и красочных. Были там офицеры в шинелях светло–серого тонкого сукна с жарко надраенными золотыми пуговицами. Были гайдамаки в жупанах на сборках или чекменях с газырями, в смушковых шапках с красными, желтыми, синими верхами; сабли у них гнутые, казацкие и спущены с портупеи низко, так что бренчали ножнами по земле, точно гусарские палаши. Были и сечевики — в голубовато–серых австрийских шинелях или коротких куртках, подбитых мехом, вроде кожушков; на головах у них красовались кургузые мазепинки. Были там и штатские.

Атаман останавливался перед каждым отрядом и говорил:

— Приветствую славное боевое товариство!

— Здрасьте!.. — одним словом отвечал отряд.

— Хай живе революція і мати Україна!

— Ура! — одним духом отвечали красногвардейцы. Атаман отдавал честь и шел дальше. Свита двигалась следом.

Смотр киевской Красной гвардии производил — за отсутствием в это время отбывшего в действующую армию на фронт атамана всего украинского «вильного козацтва» генерала Скоропадского — наказной атаман боевого Звенигородского коша «вильных козаков» Юрко Тютюнник.

Вокруг — на тротуарах, под стенами Софии, вдоль здания присутственных мест — стояла толпа: уличные зеваки, делегации со знаменами, группы заводских — любопытствующие посмотреть на своих хлопцев в красногвардейском строю.

— Бравые ребята, да из прорехи вата! — слышались иронические реплики в толпе. — Не разберешь — биндюжники или казаки… А что? Им бы только одежду одинаковую — прямо были бы юнкера. Заместо тех, что на Дон драпанули… С одежонкой таки швах…

Критические замечания насчет одежды были вполне уместны. Одеты красногвардейцы были кто как — в свое; а какое «свое» у заводских да мастеровых? У кого потрепанная солдатская шинель, у кого ветром подбитое пальтишко, замасленный ватник, бушлат, кожаная куртка, кожушок, а то и просто пиджак — совсем не по сезону.

В кучках заводских раздавались реплики одобрительные:

— Боевые хлопцы! Обстрелянные… И ты погляди, когда только успели вымуштроваться? И в строю — как в бою…

Данила хмурил брови — и на приветливые и на колкие реплики из толпы… Ну что они понимают? Вот он, Данила, теперь понимает. Решительно все. С той минуты, как на холмике в Аносовском парке у пулемета погиб Харитон…

Данила сам видел, что теперь он совсем не тот, каким был еще месяц назад. Словно сто лет с тех пор прожил.

Сто лет тому назад и он, правда, думал так же, как вон те, что фыркают сейчас в толпе. Что такое был тогда, сто лет тому назад, для него солдат, военный? Мундир. Муштра. Оркестр музыки на параде. Что такое была для него тогда война? Георгий на груди. Шапка набекрень. А революция — что? Стрельба на баррикадах. А потом в кандалах по этапу. Тюрьма. Сибирь.

Теперь Данила понимал: не может быть, чтоб Харитон отдал жизнь только за то, чтоб стрелять из пулемета неведомо куда. Революция свершилась для того, чтобы все на свете изменить: сперва перевернуть вверх дном, а потом переделать так, как людям лучше. Своею собственной рукой. Бедные и богатые. Классовая борьба. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим.

За это и умер Харитон.

Для этого и надо — первым делом — уничтожить в мире всякую контру.

Атаман Тютюнник поравнялся с тем местом, где стоял Мишко Ратманский, «Третьего Интернационала» командир.

— Здравствуйте, молодые герои восстания!

— Здрасьте!

— Хай живе революція і Україна! Ще нам, хлопці молодії, усміхнеться доля!

— Ура!

Тютюнник подмигнул. Его серые глаза сверкнули льдинкой.

Данила стоял взволнованный. Вон оно как — молодые герои восстания! Да здравствует революция! И Украина. Правильно! Что могло быть дороже революции и Украины? И пускай доля не только усмехнется, а смехом зальется!

Весело чтоб жилось людям на свете — не так, как раньше… Вот только горе — не усмехнется уже рыжий Харитон. Лежит в братской могиле, против царского дворца…

Атаман Тютюнник со всей свитой поднялся на пьедестал гетманова монумента. Сразу же с двух сторон появились двое казаков со знаменами: одно красное, другое желто–голубое — и склонили их над головой атамана. Из–за памятника маршем вышел оркестр и построился сбоку, трубачи с валторнами и геликонами, барабанщики с барабанами на животах; капельмейстер вынул из–за обшлага свою волшебную палочку.

Предстояла церемония.

Даниле стало весело. По каким только случаям не бывал он здесь, на Софийской площади, но чтобы вот так, в строю, да еще, как сказано, герой, — этого в его жизни еще не случалось.

Мишко Ратманский рядом хмыкнул себе под нос:

— А вырядились, как в театре Садовского…

— Вольно! — прозвучала команда.

Тютюнник высоко поднял руку и заговорил:

— Славное украинское революционное козацтво! Славные герои победоносных боев за революцию и свободу, за самостийность Украины!..

Речь атамана была недолгой — какой–нибудь десяток фраз. Он воздавал хвалу киевским пролетариям за героические дела в боях против угнетателей Украины, поздравлял с завоеванием революционной государственности — крестьянско–рабочей и украинской, провозглашал «многая лета» Украинской народной республике и под конец объявил:

— Отныне славную Красную гвардию украинского пролетариата принимаем под высокую руку народного братства «вильных украинских козаков», освящаем боевыми знаменами: красным — революции, желто–голубым — нации и присваиваем наименование «Пролетарского коша вильных козаков»…

— Фью!.. — чуть не задохнулся Мишко Ратманский.

В руках Тютюнника появился бумажный свиток, развернувшийся до самой земли.

— В ознаменование сего оглашаю атамана всего «вильного козацтва» на украинской земле грамоту.

По рядам красногвардейцев прокатился шорох, в толпе вдруг зашумели.

Данила тоже удивился. Ишь ты! Так теперь, выходит, будем «вильными козаками»! А красногвардейцами уже нет? В «вильные козаки» — туда, где Флегонт. Значит, опять будем вместе!..